Поминальные ритуалы у хакасов

Поминальные ритуалы у хакасов

В течение года хакасы поминали умершего, выходя на кладбище, четыре раза: на седьмой, сороковой, сотый дни (ныне - полгода) и на годовщину.

Поминки хакасами обозначаются следующими словами: «айы-кюни»- месяц и день (умершего), «кирек»- дело, надобность; «иби-риг» - магический обход могилы. Каждое из указанных названий отражает смысл поминальных дней. Детям, умершим до трех лет, поминки не справлялись. Только на седьмой день приходили на детское кладбище и лили молоко в изголовье могилы. Начиная с трех лет, ребенку уже жгли пищу, но поминки отмечали только до 40 дня. «По существу поминки и не имеют никакого другого смысла, кроме того, что живые приносят угощения, кормят, поят покойника и удовлетворяют свои потребности быть в общении с человеком, который еще недавно жил среди них», -отмечал хакасский ученый С. Д. Мойнагашев. [Мойнагашев, 1916, с. 280.]

Возникновение дней поминок хакасы связывают с почитаемой птицей фламинго (хысхылых). Однажды в древние времена хонгорский охотник убил одну птицу из супружеской пары. Фламинго, оставшаяся в живых, до трех дней кружила над местом гибели своего спутника, а ^атем прилетала сюда на седьмой, сороковой и сотый дни и через год после смерти. С тех пор у хонгорцев повелся такой счет поминальным дням. Подобное представление существует у тувинцев в отношении журавля. Они считали, что если убить одного из журавлей, то прилетит другой (супруг или супруга) и будет все время плакать о погибшем. Такой плач продолжался до трех лет в дни поминок. Журавли - это парные птицы и их нельзя разлучать. [Кенин-Лопсан, 1987, с. 458-468.]

Согласно суеверным представлениям, журавли (по-хакасски «турна»), имели невидимую связь с душами умерших людей. Осенью, когда они улетали, люди выходили на кладбище совершать поминки умершим за период летнего сезона, жгли пищу и кормили души усопших. Весной, если прилетевшие журавли облетали аал по солнцу, то это считали хорошей приметой. Но если они кружили против часовой стрелки, то это худой признак, связанный с болезнями и падежом скота. В таком случае надо было кричать: «Кружите правильно!».

Во время поминок за руку не здоровались, а кивали головой. За столом вилками не ели, а только ложками и руками. В дни поминок нельзя колоть дрова или мастерить, ибо этим причиняется боль телу умершего. Ночью запрещалось спать, иначе душа «сюне» может придавить спящего человека и повредить здоровью.

Огонь играл важную роль в поминальных обрядах. Во время поминок и дома, и на кладбище разводили поминальный костер, где сжигали пищу умершему человеку. Гарь от сжигаемой пищи, якобы, доходит до усопшего. Ритуал выполняли только пожилые женщины. Поминальная душа -«сюне», в дни поминок кормится гарью («хуюх») от сжигаемой на огне жирной пищи. Поэтому одно из самых главных действий - кормить душу покойного - носит название «хуюх саларга» - положить гарь или «тамах ортирге» — жечь пищу. Вечером, на закате солнца сжигали в очаге одну чашку еды, в полночь - вторую чашку и накануне рассвета - третью чашку. Как правило, пищу из первой чашки бросала в огонь вдова умершего, из второй - сестра умершего, а из третьей - близкая пожилая родственница по мужской линии, т. е. из рода покойного. Умершему мужчине ее кладут в огонь правой рукой, а женщине - левой. Сжигаемая пища у хакасов носит название «чидимниг тамах» - подаяние. Она должна быть жирной и в основном состоять из талкана, масла и мяса. Ее никогда не солят. Свинину и рыбу употреблять нельзя, иначе поминальная душа -«сюне», будет брезговать.

