ТАЙЫМ ИРКЕ

На устье речки Есь в долине Абакана жил Саасхан-чайзан, имев­ший скот и табуны, и свой немногочисленный народ. Однажды вечером, когда закат окрасил в красный цвет долину, раздался страшный топот - приближалось конное стремительное войско. А бьщи времена, когда тянулась долгая, унылая война кыргызского народа с казаками.

И люди Саасхан-чайзана, заслышав конский топот, стали прятаться и скарб свой прятать, ведь в той войне без правил было много грабежей, насилия и бед. Когда же пыль развеялась в округе, то люди Саасхан- чайзана разглядели, что впереди большого войска едет воин на мухортом скакуне, сам благородный и могучий.

Когда тот воин спешился, то оказалось, что это знаменитый Оджен-бег. Он жил тогда в степи Июсской и был женат на дочери всесильного влады­ки Моол-хана по имени Постай Арыг. Как должно по обычаю степей, был Оджен-бег достойно принят Саасхан-чайзаном. Хозяин в юрту дорогого гостя проводил, на место для гостей почетных усадил, стал угощать батыра лучшею едой. Потом спросил: «Далёко ли изволил ездить нынче?». И Од­жен-бег ответил так: «Я из долины Томь-реки вернулся. Там крепкая тура (крепость) стоит, казаками поставлена она. Я воевал Аба-туру, как мог. На ровном месте русских я рассеял. Но казаки в укрытие ушли. Я десять дней под стенами стоял - тура мне недоступной оказалась. Так я, не победив, непобежденным возвращаюсь. Перевалив хребет, спустился я в верховья Тёи, по ней прошел в долину Абакана».

Отведавши айрана, Оджен-бег рассказ продолжил свой:

«В долине Тёи на равнине есть болотистая местность Теглек-сас. Я там оставил всех своих домашних с небольшой охраной, чтоб ожидали моего прихода. Сейчас мы собираемся вернуться к себе - в Июсские вла­денья. А бабушку свою я насовсем оставил там... ».

У Оджен-бега бабушка была, которая его вскормила и вспоила, но ос­тарела так, что ни ходить, ни ездить не могла. И умерла. И Оджен-бег, когда из-под Аба-туры вернулся, отвез ту мертвую старуху в верховья горного ручья и там ее, на дереве устроив, привязал. Так поступать велел древнейший наш обычай, который, слава Небу, мы позабыли. На дереве вися, старуха высохла, истлела. Ее сухая голова упала в воду и поток по­нес ее, катая по камням. С тех пор хакасы тот ручей зовут «Хат-харасуг», что значит: Бабья речка.

Во время той беседы Оджен-бег заметил мальчика, что в юрте Саас- хан-чайзана носился с детским луком и стрелой.

«Что это за ребенок?» - спросил суровый Оджен-бег.

«Сын брата моего. Брат умер у меня. Племянника Тайым Ирке я взял­ся воспитать, как сына», - ответил Саасхан-чайзан.

«Да, в нем течет кровь благородных бегов! - воскликнул Оджен-бек. - Когда он подрастет, я сам женю его на дочери иль внучке Моол-хана. Тогда с Тайым Ирке мы станем свояками. Ведь в трудный день - знако­мые помогут, а в черный день - родня всегда поможет».

«Ну, хорошо, жени! А сам-то будешь ночевать? Мой дом - твой дом».

«Июсская земля неподалеку - нет смысла ночевать», - ответил Од­жен-бег, сел на коня и ускакал.

Прошли года, и взрослым стал Тайым Ирке, и брачных лет мужских достиг. И благородный Оджен-бег исполнил обещанье, и высватал у Мо­ол-хана дочь его, и сам привез ее, чтобы вручить Тайым Ирке. За доче­рью нежадный Моол-хан дал скот, коней и скарб. И долго не кончалась большая свадьба — пышный той.

Женившись, стал отдельно жить Тайым Ирке. От Саасхан-чайзана от­кочевал к реке Таштып и у горы, что называлась Карагай, устроил свой аал. И там живя, разбогател и шибко возмужал Тайым Ирке.

Два сына у батыра народились - два близнеца. Когда те мальчики в седло садиться стали, жена Тайым Ирке опять болезнью материнства за­болела. Тайым Ирке тогда уже владел землей во всей долине и стал гла­вой всего таштыпского народа.

У Саасхан-чайзана же потомства не рождалось, и было некому про­должить род его. Наверное, за то его карали Небеса, что Саасхан-чайзан, чтоб стать главою рода и властителем земель единолично, убил когда-то брата своего - отца Тайым Ирке.

