Родильные обряды - Рождение поколений в жизни хакасского народа

Рождение поколений в жизни хакасского народа -  Родильные обряды

Когда начинались родовые схватки, вызывали повитуху, называемую по-хакасски «инейджи» - букв, профессиональная бабушка. Обычно это была опытная пожилая женщина. «Инейджи» при каждых схватках массажировали живот сверху от груди вниз, сидя перед роженицей.

Хорошие повитухи путем массажа могли выправить неправильное положение плода в утробе, если он лежал поперек. Если было невозможно исправить положение, то роженицу поднимали за бедра, переворачивали вниз головой, трясли, а затем опять приступали к массажу.

Роженицу помещали за очагом, на женской половине юрты, у почетного места. Хакасские женщины рожали стоя на коленях, держась за березовую жердь. Березу, на которую должна была опираться роженица, заносил ее муж через дымовое отверстие юрты и устанавливал одним концом на землю. Этот атрибут носил название «чолег» - т. е. опора или «алтын теек» - золотая коновязь. К березовой жерди привязывался аркан, который пропускали под мышками роженицы для ее поддерживания. Исследователь Е. Яковлев отмечал следующее: «Роженица при родах имеет следующее положение: она садится на корточки, держась руками за веревку, привязанную к потолку; помогающая женщина становится со стороны спины роженицы, при чем, надавливая коленом на поясничную часть, а руками обхватывая живот роженицы в верхнем его сегменте, она надавливает его книзу, чтобы выдавить плод. Обыкновенно роды протекают быстро; в редких случаях затягиваются на сутки». [Яковлев, 1900, с. 79-80.]

Через три дня после родов, после того, как отпадет пуповина, во время празднества «Умай тойы», березовую жердь «алтын теек», служившую опорой для роженицы, с почестями выносили из юрты. Затем ее клали на крышу жилища или скотного двора. Прежде чем вынести «алтын теек», на нее повязывали белый платок, говоря: «Прими наш белый подарок!».

Из этой же березы делали миниатюрный лучок, представлявший оберег богини Умай. Для мальчика лучок изготовлялся со стрелой, а для девочки без нее. Данный оберег затем подвешивался к колыбели для охраны малышей от злых сил. На следующие роды срубали новую березу.

Во время родов под стоящую на коленях роженицу подкладывали невыделанную шкуру теленка или овцы (талбах) мездрой вверх, на которую сверху стелили войлок или расстилали сухой измельченный коровий навоз, служивший в качестве мягкой впитывающей подстилки. Такой вид подстилки применялся у всех народов Южной Сибири. [Басаева, 1980, с. 70.]

Через три дня повитуха брала подстилку «талбах», на которой рожала женщина, уносила в лес вместе с кожаными пеленками, на которых впервые обмывали младенца, и прятала их там в листве молодых растущих деревьев.

При родах запрещалось присутствовать мужчинам и девушкам. Особенно опасным считался человек с дороги - роженица могла заболеть от принесенной инфекции. Если туда случайно заходила молодая девушка, то кто-нибудь из присутствующих разрывал ей подол платья: здесь нельзя было находиться нерожавшей женщине, которых называли «туюх идектиг» - букв, с глухим подолом.

При тяжелых родах применялась симпатическая магия. Роженице расплетали концы кос (обычно завязанных), разрывали вдоль подол платья, открывали крышки всех сундуков и шкатулок, чтобы все вещи находились в открытом виде. Повитуха обмахивала ее мужскими брюками, говоря: «Я безглазый мирянин, я безухий раб, я глупее теленка, я наглее первотелки». Затем она открывала дверь, три раза плевала на улицу, выгоняя брюками нечистые силы, и вешала их у входа. Шамана в таких случаях не приглашали.

При затянувшихся родах приглашали свёкра, который внезапно ударял невестку сзади, чтобы она, испугавшись, освободилась от бремени. Мужа заставляли, открыв дверь, вставать на порог, подпирая верхние косяки дверей, что в обычное время считалось у саянских тюрков недопустимым. На роженицу набрасывали выползок шкуры змеи. Помогал в данном случае брошенный на нее мужской пояс или повод коня, которыми когда-то ударили спаренных змей, отчего те расползлись в стороны.