Прежде чем приступить к обряду кормления, сначала бросали три кусочка жира в очаг для богини огня - «От ине». При кормлении умершей женщины жгли продукты с женской стороны очага, а мужчины - с мужской. Из каждой чашки в огонь бросали три горсти. Первую горсть из первой чашки брали справа и сыпали в огонь, наклоняя руку тыльной стороной вверх (онгар). В этот момент молчали, ибо такой наклон руки принят в общении с живыми людьми. Смысл его заключался в том, чтобы счастье не ушло в потусторонний мир. Вторую горсть брали слева и клали пищу, наклоняя руку тыльной стороной вниз (тискер). При таком положении руки приговаривали «Не голодай и не жажди! Ты ушел в другой мир и больше не вернешься!». Третью горсть брали с противоположной стороны чашки и опускали пищу опять наклоняя тыльную сторону руки вверх (онгар). Из второй чашки горсть с едой бросали сначала наклоняя руку тыльной стороной вниз (тискер), затем вверх (онгар) и в конце опять вниз (тискер). Пища из третьей чашки сжигалась так же, как и из первой. Каждый раз, бросая горсть еды в огонь, небольшую часть пищи оставляли под большим пальцем. Этот остаток, почитавшийся за счастье - «олджей», складывали обратно в чашку и угощали пожилых родственников со словами: «Доля человеческой пищи должна остаться в этом мире! Нельзя все отдавать умершим».

Во время поминок вино лили в очаг, причем сначала наклоняли бокал влево (если держат правой рукой), затем вправо и опять влево. До сорока дней, когда пили араку, днем выходили на улицу и из бокала ложечкой кропили вокруг три раза: сначала - в левую сторону, затем — наотмашь, восклицая: «Ты теперь пьешь только таким образом!» - и опять налево. Во время поминок ночью на улицу брызгать вином запрещалось, иначе им воспользуются злые силы. Поэтому ночью брызгали три раза хмельным напитком под порог юрты, причем умершему мужчине - правой рукой, а женщине — левой.

Некоторые исследователи считают, что на заре человеческой истории покойник не вызывал страха у людей и его хоронили, вероятно, под порогом жилища, где в дальнейшем, якобы, стали обитать духи предков. О захоронении умерших родителей под порогом жилища свидетельствуют и некоторые мифы хакасов. Данные историко-этнографической лексики в какой-то степени подтверждают наше предположение.

Необходимо отметить, что место под порогом дома у хакасов имело название «кёр иркин», где второе слово означает «порог». Первое - «кёр» в хакасском языке не имеет перевода. Определенный ответ о смысле данного слова можно найти в лексике тувинского языка, в котором термин «хёёр» употребляется в значении могилы. [ТРС, 1968, с. 491.] Обозначенный термин относится к древним тюркским заимствованиям (гур) из иранских языков.

К порогу (по-хакасски «иркин» ) саянские тюрки относились с чувством почтения, смешанного со страхом. В пословице говорится: «Порог -печальная вещь». Если при входе человек запнется о порог, то надо вернуться и перешагнуть его заново. Нельзя наступать на порог, тем более сидеть на нем. Сидящий на пороге ребенок не вырастет, а у взрослого заболит поясница. Если человек будет стоять в дверном проеме, то порог проклянет и беда коснется его семьи. У человека может помутиться разум, если он, стоя в дверях, будет держаться за дверные косяки. При мытье полов нельзя забывать про порог, иначе он с плачем проклянет: «У тебя для меня не хватило рук, пусть они отсохнут, пусть у тебя ребенок будет плаксивым!». Молодые девушки не смогут выйти замуж, утверждает обычай, если они не будут мыть порог.

Во время кормления поминальной души - «сюне», всех детей из юрты уводили, двери открывали и соблюдали полнейшую тишину. Душа, якобы, ходила между людьми, подобрав подол своей одежды. Если она нечаянно кого-либо заденет своим подолом, то человек упадет в обморок.

