Семейное счастье у хакасов

Семейное счастье

Хакасские скотоводы в семейном быту широко использовали различные виды магических обычаев и обрядов для удержания хрупкого семейного счастья. Для понятия счастья применялось около десятка различных слов, как тюркского, так и иноязычного происхождения, каждое из которых заключало в себе особый сакральный смысл. Например: «ырыс»-счастье, везение; «арбыс» - удача, чудодейственное счастье; «кежик» -счастливая ноша; «хут-хубай» - судьба, участь; «юлюс» - доля; «хасхах» (хастах) - выпавшее счастье, счастливое предзнаменование, счастливая примета; «олджей» - милость (монгольский термин), «часка» — счастье (русский термин) и др. [БХРИЭС, 1999.] Удивительное обилие однозначных слов свидетельствует об особом отношении к счастью хакаса, которое необходимо охранять всякими путями. Везучий человек получает свое счастье или от судьбы или от покровительства горных духов. Среди различных обозначений счастья вызывает интерес термин «хасхах», передающий понятие счастливого предзнаменования или выпавшего счастья, подаренного высшими силами. Например, если во время распития спиртного в чашку упадет какая-нибудь соринка, то это «хасхах». Со словами «мне выпало счастье» упавшую соринку засовывали за пазуху. Идентичный термин «каскак» бытует среди тянь-шаньских кыргызов. Так называют любой упавший с неба предмет (соринка, муха и т. д.) в стакан с напитком (чаем, водкой и т. д.), означающий выпавшее счастье. Вполне возможно, что термин имеет монгольское происхождение, где он обозначает защиту, покровительство, попечение.

Домашние животные представляли главное богатство и счастье скотоводов. Самым почитаемым животным считалась лошадь, воспетая в героических сказаниях. Конь был верным другом человека, добросовестно служащим при его жизни, а после смерти сопровождавшим его в загробный мир. Имя человека и конь в тюркских языках носят идентичное звучание «ат», ибо в эпической жизни богатырь неразрывно связан со своим конем.

В каждом хозяйстве выбирались животные особой масти под названием — «ызых», освящаемые шаманами, а также служителями бурха-низма - «алгысчылами». «Ызыхи» выполняли охранительные функции по отношению к стаду своего хозяина. Они оберегали скот и семью номада от болезней, способствовали увеличению приплода, ограждали стадо от нападения хищных зверей и даже от воров. Посвященные животные — «ызыхи», носили также иносказательные названия: «мал худы» - жизненная сила скота; «мал ээзи» — дух-хозяин скота; «кизи куя-гы» - человеческая броня, т. е. оберег человека; «кизи хадарчызы» — страж человека и т- Д. Выбор масти и породы освящаемого животного «ызыха» соответствовал названию года рождения хозяина (по животному циклу летоисчисления) и определялся шаманом или служителем бурханизма, которые сообщали, какое животное должно быть покровителем его стада. По достижении мальчиком совершеннолетия и при выделении ему имущества (обычно при женитьбе) молодой хозяин должен был добыть нужное животное. Если в его стадах такого не находилось, надо было его купить.

Особое значение придавалось атрибутам скотоводства. Плеть, повод и уздечка коня имели сакральное значение. Ни поводом, ни уздечкой нельзя бить коня, иначе погибнет хозяин. Запрещалось заходить в юрту, держа в руках плеть и уздечку. Повод коня также никогда не заносили в помещение. Его привязывали на улице. Длинный прут «сыйдам», которым выгоняют скот на пастбище, обязательно приносят домой. Если прутья выбрасывать, то скот будет разбредаться и из дома уйдет счастье. Запрещалось класть на лошадь седло задом наперед, иначе дорога будет неудачной. Так седлали только коня умершего человека во время поминок.

Рядовые скотоводы в качестве непременного мужского атрибута носили с собой простые плетки (по-хакасски «хамчы»), У каждого она была единственной. В ней концентрировалось «благополучие» лошадей и с ней были связаны поверья об удаче и счастье в разведении скота. При входе в юрту скотоводы обязаны были их оставлять у седла лошади или около дверей. Рукоять плетки хакасы непременно делали из красного таволожника (по-хакасски «табылгы»). Это был род кустарника с прямыми и крепкими ветвями, название которого заимствовано русскими из тюркских языков. Таволожник имел сакральное значение, ибо, как считали саянские тюрки, его боится нечистая сила. Черти (айна) боятся мужчин, держащих в руках такую плеть.

Отправляясь в путь, завязывали конец повода коня или аркана, чтобы дорога стала удачной («чолы туйух ползын» — букв, пусть дорога будет глухой!). После выезда из дома в течение трех дней нельзя подметать и мыть полы, дабы не смыть следы путника. Если в пути конь фыркает (пыргырып), то, значит, дорога будет удачной. В связи с этим коню говорили: «Пусть будет правый нос! (т. е. будь здоров!)». После возвращения из поездки, до тех пор, пока не остынет пот лошади, нельзя заходить в дом. От пота неостывшего коня могут заболеть находящиеся в юрте дети.

Если кобылица приносила двух жеребят (а цельнокопытным, якобы, предопределено жеребиться одним детенышем), то существовал следующий обычай. Двойню отводили на берег реки и бросали в воду. Жеребенок, поплывший против течения, оставлялся в доме хозяина. Тот, который поплывет вниз по течению, считался слабым созданием и его отдавали беднякам. Если оба жеребенка поплывут вниз по течению, то не брали ни одного. Устраивали бега среди ребятишек и вручали их в качестве призов. Когда же оба жеребенка поплывут вверх, то это считали за счастье и оставляли их у хозяина.

Скот запрещалось ласкать. Если хозяин сильно ласкал теленка, то ему говорили: «Он станет тризной на твоих поминках». Если лелеяли жеребенка, то говорили: «Он повезет твой труп». У человека, часто ласкающего скотину, судьба может отыграться на детях, которые могут вырасти морально подавленными. С другой стороны большим преступлением считалось наносить побои скоту, а тем более забивать на мясо молодняк. Среди стада встречаются уродливые индивиды или обессиленные, еле передвигающиеся молодые животные. Согласно представлениям, они взвалили на себя счастье скота - «кежик» и находятся под его бременем. Их нельзя продавать, иначе от хозяина уйдет счастье.