В некоторых случаях приносили серебряный чересседельник (татор) или серебряный подхвостник (хосхын) лошадиной упряжи от женщины с легким характером или старшей сестры мужа (по-хакасски «игечи»). Согласно обычаям, невестка должна особо чтить старшую золовку и никогда не называть прямо ее имя. Роженицу стегали по пояснице чересседельником и три раза бросали его между ее ног. В это время она должна была произнести заветное имя сестры мужа следующим образом: «Я не грызла грудинку скота, Я не называла имени сестры моего мужа, Сейчас я называю ее дорогое имя. Помоги мне, моя игечи (т. е. сестра мужа)! Я ке обгладывала ребра скота, Я не называла имени моей свекрови. Сейчас я нарекаю ее заветным именем. Поддержи меня, моя свекровь!»

После успешных родов взамен названного имени старшую сестру мужа благодарили и одаривали платьем.

При родах, дабы младенец быстро появился на свет, повитуха использовала магические слова саянских тюрков - «кюсь-кюсь» (возможно в значении «переселяйся»). Например: «Кюсь-кюсь! Нужно перекочевать в солнечный мир!». Если долго не выходил послед, то добавляла: «Кюсь-кюсь! Богиня Умай! Твой ребенок мерзнет, быстрей приходи !». Магическим заклинанием «кюсь-кюсь» помогали также при рождении домашних животных. Например, тувинцы, если ягненок с трудом появлялся на свет, наговаривали: «Кюсь-кюсь! Выползай так, как ползет змея! Родись так, как скачет лягушка!». Алтайцы, дабы потухший огонь возгорелся, произносили следующие слова заклинания: «Кюсь-кюсь! Зажгись мой огонь, встань из пепла!». [Бедюров, 1985, с. 71.]

Приняв младенца, повитуха, ждала выхода последа, который назывался «пала инези» - букв, мать ребенка. В некоторых диалектах можно услышать дополнительные обозначения: «пала ымайы»- детская Умай, «пала орны» — детское место, «пала хабы» - оболочка ребенка. Пока послед не выйдет, пуповину не отрезали. Если он задерживался, то били в медный таз и заставляли плакать новорожденного, говоря: «Торопись, иать ребенка, твое дитё плачет!». Затем, отмерив ширину двух пальцев, повитуха перевязывала пуповину шелковой ниткой и, отступя еще на ширину пальца, перерезала ее на березовой палочке (ах тахпай) или на стволе «алтын теека». Мальчику пуповину отрезали специальным ножом чах кистик», а девочке перепиливали ножницами. Ножик для обрезания пуповины хранили в специальной шкатулке, где он служил и всем последующим детям. Пуповины находились в этой же шкатулке. До тех пор, тока не перережут пуповину, никого из посторонних в дом не пускали. В связи с тем, что хакасы обязательно перерезают пуповину на растительном материале (травинка, березовая щепочка), то поэтому, якобы, у них мягкая душа. Если бы они резали ее на камне, как, по их представлениям, это происходит у русских, то стали бы жестокими, с каменным :ердцем. Повитуха, перерезая пуповину, должна произнести: «Не я режу, а режет мать Умай. Живи долго!». После таких слов младенец получал покровительство богини Умай. Одна инейджи, как рассказывают, нечаянно произнесла: «Коротко проживи». Ребенок поэтому долго не жил. Он стал больным и перед смертью наказал: «Мой ножик “ах кистик” с бронзовой ручкой положите вместе со мной в гроб, чтобы убить повитуху. Из-за того, что она произнесла неположенные слова, я умираю».

Пуповину необходимо хорошенько перетянуть крученой шелковой нитью, чтобы не попал воздух. Если плохо завязать, то от попавшего воздуха у ребенка появится грыжа. Не применяли жильные нитки, от которых, якобы, ребенок вырастет суровым человеком.

Когда пуповину отрезали меньше длины двух пальцев, то пупок мог затянуться внутрь и ребенок вырастал нездоровым человеком. Если ее отрезать длиннее, то пупок не соберется, нарастет мясо и может быть грыжа. Подобное измерение отмечается не только у хакасов и тувинцев, но и у бурят. [Басаева, 1980, с. 70.]