Сейчас же, видя, как его племянник счастлив и богат, позволил Саас- хан-чайзан преступной зависти в свое проникнуть сердце. Убив отца, решил убить и сына. И отрядил посланца своего к племяннику, чтоб тот сказал Тайым Ирке: «Иду с войною на тебя - готовься драться!».

Тайым Ирке посланцу не поверил: «Какая там война? С чего нам драться? Чего ему идти войной? Уж если у него на сердце тяжело - пус­кай приходит: выпьем араки, поговорим...».

Ответив так посланцу, Тайым Ирке уехал к устью реки Таштып, чтобы собрать табун своих коней. Там, в каменном загоне, он отлавливал отменных скакунов, чтобы на них учить детей военному искусству. Держа двух чисто­кровок под уздцы, Тайым Ирке увидел, что пришел к нему с вооруженными людьми сам Саасхан-чайзан, одетый в боевой доспех: «Ты что ж не подгото­вился к войне? Вот я пришел!» - стал дядя на племянника кричать.

«Ты что, с ума сошел? Что за нужда тебе идти войною на меня? Ты шутишь...».

Но Саасхан-чайзан стал еще громче упрекать Тайым Ирке, стал ос­корблять его.

Тогда Тайым Ирке одним ударом сшиб его с коня.

С тру­дом поднявшись, Саасхан-чайзан озлился и крикнул воинам своим:

«Что вы стоите? Не видите, что убивает он меня?».

И люди Саасхан-чайзана выхватили сабли и зарубили честного Тайым Ирке.

Так и погиб храбрец.

«Идите все домой! - им приказал хозяин. - А я к его жене наведаюсь еще».

Пришел в аал племянника Саасхан-чайзан и увидал, что сыновья по­гибшего Тайым Ирке его встречают, как врага: один мальчишка держит лук отца, другой натягивает тетиву с железной боевой стрелой. Заходит мать с ведром воды и спрашивает:

«Что делаете, дети?».

«Мы, если он зайдет, пронзим его стрелой.

Он злой.

Он, может, наше­го отца убил: его лицо горит от кровожадности».

Мать прут взяла и отстегала сыновей:

«С оружием не стоит баловать», -    и выгнала детей из юрты, а лук повесила на стенку.

Вошел к ней Саасхан-чайзан, попил-поел, поговорил, мальчишек вро­де как бы обласкал, потом сказал им:

«Помогите мне напоить коней», - и с этими словами повел их к берегу Таштыпа. Там их убил.

Когда их убивал злой Саасхан-чайзан, один мальчишка начал плакать. Другой же укорил его:

«Когда тебя твой дед решил убить, то надо молча встретить смерть свою»! - и звука не издал, когда его зарезал нечестивец.

Убив своих последних внуков, Саасхан-чайзан пришел к их матери, к жене Тайым Ирке, и, подойдя, сказал: «Я мужа и детей твоих поубивал. Теперь здесь будет летник мой. Народ Тайым Ирке моим теперь народом будет. А ты моей женою станешь. И тот ребенок, что под сердцем но­сишь, — он будет тоже мой! При помощи его я род восстановлю свой: наследник нужен мне!» - и так сказав, ушел.

Жена Тайым Ирке была убита горем, была унижена позором стать женою свекра своего. Но гордость не дала ей примириться с несправед­ливостью. Собравшись кое-как, жена Тайым Ирке ушла в тайгу.

В тайге, над безымянною рекой, жила наложница Тайым Ирке. Дочь Моол-хана к ней пришла и рассказала: «Нет больше нашего Тайым Ирке: убит он подлым дядею своим. И нет детей моих: они ушли тропой отца... Что делать мне, скажи?».

Наложница Тайым Ирке заплакала и так сказала: «Иди к отцу, ищи защиты у сабли Моол-хана!».

Она дала еды жене Тайым Ирке, и та пошла пешком, а ехать на коне беременность уже мешала ей. Стояла осень. Жена Тайым Ирке перебрела где надо Абакан, взошла на перевал - тут с неба снег холодный повалил.

И там, на перевале, под тасхылом беглянка испытала великую печаль, но та печаль стихами изошла:

«Выпал белый снег в шесть четвертей - по нему идти я не могу.

Выпал белый снег в семь четвертей — землю я нащупать не могу.

Скоро срок рожать мне подойдет — видно, не ходить мне по снегам.

Скоро холод сердце мне сожмет - видно, душу я в пути отдам!».

Так, мучаясь от холода и плача, она прошла в снегах за перевал, спус­тилась в тихую долину. Когда же ноги женщины коснулись теплой поч­вы, час материнства пробил - у нее родился мальчик. Она ребенка завер­нула в чистую берёсту и, покормив, подвесила на дерево. Сама же что есть силы побежала дальше, спеша достичь владений Моол-хана.