После отела коровы проводили празднество «пызо тойы» (букв, пир теленка). Самым важным обрядом на нем было действие «хасхалирга» -метить лоб новорожденного теленка молозивом. В чашку наливали кипяченое молозиво и три раза поливали им теленка, делая белые полосы (хасха) от головы до хвоста. В момент обряда хозяйка высказывает бла-гопожелания: «Не будь предводителем, утонешь в грязи! Не отставай от стада, попадешься волку! Пасись среди скота!». Точно такой же обычай существует у тянь-шаньских кыргызов. Когда коровы телятся и дают первое молоко, то кыргызы это молоко кипятят, а затем мажут теленка, приговаривая: «Теля, не оставайся позади, волк съест. Вперед уйдешь, воры украдут. Находись всегда посредине стада». [Фиельструп, 2002, с. 185.]

Селекционный отбор осуществлялся в отношении мелкого рогатого скота. В отару отбирали овец, приносящих во время окота двух ягнят. Однако, если овцы, а тем более козы, приносили трех ягнят (юс ара), то это считалось проделками злых духов - юзютов, ибо парнокопытные животные могут родить только пару детенышей. С предубеждением относились и к женщине, родившей тройню, т. к. у нее всего две груди.

Если у овцы или козы родится трое детенышей, то одного обязательно надо отдать. По этому случаю устраивались соревнования в беге между невестками - «килин чарыс». Наперегонки бежали две - три свояченицы, сваты которых бились об заклад. Победившая в соревновании невестка в качестве приза получала ягненка и в ответ благодарила словами: «Пусть ваши овцы, приносящие тройню, достигнут численности трех тысяч!».

Надо к этому обычаю добавить еще правило, существовавшее среди старых охотников, которые, убив лисицу, отдавали ее той невестке, которая выигрывала бега наперегонки в соревновании «килин чарыс», устраиваемые по данному случаю. Победившая невестка, согласно требованиям древнего обычая, должна была из шкуры лисы сшить для себя шапку свахи «тюльгу пёрик».

Описанный обычай характерен и для других тюрко-монгольских народов. Например, у бурят, если «коза родит тройников, то третьего козленка отдают постороннему лицу; с этой целью собирают в том улусе маленьких детей-ровесников и заставляют их бежать в бег». [Хангалов, 1959, т. 3, с. 64-65.] Среди казахов также существовал обычай: если овца или коза приносила трех ягнят, то устраивали соревнование в беге между ребятишками. Победившему отдавали ягненка в качестве приза.

Весцой холостили скот (по-хакасски «чимкирге», «пычарга», но «ах-талирга» - холостить кобеля с медицинскими целями). За один раз все виды животных кастрировать запрещалось. Например, в первый месяц холостили баранов и жеребцов, а на следующий - бычков. Место кастрации окроплялось аракой, а животные должны быть сытыми. Тестикулы собирались в чашу с молоком и выставлялись закрытыми белой материей на алтаре в юрте (худай пулии). На третий день после кастрации проводили праздник «чимкеен той» - букв, холощеный пир. Чаша с тестикула-ми убиралась с алтаря. Яички бычков отваривали и устраивали застолье. А тестикулы барашков зарывались в скотном дворе с пожеланиями: «Пусть будет скот здоровым!». В завершение праздника специалисту по кастрации дарили следующие подарки: кушак - за работу в первый год; рубашку - на второй год; телочку - на третий. Баи дарили мастеру на третий год жеребчика (тай).

В том случае, когда лошади или коровы заночуют в степи и хозяин не может их найти, тогда применяли охранительную магию. Дома завязывали рукава мужской шубы, дабы у воров онемели руки. Поясом стягивали вместе голенища сапог, чтобы «спутать» ноги скота и парализовать его дальнейшее движение. Затем втыкали в порог или в правый косяк двери нож или открытые ножницы, чтобы пасть хищных зверей при попытках схватить скот испытывала боль. В завершение читали заклинание: «Пусть скот, оставшийся в степи, переночует невредимым!».

Указанные магические приемы использовались кочевниками с древнейших времен. Так, например, гунны (III в. до н. э.) во время боевого похода приказывали шаманам «связывать ноги лошадям, чтобы вызвать ответное схожее действие - парализовать коней противника, лишить их возможности двигаться». [Кычанов, 1997, с. 32.]

Во время отела коров применялись суеверные запреты. Первое молоко сдаивали, пропуская соски сквозь серебряное кольцо, дабы никто не сглазил. «Закольцованное» молоко становится недоступным для нечистой силы и колдунов. Кольцо служило оберегом против опухоли сосцов. В том случае, когда заболит вымя коровы, то молоко сцеживают сквозь отверстие дырявого камня, который носят привязанным к дойному ведру. После такой процедуры надоенное молоко отдается собаке, чтобы окончательно покончить со злыми силами. В некоторых случаях для снятия боли в вымени коровы применяли медвежий коготь, обувь вдовы или женщины, родившей двойню. Носком правой обуви три раза проводили по опухоли. Вероятно, и вдова, и рожающая двойню женщина окружены особыми покровителями.

Тюрко-монгольские кочевники для «удержания» счастья в доме обязательно оставляют в жилище частицу отдаваемого. Например, хакасы при дарении или продаже скота вырывали из паховой части, а также из середины хвоста три клочка шерсти со следующим заговором: «Пусть не уйдет счастье, пусть не уйдет жизненная сила, пусть все останется в жилище!». Вырванную шерсть смачивали слюной скота, скручивали в комок и прятали в юрте или засовывали за меховую опушку шубы. Такой обычай носил название «тюктирге»- букв, шерстить. Идентичные суеверные обычаи исследователи отмечают у казахов, бурят и монголов. Г. Н. Потанин писал: «При продаже скота у халхасцев соблюдался такой обычай: у каждого проданного барана, коровы или лошади хозяин вырывает клочок шерсти, сует под губы продаваемой скотины, чтобы замочить ее слюной, и потом собранную шерсть бросает в огонь. Это называется по-монгольски кишик - счастье». [Потанин, 1883, с. 94.]

Хакасы не держали на цепи собак, имеющих над глазами пятна, создававшие видимость четырех глаз. Такие собаки называются «тёрт ха-рах», т. е. четырехглазки (в русской мифологии - двоеглазка). Предубеждение ведется с Древнейших времен. По сообщениям Гардиза (X в. н. э.), основоположник кыргызов (т. е. предок современных хакасов) был выкормлен собачьим молоком. «В то время у собаки было четыре глаза...

два глаза собаки перешли к этому ребенку и два глаза остались собаке: ... следы этого еще остались на морде собаки» [Бартольд, 1973, т. 8, с. 46]. До сих пор саяно-алтайские тюрки уверены в особом зрении собаки, которая может видеть народившийся месяц в первый день новолуния или месяц на ущербе в последний день старой луны.