Чтобы девочка стала краснощекой красавицей, новорожденной мазали щечки каплями крови от перерезанной пуповины. Если пуп загноился, то на ранку сыпали пепел от сожженных волос, состриженных с затылка матери.

Если ребенок умирал, то пуповину надо было хоронить вместе с ним. Если так не сделать, то он будет на том свете страдать.

После рождения ребенка остерегались прямо указывать его пол, дабы не услышали злые силы. Прибывшая родня и соседи спрашивали повитуху иносказательным образом: «Какая была добыча?», «Родился стрелок или швея?»; «Перед дров (т. е. мальчик) или зад дров (т. е. девочка)?». Отвечали так же уклончиво: «Родился налог» (т. е. мальчик, так как мужчина считался платежной душой); «Родился стрелок»; «Родилось вино» (т. е. девочка, ибо ее пропивали за калым); «Родилась швея».

После принятия ребенка повивальная бабка сразу же мыла лицо новорожденного теплым чаем, потом купала его крепко заваренным чаем и смазывала салом или топленым маслом пахи, подмышки и глаза.

Хакасы были уверены, что судьба новорожденного зависит от фазы луны. Если ребенок появился на свет при нарождении нового месяца (ай наазы), то он будет счастливым. Но если ребенок родится на старую луну (ай иргизи), то век его будет коротким, в полнолуние (ай толызы) - долговечным, на новолуние (ай аразы) - очень удачливым. Рожденный весной будет хилым, осенью - крепким. Если в нечетный день недели (среду) родится девочка - будет счастливая, если мальчик - несчастный.

Девочка, рожденная лицом вниз, будет несчастливой. Тогда читали заклинание: «Пусть злое счастье уйдет в тайгу!». Если так рождается мальчик, то получится обратный результат. Трудно родившийся ребенок будет непослушным.

Если плод выходил вперед ногами (тискер), то инейджи читала заклинание: «Пусть плохое не будет в отцовском доме, пусть будет в лесу и камне!». Считали, что такой ребенок станет шаманом.

Ребенок, рожденный в околоплодном пузыре, считался счастливым. «Рубашку», называемую по-хакасски «кип» — одежда, «поон» - оболочка, «пюргунчек» - обертка, «хап» - мешок или «салынчы» - пленка, снимали после того, как отрезали пуповину. Затем повитуха ее мыла и высушивала на тепле своей правой ноги, обмотав вокруг ляжки. За ночь она высыхала. «Рубашку» хранили в мешочке вместе с серебряной монетой и пуповиной или в белой матерчатой подушечке, которые обычно находились в сундуке или специальной шкатулке. Когда ребенок вырастал, мать передавала ему «рубашку» со следующими словами: «Пусть твоя рубашка, рожденная вместе с тобой, всегда будет твоей надежной защитой!». И если, будучи взрослым, он отправлялся на охоту или в дальнюю поездку, то на счастье ее пришивали к вороту одежды. При возвращении домой «рубашку» отпарывали и клали в сундук. После смерти ее хоронили вместе с покойником.

Родинка считалась отметкой богини Умай и ставилась ею человеку на счастье. Подобное представление бытует у всех тюрков Саяно-Алтая. Ребенок, рожденный с темной родинкой на видном месте (щеке, плече), будет долголетним и счастливым. Однако родинка красного цвета несла несчастье. Наличие родинки в незаметном месте приносило удачу.

Сразу же после разрешения от бремени забивалась жирная овца, которую специально держали к родам. Шкура забитой овцы дарилась повитухе. Роженице давали поесть специально приготовленный бульон из свежей баранины, называемый «мюнчюк» или «кин мюни», т. е. пуповинный бульон. У соседних тувинцев он обозначался именем «кара мюн» -букв, черный бульон. Алтайцы бульон для роженицы называли «ийт мюн» - букв, собачий бульон, ибо сначала немного отливали его собаке в качестве охранительной магии. [Шатинова, 1981, с. 74.] Мясо для бульона очень мелко крошилось. У хакасов считается, что от этого блюда у роженицы быстрее появляется молоко.