Сдохшего от возраста сторожевого пса, по обычаю, требовалось похоронить в земле, вложив в его пасть сало или масло. Собак запрещалось убивать. В том случае, когда собаку плохо кормят, избивают, а после того, как она околеет, не похоронят, то ее душа превращается в злую силу «аан». Она вредит людям, преследует и приносит болезни бывшему хозяину, а также тем, кто наступит на брошенный труп неприкаянной собаки. Чтобы предотвратить разрушительную силу «аана», невидимую душу собаки отгоняли магическим обрядом, обмахивая заболевшего мужской поясной одеждой, т. е. брюками (чагалыг кип). Обряд изгнания сопровождался заклинанием: «Адай ааны сайыннарзар айланзын!»- Собачья душа «аан» пусть вернется к роду сайын! Вероятно, сеок сайын обладал иммунитетом против нечисти.

Собака наделялась особыми свойствами, которые использовались при гадании. Обглодав курдюк или позвоночник овцы, отделяли сочленения и поручали почтенному старцу разложить их на полу юрты в очередном порядке. Каждую отдельную косточку называли именем присутствующих на гадании девушек. Затем в юрту заводили собаку, которая хватала какой-нибудь позвонок. Считалось, что девушка, именем которой названа схваченная косточка, раньше всех выйдет замуж. В XIX в. указанный способ гадания проводили хакасы в ночь на Рождество Христово (Мыл-тых Хараа). Забавно отметить, что это архаичное гадание проникло как в состав христианских праздников на территории Хонгорая, так и буддийских - в Туве.

Аналогичные гадания были известны в Монголии. «Для этого варили концевые позвонки хвоста крупного рогатого скота и с помощью ножа очищали и съедали мясо. Затем очищенные косточки выстраивали в один ряд и каждой давали имя одной из девушек. Потом в юрту заводили собаку и подводили к выстроенным косточкам. Обычно собака некоторые косточки только обнюхивала или толкала мордочкой, а некоторые съедала. Считалось, что девушку, косточку которой собака съела первой, ожидает в скором будущем замужество». [Мэнэс, 1992, с. 36.]

Встреча с сорокой (саасхан) не предвещала ничего хорошего. Появление ее около дома, особенно на заборе или на крыше, вызывало негодование хозяев, которые брали три горсти золы из очага или землю из-под порога и три раза бросали в нее с проклятиями: «Пусть войдет в твою глотку камень! Пусть твои уши наполнятся песком!».

В обществе саянских тюрков приветствовался коллективный семейный труд. Например, когда дома рушили ячмень в ступе и в это время заходил или проходил рядом посторонний человек, то он обязан был помочь. Если ему некогда, то надо было хотя бы несколько раз ударить пестом в ступе. В противном случае говорили: «Голова твоего ребенка будет лысой». Интересно отметить, что при исполнении музыкальных произведений слушающий народ должен выражать восторг и поддерживать исполнителя возгласами «уюк» или «меле» Иначе так же говорили: «Пусть будет лысым ребенок у человека, который не поддержал музыканта подбадривающим возгласом “уюк”».

В начале лета хакасы занимались изготовлением войлоков. Катание войлока (по-хакасски «киис») было окружено различными магическими действиями. Сначала шерсть взбивалась прутьями (сабаа). Работа эта сопровождалась веселыми песнями, под звуки которых сыпались удары прутьев «сабаа». Когда шерсть была взбита, начинался процесс катания. Если у хакасов это делалось руками и локтями, то у тувинцев - с помощью лошади или быка. Приготовленную шерсть сначала ровно расстилают на холстину «ике». Когда кладли первый клок шерсти для катания, то предоставляли это делать почетному и старшему по возрасту человеку, знатоку войлочного производства. При окончании катания, перед тем как оставалось скатать один войлок, резали барана и готовили угощение. Человеку, который начинал кладку шерсти, преподносили самую почетную часть - курдюк «уча». Получивший «уча», каждого наделял куском сала. Во время изготовления войлока проходившим обязательно надо было принять участие в работе. Если кто-либо, не останавливаясь, проходил мимо, то его ловили и обливали водой. Это делалось для того, чтобы во время изготовления войлока шерсть хорошо скаталась. Ведь шерсть обязательно смачивается, и прохожий, соответственно, также должен быть смочен водой. Место, где катают войлок, считается почетным. Работа по изготовлению войлока делается посредством взаимной помощи: «Окончив ее у одного соседа, переходят к другому». [Веселков, 1871, с. 38.]

Суеверные люди остерегались сглаза или злых чар, называемых по-хакасски «ырсы». Злые чары исходят, якобы, от личностей, обладавших «дурным» глазом - «хос харах» (букв, дополнительный глаз). Слово «ырсы» восходит, вероятно, к древнетюркскому «ырсы» - зависть, заимствованному из санскрита. Пристальный взгляд женщин мог отрицательно повлиять на сильную половину человечества. Например, если жена долго провожала взглядом уходящего на охоту мужа, то она могла сглазить его удачу. «Сглаз» снимался путем обмахивания мужской одеждой и окуривания дымом богородской травы, или приглашали для этого дела шамана. Когда внезапно набухала молоком грудь женщины, то верили в предзнаменование, называемое также «ырсы», по которому ждали возвращения домой родных детей.

Зуб, выпавший у взрослого человека, закапывали в юрте за очагом (от соо) со словами: «Когда-нибудь я возьму его оттуда». Если во сне видели выпавшие зубы, особенно с кровью, то это означало смерть близкого человека. Зубы отождествлялись с образом души-двойника человека (чула). Зуб мудрости носил название «огыр тис» - букв, воровской зуб. Человек, проявляющий способность насылать проклятия на людей, назывался «хо-захтыг» - т. е. имеющий дополнительные способности. Верили, что он обладает особым, проклинающим зубом. Такого человека старались не раздражать. Однако, если проклятия человека с «зубом» доставали многих людей, то, чтобы оградить себя от его действий, всем миром совершали над ним своеобразный суд. Аальная община выводила злопыхателя на публичное место и насильно «закольцовывала» его, т. е. люди надевали на него чугунный треножник (очых) из очага пострадавшего человека. Виновного полностью пропускали через железный таган, а на лбу до крови процарапывали острым кремнем крест или круг. Операция заканчивалась тем, что у недоброжелателя выбивали во рту лишний проклинающий зуб, который тут же в присутствии сородичей сжигался. После «за-кольцовывания» и «огненного» суда злобные люди, якобы, лишались своей силы.