В случае развода с мужем или рождения внебрачного ребенка бывший супруг или отец суразенка обязаны были привезти барана на «мюнчюк». Бульон для роженицы варят так, чтобы ни одна капля его не проливалась на огонь, иначе у ребенка будут гноиться глаза. Вообще в течение трех дней, т. е. до отпадения пуповины, нельзя проливать жидкость на огонь, ибо это, якобы, влияет на глаза младенца. Обычно до тех пор, пока пуповина у ребенка не заживет, женщине нельзя прикасаться к очагу, иначе дух-хозяйка огня «От ине» притянет грудное молоко и оно пропадет.

В течение трех суток, пока не отпадет пуповина, роженица носила название «час ис» - букв, свежее нутро, «час кин» — свежая внутренность или «час имчек» - сочащаяся грудь. Она в этот период не выходила на улицу, не готовила пищу, ела только упомянутый бульон, одевалась в теплую одежду, каждый день обмывалась три раза теплой водой. В этот период ее очищают окуриванием богородской травы или можжевельником. Охраняют ее от проникновения холода. Поясницу тепло обвязывали шерстяными платками. У роженицы было отдельное ложе из войлока, где она три ночи подряд спала вместе с ребенком. Рядом с ней лежали ветки черемухи и раскрытые ножницы. Черемуховый прут служил оберегом «аргыс» {букв, товарищ). Согласно воззрениям саянских тюрков, черемуха не допускает проникновения болезней. Если роженица по нужде выходила на улицу, то держала в одной руке черемуховый прут, а в другой открытые ножницы. До тех пор, пока на небе не покажется новый месяц, молодой матери запрещалось заходить в другие юрты. До сорока дней женщине нельзя спать с мужем.

Прежде чем начать кормить грудью ребенка, язык новорожденного троекратно смазывали сливочным маслом или жиром. При этом говорили: «Пусть оближет уста богиня Умай!». Если в семье дети умирали, то грудь сначала давали пососать щенку, а потом ребенку. Когда младенец отказывался от кормления, мать сдаивала молоко и давала его собаке. Кормили грудью несколько лет, иногда до рождения следующего ребенка.

Когда дети в семье «не держались», то для предохранения ребенка от злых духов приводили многодетную старушку и между ее ног пропускали три раза младенца. Чтобы предохранить мальчиков от злых сил, новорожденных пропускали через растянутое ротовое отверстие шкуры убитого волка, в придачу нарекая их именами: «Бёри» - волк или «Адай» -собака. Затем разбирали решетку войлочной кибитки или кору крыши деревянной юрты и отдавали его в руки соседей. Если жили в доме, то ребенка передавали через окно. Затем его за деньги выкупали обратно. Если не выживали мальчики, то умершего мальчика одевали в девичье платье, делали косички из конопли, вдевали в левое ухо сережку.

Среди хакасов считается, что у девочек и мальчиков имеются разные ангелы-хранители под названием «Умай». Однако у девочек «жизненная броня» крепче, чем у мальчиков и поэтому, если в юрту заходила мамаша с чадом женского пола, то хозяева брали своего мужского отпрыска на руки, дабы психика его не была бы нарушена (сюрни пазылбазын). «Умай» однополых детей или рожденных в один месяц не переносят друг друга и соперничают между собой (ымай пазысханы) до тех пор, пока одна из них не победит. В связи с этим запрещалось двум женщинам с однополыми младенцами находиться в одном помещении, ибо один из детей может заболеть. Не разрешалось укладывать в одну колыбель малышей, рожденных в один месяц, или помещать свое дитя в чужую колыбель, где раньше находился ребенок одного с ним пола. Однако девочку могли усыпить в люльке мальчика. Запрещалось кормить одной грудью чужих младенцев, рожденных в один месяц (даже ребенка родного брата).

При рождении близнецов приносили раздвоенную березовую ветвь, разделяли пополам, на одной ее части резали пуповину первому младенцу, а на другой — второму. Эти березовые палочки, завернув в белую материю, хранили вместе с их пуповинами в двух отдельных шкатулках. Если умрет кто-то из близнецов, то хоронили и эту ветвь.