Суровой стражей домашнего благополучия тюрков Хонгорая служили семейно-родовые фетиши, называемые тёсями (по-хакасски «тёс» или «тёс-туп»). Слово «тёсь» в первоначальном смысле обозначало понятие -«основа, сущность, корень» и бытовало в языке со времен древнетюркской эпохи. В современном хакасском языке термин «тёсь» представляет следующие значения: 1) основа, корень, основные устои общества; 2) родительский кров; 3) духовная сила, дух народа; 4) ангел-хранитель;

5)    невидимый дух - слуга шамана, являющийся основой его деятельности;

6)    фетиш, т. е. материализованное изображение различных духов-покрови-телей, магическая сила которых служила семье и роду. [БХРИЭС, 1999, с. 154.]

Тёси, относящиеся к категории фетишей, возникли в первобытные времена и в дальнейшем были взяты на вооружение шаманами, ламами и служителями бурханизма. Фамильные и родовые тёси находились в каждой юрте, где устанавливались на определенном месте, являлись предметами поклонения для простых скотоводов и считались оберегами хозяев. Одни из них имели антропоморфные, другие — зооморфные изображения и различались по принадлежности к мужскому и женскому началу. Каждый фетиш «требовал» индивидуального подхода и особой пищи. По подсчетам исследователей XIX - начала XX вв., в быту хакасов насчитывалось от 20 до 30 различных видов фетишей - тёсей. На самом деле их было меньше, ибо некоторые фетиши имели по нескольку названий (исходя из функциональных особенностей и внешнего вида). В каждой семье в среднем держали от трех до девяти тёсей. Согласно традиции, больше указанного числа их иметь не рекомендовалось. Фетиши доставались по наследству младшему сыну вместе с усадьбой. В остальных случаях их ставили для молодых супругов в качестве оберегов юрты и при заболеваниях. Главной функцией тёсей являлась охрана человека от злых духов, вызывавших болезни, и борьба с ними. Считалось, что тёси различались как характером своих функций, так и своей силой.

Многие семейно-родовые фетиши были созданы в честь выдающихся предков, совершивших необычные деяния ради спасения людей. Поэтому их иносказательно именовали «агалар», т. е. родовые предки, родоначальники. Некоторые из них появились на берегах Верхнего Енисея из разных стран - Китая, Монголии, Бурятии, Ирана и других мест. По всей видимости, эти данные свидетельствуют о широких историко-культурных связях саянских тюрков с центрально-азиатским миром, а также сложном этническом составе хакасского народа.

Каждый фетиш «требовал» особой пищи. Для ритуального кропления применялась никем не пробованная молочная водка «арака» или молоко белой коровы, надоенное непорочной девушкой. При кроплении на тёсей «аракой» или молоком нельзя было брызгать на середину их лицевой части, чтобы не оскорбить достоинства духов. Каждую весну, когда прилетали птицы, а под действием тепла появлялась зеленая трава, и каждую осень, когда пернатые гости улетали, а земля замерзала, хакасы совершали кормление фетишей.

Если хозяева жилища умирали, то тёсей необходимо было отправить в иной мир. Для этого их относили на берег большой реки (Абакана, Енисея, Чулыма), где делали из стеблей ковыля плотик и укладывали фетишей ногами вверх по течению, а головой вниз. Затем окропляли их аракой и, произнеся: «Люди, державшие вас, сплавились на плоту!», — отпускали вниз по течению. Обряд отправления тёсей в иной мир путем сплавления их на плоту по крупной реке носил название «тюнедерге» - букв, отправить на ночлег. Точно так же поступали с тёсями, если их больше не хотели держать или надо было заменить новыми.

Фетиши саянских тюрков воспитывали в человеке чувство ответственности. Если не соблюдалась чистота жилища, если проявлялась непочтительность к атрибутам и канонам веры, если не проводились ежедневные и ежегодные кормления ритуальной пищей, то могущественные тёси могли отомстить. В чужой юрте люди опасались что-либо взять без спроса, иначе не миновать расправы и кары тёся. Поэтому и воровства не наблюдалось, и юрты не знали запоров.

Большая часть хонгорских фетишей представляла собой березовую ветвь с развилкой вверху, между концами которой натянут ремешок с пришитым к нему прямоугольным лоскутом материи (чалаа), изображавшим голубоглазое лицо. С двух сторон развилки привязывались свисающие вниз свитые шнурки, означающие косы. Согласно мнению исследователей, вильчатые тёси представляли антропоморфные образы духов, как правило, женских.

Происхождение вильчатых тёсей связывалось с культом предков, в частности с духами старых дев, погибших неестественной смертью. Несомненно, что вильчатые фетиши саянских тюрков претерпели большую эволюцию в своем развитии. Наличие синих глаз на фетишах, принадлежавших черноглазым и черноголовым хакасам, уводит наше воображение к временам археологических культур бронзового века, когда в долине Среднего Енисея обитали голубоглазые и рыжеволосые динлины.

Чтобы сохранить благополучие семьи, богиню огня «От ине» полагалось ежедневно кормить жирной пищей. Утром и в обед, перед принятием пищи, в огонь обязательно бросали три кусочка сала или три ложки масла. Утром нельзя было выйти из юрты, не накормив богиню огня. Если надо было срочно уйти, то в огонь брызгали айраном. Вечером, после захода солнца, богиню огня уже не потчевали. Обязанность ее кормления возлагалась на женщину-хозяйку дома. Если готовилось мясо забитого скота, то совершал кормление огня мужчина. От грудины, от правого первого ребра и от сердца хозяин юрты отрезал по три кусочка мяса или сала и бросал в горящий очаг правой рукой. Если богиню огня кормила женщина, то она бросала эти кусочки левой рукой.

Богиня огня «От ине» обитала в домашнем очаге - «от оймазы» (букв. пепелище). При переезде на другие кочевья глава юрты не забывал пригласить с собой в путь дух-хозяйку огня. Угостив ее пищей в старом очаге, он произносил: «Не оставайся здесь, моя мать-огонь! Пошли в другую юрту, не оставляй свой жар и тепло!». Когда впервые ставили на очаг треножник «очых», то к нему привязывали ленты «чалама» красного и белого цветов. Хакасами соблюдалась цветовая символика, связанная с почитанием божеств.

Зола, являвшаяся остатком после горения огня, наделялась таким же охранительным и магическим действием. Ее нельзя разбрасывать в разные стороны, иначе скот будет разбредаться. По хакасским обычаям золу ссыпали в специальные зольные ямы «кюрендик». Выносили ее туда только днем, на новолуние. Нельзя высыпать золу после захода

1.3. Положение женщины

Патриархально-родовой быт, прочно державшийся в хакасском обществе, способствовал сохранению главенства мужчины в семье. Кроме того, религиозные верования также накладывали определенное табу на поведение женщин. В связи с тем, что мужчина считался чистым созданием («арыг сёёктиг» - букв, с чистой костью), то от женщины требовалось почитание мужа. Ей нельзя было ни перечить ему, ни перешагивать через лежащего хозяина, ни подниматься выше его, ни облачаться в его одежды, ни, тем более, садиться на его головной убор.

Женщина считалась нечистым созданием (пуртах ниме), ибо имела месячные очищения крови. Регулы по-хакасски назывались «кир кёрер-ге»- букв, видеть грязь. Поэтому женщине нельзя было садиться не только на мужскую одежду, но даже на мужское седло. В противном случае он заболеет (пулайсир). Женщины не имели права переходить дорогу перед идущим мужчиной. Подобные запреты существовали по всей Великой степи Евразии. «Киргизская женщина никогда не позволяет себе перейти дорогу мужчине, - писал Э. Диваев, - как бы далеко от него ни была». [Диваев, 1992, с. 160.]

С другой стороны, женщина, которая родила и воспитала семерых и тем более девятерых сыновей, пользовалась всеобщим уважением. По степным законам ей разрешалось ездить верхом даже на «ызыхе», т. е. освящаемой лошади. Например, жена Чалбыяха Чебодаева родила 20 детей, из них семь сыновей - Частыя, Сарыга, Сортыя, Путана, Пистана, Падаса, Петра. [МФГАКК, ф. 15, on. 1, д. 224, л. 8.] Она прожила в почете до 120 лет.

С самого рождения девочку называли «чатха санныг» - чужого счета; «чат палазы» — ребенок чужих, «аргаа санныг» - предназначенная для другого народа, «кизи палазы» - чужой ребенок, «садыга парар сарыг хундус»- идущий в продажу желтый бобр (бобры раньше шли в счет калыма) и т. д. Отношение к ней отражала следующая пословица: «Чис ахча - ахча нимес, хыс пала — пала нимес» — «Медяки — не деньги, девочка - не ребенок».

Среди хакасов бытовало раздельное воспитание полов. Девушки занимались домашним хозяйством, исполняли роль нянек и шили одежды, мальчики пасли скот и играли в спортивные игры. Юрта разделялась на женскую и мужскую половины, на молениях существовали отдельные женские застолья - «уча» и т. д. Бурханистские заповеди Хонгорая запрещали совместное нахождение в общественных местах людей обоих полов. Во время праздников женщины образовывали свой пирующий круг, а мужчины — отдельный. Соблюдалось бинарное противопоставление. Мужская основа отождествлялась с правой стороной, а женская - с левой. Для мужчин сакральное значение имело число девять, для женщин - семь. Вероятно, такое цифровое различие связано с тем, что мужское начало отождествлялось с небом, где обитало девять творцов - чаячы, а женское - с землей, где правили семь ирликов.

Девушка воспитывалась стыдливой, покорной и послушной отцовской воле. В фольклоре ее покорность выражалась словами: «Если воспитавший отец отдаст меня за медведя, то за медведя пойду; если выдаст за пса, то пойду за пса и, став собакой, так же буду лаять».

Большое значение придавалось целомудренности девушки. Внебрачная беременность осуждалась. Согласно хонгорским мифам, в древние времена одна девушка, внебрачно забеременев, со стыда бросилась в воды Абакана и утопилась. За то, что она погубила и себя, и невинное дитя, бог в наказание превратил ее в изваяние «ах-обаа», сидящее ныне на дне реки Абакан. Из ее грудей сочится молоко, которое появляется по берегам рек в виде белого кварца, именуемого хонгорцами «имчек тас» - т. е. камень женской груди. По хакасским обычаям девочкам запрещается брать в руки кварцевые камушки. Необходимо было три раза плюнуть на «окаменевшее молоко» и пройти мимо. Если тронуть «имчек тас», то у матери заболят груди. Данный обычай служил предостережением девушкам от совершения греховных поступков. [Бутанаев, 2003, с. 193.]

Женщина в хакасском обществе именуется «ипчи» - домашняя, «иб-деги кизи» — домашний человек, «тизи кизи» — человек женского рода, «хат» - баба, «иней» - старуха. В этих названиях очерчен жизненный путь и круг деятельности хакасской женщины, которые ограничивались ее домом и женскими занятиями. Однако, в отличие от соседних тувинцев, хакасская женщина никогда не называлась «кирек чох» — ненужная, что подчеркивает определенную ее значимость. Муж обращался к ней, например, с такими выражениями как: «абахайым» - моя госпожа; «хости тынганым» — моя рядом дышащая или «чарлиим пюдюргеним» - созданная велением творца, суженая и т. д.

Невеста по-хакасски называется «наа пала» - новый ребенок, т. е. новый член общества. После свадьбы молодуха получала определение «наа ипчи» - букв, новый домашний человек. Женщина, рожающая впервые, именовалась «тунгус ипчи» - первородная. Супруга детородного возраста обозначается как «оён ипчи» - основная женщина. Красота женщины не имела большого значения в семейной жизни. Как гласило народное изречение: «Черный соболь ценен деньгами, смуглянка ценна в супружеской жизни».

Женщина не считалась платежной душой (саны чох) и не являлась военнообязанной (ух-саадагы чох). Она не имела права возглавлять общество. По этому поводу хакасская пословица говорила: «Корова повела стадо в ямы и овраги, а вол повел стадо на пастбище и водопой», - т. е. только мужчина умеет руководить обществом. Точно такая же пословица бытует у кыргызов Тянь-Шаня: «Если корова поведет (стадо), то на кривой яр, если бык - то на вольное пастбище». [Бутанаев, 2004, с. 131].

Уплата калыма за невесту порой оборачивалась ее покупкой. В обиходе положение жены выражалось следующими словами: «Если надоишь - будет молоко, если купишь - будет жена». Среди свадебных ритуалов сохранялся обряд посвящения невесты в хозяйку очага, со словами: «Котлу нужна поварешка, а жене нужен кнут». Такой наказ позволял мужу применять телесные наказания. Согласно мужской морали, в качестве профилактики необходимо было один раз в месяц выбивать дурь плеткой из головы женщины, иначе в ее мысли вселяется дьявол.