Их послед разрезали по шву пополам и хоронили в двух разных местах вместе с частями указанной веточки. Если обрезать пуповину на одной березовой палочке или не разделить послед пополам, то в случае смерти одного из близнецов умерший, якобы, мог забрать душу другого. У тюрко-монгольских народов считалось, что «близнецы имеют одну душу - жизненную силу на двоих, и ее необходимо разделить». [Бакаева, 1992, с. 90.] В некоторых случаях при смерти одного из близнецов по их росту отрезали березовый брусок и раскалывали его пополам. Одну его часть вместе с пуповиной и «рубашкой» умершего хоронили с ним, а другую часть клали в колыбель оставшегося в живых. Близнецов обычно не разлучали. Но если все же одного из них отдавали родственникам на воспитание, то так же раскалывали пополам отмеренный по росту близнецов березовый брусок и одну его часть отдавали вместе с ребенком через решетку юрты или окно дома воспитателям, а другую оставляли в колыбели вместе с оставшимся ребенком. На этот березовый брусок надевали такую же одежду, в какой находился ребенок. В крайнем случае повязывали такого же цвета тряпку. Если три раза подряд женщина рожала двойняшек, то, согласно обычаю, муж на время убегал из дома.

Алтайцы полагали, что независимо от пола близнецов один из детей будет жить за счет другого. «Когда в семье рождалась двойня, из тальника вырезали двузубую вилку и приглашенный старик разламывал ее и бросал в огонь». [Дьяконова, 1988, с. 174.] Этот символический акт должен был способствовать тому, чтобы сложилась единая судьба близнецов на долгие годы.

На третий день после рождения ребенка проводили семейное мероприятие под названием «умай тойы» - празднование Умай (в данном случае последа). Кроме того, указанное торжество именовалось также «кин тойы» — празднование отпавшей пуповины, «иней чыргалы»— пирование старух (т. е. угощение повитухи после принятия родов) и «пала инези тойы»— пиршество захоронения последа. На празднование захоронения последа собирались пожилые женщины, как правило, многодетные матери.

Главным исполнителем обряда выступала повивальная бабка -«инейджи». Специально готовили сметанную кашу, называемую «умай потхазы» — каша Умай или «иней потхазы» - каша покровительницы детей. На ритуальном торжестве «умай тойы» широко применялась масляная пища. Утром собравшиеся соседи распивали чай, гнали горячую молочную водку «иней арагазы» - араку покровительницы детей.

Все должны сохранять веселое выражение лиц. Пожилые люди дарили младенцу перламутровые пуговицы, если девочка, а мальчику серебряные монеты.

Отпавшую пуповину торжественно заворачивали и клали в шкатулку, где хранился ножик, которым ее обрезали. Хакасы подтаежной зоны высушенную пуповину зашивали в трех- или четырехугольную кожаную подушечку (чарыг), которую украшали раковинами каури, бусинками, а по бокам кисточками и подвешивали к колыбели. Когда ребенок подрастал и начинал ходить, его пуповину снимали с колыбели и убирали в сундук.

Последу придавали особое значение в связи с тем, что он охраняет плод в утробе матери и от него зависит здоровье и даже судьба ребенка. Интересно отметить, что в хакасском языке нет четкого разграничения между понятиями «послед» и «матка», которые обозначаются одними и теми же словами «пала инези» - т. е. мать ребенка, «пала ымайы» -Умай ребенка. После обрезания пуповины плаценту обмывали теплой водой, смазывали маслом и, завернув вверх пуповиной в белую материю или в бересту, хранили под изголовьем кровати до трех дней.

Если пуповина новорожденного находилась в центре последа, то считалось, что ребенок будет долговечным. Короткая жизнь обещалась тому, у кого она находилась сбоку. Для исправления положения послед аккуратно сворачивали так, чтобы пуповина оказалась в центре. Если в семье умирали дети, то послед через решетку юрты или окно дома бросали собаке. Согласно поверью, злые силы не смогут его достать из пасти пахнущей псиной собаки и жизнь ребенка будет спасена.

Во время празднования «умай тойы» совершали захоронение последа. Обряд его захоронения назывался по-хакасски «сюгдек» — коленопреклонение или «сёгирерге»- опускать, погрузить (т. е. хоронить). Второй термин находит свою интересную аналогию в тувинском языке, где словом «шёгуреер» обозначали ритуальные похороны костей медведя. [Вайнштейн, 1991, 231.]