Обычным правом предписывались своеобразные табу на ношение некоторых форм одежды. Девушкам запрещалось носить женскую безрукавку «сегедек» и праздничную шапку «хапчых-пёрик», предназначенные только для замужних женщин. На свадьбу невеста была обязана надевать специальный головной убор - «сахпа», отличавший ее от остальных девушек. Женщинам и девушкам запрещалось подпоясываться, поэтому в отношении их применялось иносказание «ху-ры чох» - т. е. без пояса. Пояс могла носить только вдова в знак траура и горя. Вдове нельзя находиться в праздничном костюме: халате «хат-ээнниг тон», безрукавке «сегедек», серьгах «ызырга», нагрудном украшении «пого» и др. Женщины не должны были показываться без «сегедека» свёкру и деверю. Они не могли входить без этой одежды в юрту свёкра и деверя, даже если последних уже не было в живых, ибо боялись духов умерших.

Женщинам запрещалось показываться с непокрытой головой перед старшими мужчинами, а также ночью выходить без головного убора на улицу. Если свекор и его старшие родственники, а также луна и звезды увидят непокрытую голову женщины, то ее волосы, якобы, выпадут. В связи с этим поверьем на улице женщины обязаны были носить головные уборы. Небесные звезды, согласно мифологии, представляют души великих богатырей Хонгорая, поднявшихся на небо для продолжения неземных подвигов. Таким образом, по отношению к звездам соблюдался обычай избегания, как, вероятно, к мифическим предкам.

Прическа в жизни хакасской женщины играла большую роль. Девушки до замужества носили многочисленные косички «сурмес», заплетенные по часовой стрелке (онгар).

Обычно за спиной носили три или пять косичек (обязательно нечетное количество), называемые «киджеге сюрмес», а на каждом плече - по пяти, семи и далее. На севере Хакасии, в долине Июсов, волосы расчесывали на пробор (чараа) и заплетали, начиная от уровня ушей. В долине Абакана косички делали от основания волос, разделяя пряди ножом или ножницами. Поэтому у северных хакасов заплетенные косички выглядели густыми и ровными, а у южных - прореженными. До середины XIX в. множество косичек (чурмеш) носили и алтайские девушки, но затем стали заплетать их в две косы. В отличие от хакасов и алтайцев, у монгольских народов девушки носили одну косу. В связи с этим, мы считаем, что девичье многокосье относится к раннему элементу культуры хакасов и связано с древнетюркской эпохой.

Замужние женщины носили две косы «тулунг» (молодые - на груди, а пожилые — на спине). Девичьи косички «сюрмес» переплетали в две косы «тулунг» во время помолвки, называемой по-хакасски «сас-той» - праздник волос. При переплетении произносили следующие сакральные слова: «Девушку с пятидесятью косичками превращаем в женщину с двумя косами». В долине Июсов косы заплетали, убирая волосы за уши, а в долине Абакана косы закрывали уши. До рождения детей молодая женщина заплетала косы до половины, а затем соединяла их в одну. "Только после родов она разделяла их.

Старые девы носили три косички «сюрмес». В долине Абакана они не почитались, поскольку безбрачие в традиционном быту расценивалось как социальная аномалия. Их считали за дьявольское отродье - «чурт айназы». Если от некогда процветавшей семьи оставалась лишь одна старая дева, то она получала прозвище «хыязын», т. е. ведьма. В хакасском фольклоре мерзкие девы подземного царства, которых никто из богатырей не брал в жены, описываются как имеющие три косички.

На севере Хонгорая, в долине Чулыма, старые девы были в почете. Их, как сохранивших отцовское жилище, уважали не хуже предводителей рода. На застольях они сидели впереди, на почетных местах «тёр», раньше их никто не притрагивался к яствам. Например, в аале Сарып жила старая дева Опрас Спирина. Её называли «улуг чаджа» - старшая тетушка. Во время праздников в первую очередь шли к ней в гости. Она была богатой и имела до 40 табунов лошадей. В детстве она оказалась засватанной по обычаю брака чести. Но накануне свадьбы её нареченный умер. На поминках Опрас сняла свое золотое колечко, завернула его в платок и бросила в поминальный костер со словами: «Прими в знак моей верности (киртис)». С тех пор она до смерти осталась девой. [Бутанаев, 2004, 133.]

Девушка, имевшая внебрачного ребенка - «сурас», обязана была носить одну косу, называвшуюся «киджеге». Заплетала эту косу её мать. Если косу не носить, то верили, что несчастье настигнет дом ее родителей. Девушка, родившая «сураса», в отличие от других повязывала платок с небольшим подгибом на челе. Обычно под названием «киджеге» подразумевалась старинная мужская прическа, носимая хакасами до присоединения к России. До сих пор среди хакасов бытует выражение: «во времена ношения косичек киджеге», которым обозначается дороссийский период истории.

Замужние женщины заплетали свои косы против часовой стрелки. После смерти мужа хакаски, оставляя концы волос распущенными, заплетали свои косы по часовой стрелке, то есть так, как и косички незамужних девушек. Косы умерших женщин хакасы, в отличие от монгольских народов, не отрезали наполовину, а распускали. Обычай распускать волосы у покойных прослеживается со времен Окуневской культуры (2 тыс. лет до н. э.), где встречаются костяные пластины с изображением личин с расплетенными косами.

В качестве гражданской казни за ослушание, нарушение запретов муж имел право срезать косы жене и посадить ее под домашний арест. Только после того, как они отрастут снова, наказание отменялось. Например, в одном фольклорном произведении невестка князя Ханза-бега подсмотрела, как в конюшне отдыхал его крылатый конь-тулбар. Из-за нарушения запрета у тулбара крылья исчезли, а невестка была наказана: ей отрезали косы.

Девушки волосы длиннее рук не отращивали. При стрижке концы волос они сначала три раза наматывали на палец и только потом обрезали. Женские косы не подстригались. Волосы у тюрков Саяно-Алтая сохранялись только от первой стрижки, а остальные после стрижки и вычесывания сжигались. Согласно обычаю, волосы никогда не разбрасывали, иначе птицы из них совьют гнезда и у женщины будут постоянные головные боли.