За очагом жилища, с почетной стороны (обычно под кроватью), отец ребенка выкапывал ямку, причем для последа девочки - на женской половине юрты, а для мальчика - на мужской стороне. Очаг рассматривался как огненный заслон, преграждающий путь злым силам. Необходимо было выбрать такое место, где никто не будет ходить или наступать (под кроватью, сундуками, полками или под стеной). Если захоронить послед в месте, где ходят люди, то ребенок вырастет морально подавленным, если в месте, где светит солнце, то ребенок будет потливым. Если захоронить его мелко (ниже высоты голени), то женщина будет часто рожать, если глубоко (выше колена) - то редко, по голень - через год. Обычно выкапывали ямку глубиной в локоть. Если дети не держались или были нездоровыми, то послед могли захоронить на берегу реки под молодыми побегами дерева.

«Кормление» и захоронение последа выполняла повитуха. Она застилала дно ямки белым войлоком или берестой. Затем аккуратно сворачивала послед, клала его в белый войлочный или матерчатый мешочек и опускала в ямку. Вместе с последом хоронится березовая палочка, на которой резалась пуповина, и первый кал ребенка «хара тоох». Послед хоронили вверх (ойда) пуповиной: если захоронить наоборот (тундере), то женщина больше не сможет рожать. Так делали женщины, не желавшие больше рожать.

Посередине последа клали серебряную монету. В некоторых местностях Хонгорая при захоронении последа мальчика погребали лучок со стрелой для охраны от злых духов. Иногда клали на счастье астрагал. Идентичный набор сопровождал захоронение последа у тувинцев. Они обязательно клали астрагал, а также маленький лук со стрелой.

Над последом сооружали шалашик из девяти (для мальчиков) или семи (для девочек) воткнутых березовых щепочек, которые намазывали сметанной кашей «потхы». Сооружая шалашик, произносили: «Пусть будет девять сыновей, семь дочерей!». Аналогичное сооружение делали буряты, которые над последом устраивали «жилье» в виде шалаша.

Приготовленный к захоронению послед повитуха окуривала богородской травой или можжевельником, посыпала крупой и табаком, произнося: «Кури, ешь и пей, бабушка! Пусть твой ребенок также будет сыт и здоров!». Затем послед сверху закрывался белой материей и засыпался землей. Необходимо было завернуть его в теплое одеяние, иначе, если последу будет холодно, роженица тоже будет мерзнуть. Белое одеяние последа, а также лучок со стрелой, шалашик из девяти или семи березовых палочек должны были охранять послед от всякой нечисти. Обряд захоронения последа, как считают ученые, относится к магии плодородия. В связи с тем, что послед предан земле на месте, где стояла юрта родителей, считалось, что душа человека накрепко связана с родными местами.

Похоронив с почестями послед, повитуха три раза по солнцу обводила роженицу вокруг места захоронения. Каждый раз, обойдя «могилу» последа, роженица ногой наступала на место захоронения, произнося: «Мать Умай, охраняй своих детей! Мать моего ребенка (т. е. послед), пусть твои дети будут здоровы! Мать моего ребенка, пусть окрепнет моя поясница! Мать моего ребенка, дай мне свои силы!». После торжественных проводов последа собравшиеся старики и старухи приступали к трапезе. По этикету на этом обряде требовалось сохранять веселое выражение лица и улыбаться.

Мать новорожденного обмывала руки («ахтап»— букв, обелить) повивальной бабке, как бы очищала их от менструальной крови, а затем дарила ей мыло и полотенце. На плечи набрасывали отрез материи или платок. В качестве гостинца ей давали шкуру и заднюю часть барашка (уча), заколотого на праздновании «умай той». Если повитуха принимала роды вторично, то давали материал на штаны, а за третьего ребенка дарили платье.

Дети свою повивальную бабку называли «кин-идже»- повивальная мать {букв, пуповинная мать), а она их в свою очередь «кин-пала» - повивальное дитя {букв, пуповинное дитя). «Кин-идже» считалась второй матерью.