Согласно обычаю, концы своих волос замужняя женщина никогда не завязывала, для этого вплетались накладные косы - «сугынды». Обычно женщины носили три «сугынды»: две - в правой косе и одну - в левой. Некоторые вплетали до девяти накладных кос. К сплетенным волосам невесты посаженная мать сразу же прикрепляла одну «сугынды», сделанную из своих волос, а другую - из волос жениха. Последняя называлась «хоных хуягы» — броня жизни. Во времена ношения мужчинами косичек «киджеге» концы их отрезали для соединения с правой косой невесты. В начале XX в. с головы жениха выстригали три клока волос, которые соединялись с правой косой жены и служили ей оберегом. Если женщина, находясь при смерти, долго мучилась, то считали, что «сугынды» мужа не давала расстаться с ним. Тогда, по обычаю, ей расплетали волосы и освобождали от «брони» супруга. Если муж умирал, то вдова расплетала косы и навсегда убирала «сугынды».

Если женщина имела родных братьев, то со стороны затылка она приплетала по маленькой косичке «ызых сурмес» (священная) или «тулунг палазы» (букв, дитя косы), служившей своеобразным оберегом. К ней, как считалось, «притягивается» душа (чула) братьев. Носили ее до тех пор, пока братья были живы. Этой прической показывали связь с родом отца.

Мужчины любую одежду носили с кушаком. Поэтому их дополнительно называли «хурлыг» - имеющие пояс. Каждый мужчина имел огниво, которое закреплялось на поясе со стороны поясницы. Такой же обычай бытовал у алтайцев и ойратов. Без сомнения, указанная мода вошла в привычку хакасов со времен джунгарского владычества.

Женщинам запрещалось ездить без седла на коне. Поэтому в знаменитой песне жены Чанар-хуса встречаются слова: «Верхом без седла никогда не буду ездить, за плохого мужа никогда не выйду». Для них существовали специальные женские седла «пыраат пастыг» — с широкой квадратной или ромбической передней лукой. Кроме того, мужская упряжь коня состояла из кожаных чепраков с серебряными бляхами, а женская - из плисовых чепраков, украшенных каймой «чеек» и раковинами каури. Подобная разница в конструкции седел наблюдалась у бурят и якутов.

После выхода девушки замуж вступал в силу обычай избегания -«хазынас» - букв, почитание мужниной родни. Невестка должна была избегать общения со всеми старшими родственниками из сеока мужа.

Согласно обычаю избегания, на женщину налагалось табу в отношении имен старших родственников. Она не имела права называть своими именами свекра и всю старшую родню мужа. Вместо них невестка должна была употреблять иносказания. Например, вместо имени «Чо-да» - голень, говорили «Узун азах» - длинная нога, вместо «Куске» -мышь, называли «Хулгана» - мышь (по-монгольски); вместо «Ыстан»

— штаны, невестки называли «Чанмар» (т. е. шаровары) и т. д. Фамилии произошли от имен предков, живших в XVIII в., поэтому их также запрещалось произносить женщинам. Например, вместо фамилии Ку-лагашев (Хулагастар - букв, ушки) говорили «Тынгностар», т. е. слушатели; вместо фамилии Божендаев (Поджалар - букв, бурда после перегонки айрана) применяли название «Аарчылар» - творожистая масса; вместо фамилии «Киштеев» (Кистейлер - букв, ржущие) называли «Улустар»- воющие, «Ат Тапсанг»- звуки, издаваемые конем, или применяли выражение «Иго-го», подражающее ржанию лошади и т. д.

Обычай иносказания по-хакасски носит название «чайыт». По нашему мнению, слово «чайыт», вероятно, восходит к древнетюркскому термину «йат» или «жай» - заклинание; волшебство, связанное с вызыванием дождя и ветра. [ДТС, 1968, с. 247]. Среди хакасов распространен анекдот, согласно которому у одной невестки старшие родственники мужа носили имена: Волк, Баран, Река и Гора, которые запрещалось ей произносить. Однажды она увидела, как за рекой, у подножия горы волк схватил барана. Невестка стала звать на помощь, крича: «За журчащим у подножия крепкого, воющий схватил блеющего». Пока родня осознавала смысл сказанного, волк с добычей исчез. Подобный сюжет имеется в фольклоре многих тюркских народов, что свидетельствует о древности обычая женского иносказания - «чайыт».

Невестки обязаны были почитать свекровь и старшую сестру мужа «игечи». На глазах «игечи» нельзя даже расчесывать волосы. Надо сказать, что в силу особого почитания старших, им не разрешалось называть по именам ни свекровь, ни старшую сестру мужа.

Важно отметить, что для зятя тоже существовали подобные запреты: на произношение имен старших родственниц жены, как, например, тёщи (ха-зине), старших сестер жены (игечи) и старших тёток (пиреген). Этот обычай имеет сакральный смысл, связанный с табу на имена уважаемых старших женщин. Зять мог произнести их имена только в случае опасности. Например, при трудных родах, с целью благополучного разрешения от бремени и спасения жены, произносилось заклинание: «Я не ломал реберной кости, я не называл имя тещи, я не ломал кости запястья, я не называл имя старшей тетки моей жены».

При затянувшихся родах приводили старшую сестру мужа, которая три раза стегала роженицу своим чересседельником (татор) и три раза бросала его между ее ног. В это время роженица произносила заклинание: «Я не обгладывала грудную кость овцы. Я не называла имени сестры моего мужа. В трудное время я называю ее дорогое имя. Помоги мне, имя моей «игечи». Я не обгладывала ребра скота, я не называла имени моей свекрови. В тяжелое время я нарекаю ее хакасским именем. Поддержи меня, имя моей свекрови!» Нарушение законов должно повлечь за собой разрешение от бремени. В случае удачного разрешения от бремени невестка должна была сделать подарок сестре своего мужа.

Нарушение запрета на произношение имени оказывало магическую помощь в экстремальных ситуациях. Если жена и теща одноименны, то мужу запрещалось по имени называть свою жену. В отличие от невесток, зятю не предписывалось избегать старших родственниц жены.

Невестке запрещалось разговаривать со старшими родичами мужа, сидеть с ними за одним столом, кормить ребенка грудью в их присутствии, здороваться с ними за руку, поворачиваться к ним спиной, показываться перед ними с открытым лицом и без обуви. При входе в юрту свекра (хасты) или старшего родственника мужа (тай хасты) она накидывала на плечи, поверх одежды, платок и придерживалась правой стороны дверей юрты, т. е. двигалась по женской стороне. При входе она перешагивала порог правой ногой, а при выходе невестка перешагивала левой. Женщине нельзя было находиться на мужской половине юрты, особенно на почетном месте «тёр». По этому поводу хакасы сложили загадку: «От дверей брошенная материя «даба» не достигнет почетного места». Дело в том, что женщины носили повседневную одежду, сшитую из дабы. Даже находясь вне юрты, они не имели права проходить около южной, т. е. мужской стороны. Невестка при входе в юрту свекра обязательно заносила немного хвороста и оставляла его у очага. С пустыми руками нельзя заходить. Такой же обычай существовал у соседних алтайцев.

С другой стороны свекор соблюдал обычай избегания по отношению к своим невесткам. Такое правило избегания называлось «килиннирге» -букв, невестничать. Хакасы говорят: «Свекор соблюдает обычай по отношению к невестке, а невестка соблюдает правило избегания по отношению к свекру». Он не имел права ходить по женской стороне юрты невестки и тем более не мог сидеть на её кровати. В русских домах «тура», когда приходилось жить всем вместе, этот порядок не соблюдался, ибо за пределами хакасских жилищ стали царить русские правила.

Для того, чтобы передать какой-либо предмет свекру, невестка делала это через третье лицо. Если же сноха находилась вдвоем с отцом мужа, то свекор говорил свое приказание, глядя в другую сторону. Таким же образом происходил у них разговор. Обычай «хазынас» был выражением глубокого почитания старших родственников по сеоку мужа. С другой стороны он возник в патриархальных условиях как запрет и предостережение против кровосмешения.

В силу ряда неудобств, возникавших в семье при обычае избегания «хазынас», в XIX в. уже бытовала мировая «чарас». После выделения сына из хозяйства совершался обряд примирения, на который собирались родственники. Свекор снимал с невестки наброшенный на ее плечи платок (но не головной убор), после чего она становилась перед ним на колени. Свекор поднимал рукой ей голову, а молодая женщина подавала ему руку. Родственники подавали невестке в ладони бокал вина, который она преподносила свекру. Мировая заканчивалась троекратным обменом поцелуев. Свекор в честь мировой дарил невестке платок, платье, иногда скот. Подаренный скот становился личной собственностью невестки. После мировой «чарас» сноха получала право открытого общения с отцом мужа, но с расстояния не ближе трех шагов. Кроме того, на всем протяжении ее жизни имя свекра оставалось для нее под запретом. В некоторых патриархальных семьях, соблюдавших старые традиции, до самой смерти отца мужа мировая не проводилась.

Во время регулов для женщины существовали определенные запреты. Нужно было остерегаться огня и проточной воды. В критические дни женщина не готовила пищу на огне, иначе верили, что богиня огня «От ине» поразит мочеполовые органы.

Степные законы предписывали женщинам вести целомудренный образ жизни. Почти полгода, с сентября и до марта включительно, хакасские мужчины находились в тайге на охоте. Во время охоты жена промысловика вела скромный образ жизни. Ей запрещалось пить вино, гулять и веселиться в компаниях, иначе охотнику не будет удачи. Ко времени приезда мужа она выкуривала специальный хмельной напиток «сахчы арагазы» - вино ожидания.

Разводиться считалось грехом, ибо на свадьбе совершалось моление огню, Солнцу и Луне на верность в браке. Женщины смиренно произносили: «Глупость моего мужа не пахнет». Хакасская пословица утверждала: «Камень лежит там, куда его бросили, девушка живет там, куда вышла замуж».

В случае развода жена получала название «хосхан хат» или «хозынды» -букв, отверженная. Слово происходит от хакасского глагола «хос», что значит отвергать, не хотеть жить вместе (о ком-либо из супружеской пары), бросать. Подобные слова («хос») существуют также в тувинском и тофалар-ском языках. Аналогичный термин «кусуз» в значении - женщина, бывшая замужем, - бытовал в древнетюркском языке.

«Хозынды» возвращалась в дом своих родителей. Кроме того, при уходе от мужа женщина опять получала фамилию своих родителей. Дети «хозынды», рожденные после развода, подвергались всеобщему презрению. Обычно разведенные женщины доживали свой век одни. Хакасы говорили: «Вчерашний суп не едят, разведенную женщину не берут в замужество». Если женщина разошлась с мужем, то её переставали уважать и даже не называли по имени Мужчина, разведенный с женой, также не пользовался хорошей репутацией у женщин. Хонгорянки говорили: «Лучше выйти замуж за человека, у которого умерла жена, чем за того, который развелся с женой».

Если умирал муж, то его жену вплоть до последних поминок, которые делали через год, называли «тул»- т. е. траурный человек. Считалось, что в течение этого времени «тул» имела контакт с душой умершего. И лишь через год после смерти мужа она получала название «оксис кизи», т. е. осиротевший человек. «Тул» надевала свою лучшую одежду и подпоясывалась кушаком, который носила до года. Траурная одежда после ее смерти становилась погребальной (кибен). «Тул» садили в изголовье покойника на белую кошму или в специально устроенный войлочный шатер. В левой руке она должна была держать посох, а в правой -открытые ножницы. Волосы распускались. До семи дней «тул» должна была сидеть, не вставая с места. Ее кормили и по необходимости выводили на улицу. Через семь дней распущенные волосы заплетали в две косы с недоплетенными концами и меняли одежду. Но на каждые поминки «тул» обязана была сидеть в траурном одеянии на указанном месте. До сорока дней она не имела права заходить в другие дома, здороваться за руку, присутствовать на свадьбе и т. д. На сороковой день родственники и соседи приглашали «тул» к себе домой, где ее угощали и одаривали одеждой. Этот обычай назывался «поднимать плечи». Траурное сидение «тула» было связано с почитанием умершего мужа и охраной его души от нечистых сил.

Вдова не имела права выйти замуж до года после смерти мужа. При вступлении вдовы в новый брак родители второго мужа дарили ее первому свекру лошадь «харазы» - букв, умершую душу.

Согласно обычному праву, если умирал отец, имеющий малолетних детей, то все имущество переходило во владение вдовы, которая считалась хозяйкой и собственницей до тех пор, пока не подрастал один из сыновей. После женитьбы сын вступал в права полного хозяина: брал за выходящих замуж сестер калым, выдавал им приданое, женил своих младших братьев и выделял их в отдельные хозяйства и т. д.

В хакасской семье царствовали патриархальные устои, против которых в XIX в. женщины стали восставать. Мужчина считался наследником.

Источник: текст Бутаев В.Я. - Будни и Праздники тюрков Хонгорая