Роженица благословляла место, на котором родился ребенок. На этом участке стелили белую ткань и родственники клали туда деньги. Юрту и роженицу окуривали богородской травой, и молодая мать поклонялась огню. Она становилась перед очагом с почетной стороны юрты, в руках держала ребенка и, три раза поклонившись, бросала в огонь три кусочка сала. Ребенку в это время намазывали рот, щеки и темя маслом и сметаной. Рядом с роженицей кланялись огню ее мать, сестра мужа или свекровь, которые произносили молитву: «Мать-Огонь и богиня Умай! Смажьте свой рот жирной пищей, притяните к себе горячий пар!». До тех пор, пока молодая мать не поклонится огню, она не прикасается к очагу, иначе у нее пропадет молоко. Затем в течение года она в каждый девятый день новолуния кормила огонь, бросая семь кусочков сала. При этом читалось заклинание: «Если зайдет черт, прогоняй, если зайдет злой дух, не пропускай!».

После появления на свет новоиспеченного члена общества над ним совершали обряд «хасха» или «пала хасхалирга» - метить лоб ребенка. Повитуха молозивом проводила на лбу младенца три черты под названием «хасха» и читала благословение, отражающее психологию хакаса XIX века: « Не беги вперед народа, не отставай от толпы, ходи среди людей!».

После поклонения огню роженица мылась в бане вместе с ребенком. Как только заживала пуповина, младенца купали в соленой воде и натирали тело сметаной. До полугода его натирали сметаной каждый день. От этого ребенок быстро крепнет. С другой стороны считали, что у него не будет бурной растительности на теле, как, например, у русских.

С малолетства, чтобы мальчик вырос крепким джигитом, переносящим и жару и холод, его купали в соленой воде. Хакасы были уверены, что мужчина, в малолетстве выкупанный в рассоле, в жаркие дни не будет испытывать жажду.

Тувинцы, когда новорожденному исполнялось три месяца, начинали его тело «солить». Заваривают зеленый чай с каменной солью, затем добавляют масло или растопленное сало курдюка. Купание в таком растворе применялось для закалки малыша. Ребенок, который прошел курс «засаливания», пишет М. Кенин-Лопсан, вырастет устрашающим даже для злых духов. Он будет способен победить ужасы девяти пыток в суровую погоду. [Кенин-Лопсан, 1987, с. 18].

Если у ребенка запреют подмышки и пах, то присыпали эти места пеплом сожженного кизяка, высушенными и размельченными корнями бадана или размельченным порошком высушенных гнилушек.

После нарождения нового месяца, приблизительно спустя сорок дней, молодой матери разрешалось обходить дома родственников, где она получала подарки за показ ребенка. Молодая мать с грудным дитём обязана была при первом посещении любой юрты поклониться очагу. Обряд поклонения огню носил название «отха пазырарга». Молодая мать бросала в огонь три кусочка сала или три ложки сметанной каши. Хозяйка юрты брала на руки младенца, клала ему в рот масло, а остатками мазала щеки и темя. Обязательно ему дарили монетку, колечко или перламутровую пуговицу, говоря: «Пусть вырастет богатым». В дальнейшем из подаренных бусинок, раковин-каури и пуговиц делали браслетик, который надевали на правое запястье ребенка. Он служил амулетом, притягивавшим к себе внимание богини Умай.

Если в юрте, куда заходила мать с ребенком, находились молодые, еще не рожавшие женщины, то они также совершали обряд поклонения огню со словами: «Пусть будет долг!» (т. е. они имели долг перед обществом - родить детей).

Если хозяйке юрты нечего было подарить, то она золой или сажей проводила черту поперек лба до кончика носа и благословляла, как будто от имени богини огня: «Будь человеком, меченым богом! (букв, «белолобым»)! Не поддавайся людям, имеющим широкие плечи, не поддавайся насмешкам удальцов! Живи до тех пор, пока твои белые зубы не пожелтеют, а черная голова не побелеет!».

В Туве, когда мать с младенцем первый раз заходила в чужую юрту, то хозяин и присутствующие мазали носик ребенка сажей от котла. У северных алтайцев, когда ребенок вместе с родителями входил к кому-либо в гости, то малышу «обязательно нужно дать подарок, а кончик носа помазать золой, что означает, что ребенка хозяйка знакомит с духом огня и просит этому человеку счастья, здоровья и долголетия». [Кандаракова, 1999, с. 140.]

Родильные обряды, возникшие в очень ранний период истории тюрков Саяно-Алтая, сохранили вплоть до наших дней свои общие черты.

Источник: текст Бутаев В.Я. - Будни и Праздники тюрков Хонгорая