Вдова, а также вдовец в течение года после смерти супруга носит название «тул» - т. е. траурный человек. Женщину - «тул», усаживали на белом войлоке у изголовья гроба, где она должна была неподвижно сидеть, как мумия, до семи дней. Мужчина - «тул» или «тулбан», также обязан сидеть у изголовья покойной жены, однако только вплоть до похорон. Иногда для «тула» ставили войлочный шатер у гроба внутри юрты. Его наряжали в праздничную одежду, которую не снимали до семи дней. Даже если на улице стояло лето, «тул» сидел в шубе и шапке. После семи дней его одежду окуривали богородской травой и складывали в сундук. Затем во время каждых поминок вдова «тул» облачалась в наряд- «тул киби» (в древнетюркском языке «тул тон»), который в дальнейшем, после смерти, становился погребальной одеждой - «кибен».

Во время траурного обряда «тул» и «тулбан» носили одежду навыворот. Северные хакасы — кызыльцы, выворачивали наизнанку даже шубу. Вдова — «тул», повязывала темный головной платок на левую сторону без складки (курее) или подгибала его внутрь, как на умершей женщине. Она обязательно носила синий или черный пояс, вероятно, чтобы показать, как человек похудел во время горя. По обычаю, замужней женщине подпоясываться запрещалось, ибо это удел «тула». Траурный пояс (хур) не снимался вплоть до последних поминок на годовщину. Затем его привязывали на крест могилы или на стоящую рядом березу.

Скорбь во время траура выражалась в распущенных волосах и отсутствием любых украшений. После смерти мужа волосы женщине — «тул», расплетала вдовая старушка. Косы расплетались до половины, если у «тула» были сыновья, если их не было, то волосы распускались полностью. В течение траура они не расчесывались. На седьмой день одна из пожилых женщин заплетала ей волосы, но концы их оставляла полурас-пущенными. По хакасскому обычаю, вдовы заплетают свои косы по часовой стрелке (онгар), в отличие от замужних женщин, которые прибирают их в противоположном направлении (тискер). Надо отметить, что если умер отец семейства, то дочери до семи дней ходили с распущенными волосами и «сюрмески» не заплетали. В период траура запрещалось расчесываться, умываться, стричься и даже выбрасывать мусор из дома.

Во время траурного сидения «тул» и «тулбан» в правой руке держали березовый посох (таях), нижним концом которого опирались на землю, а верхний прислоняли к плечу. В древности, как говорят, употребляли копье. В левой руке женщина - «тул», держала открытые ножницы, а мужчина - «тулбан», — топор. В знак траура к верхней части посоха привязывали черный платок или кусок черной материи. Хакасы полностью не сохранили цветовой символики. Казахский исследователь Ч. Валиханов во время своего путешествия в 1856 г. отметил, что у кыргызов Тянь-Шаня бытовал обычай вывешивать флаг на юрте в знак смерти. «Если на юрте развевается какой бы ни было флаг, вы должны понять, что юрта эта лишилась одного из своих членов. Если флаг этот красный - умерший был молод, черный - средних лет, белый - старик». [Валиханов, 1986, с. 33.] Если женщина - «тул», выходила в туалет на улицу, то с посохом и ножницами в руках. В годовщину смерти «тул» или «тулбан» шли на кладбище, опираясь на посох (в древности - на копье). После обряда обхода вокруг могилы его ломали и сжигали на костре со словами: «Забери мою печаль, чтобы она у меня не осталась!». Преломление посоха означало окончание поминального цикла.

До семи дней вдова - «тул», не вставала с места и спала там же, на войлоке. После седьмого дня разрешалось спать на кровати и выходить на улицу. В этот день вдова - «тул», при входе на скотный двор обязана была «обелить» его, бросив духам три маленьких ленточки белого, красного и синего цвета. В противном случае скот может заболеть.

До семи дней «тул» находился в окружении родни. Его нельзя оставлять одного. Специально выбирали для помощи пожилого человека под названием «харалды» (букв, защита), который его кормил, выводил на улицу и сидел рядом с ним. «Тула» нельзя обижать, т. к. его проклятия достигают цели. Поэтому их иносказательно называли «ханныг аастыг» -с кровавым ртом или « ханныг частыг» - с кровавыми слезами. С ними остерегались общаться. До трех лет «тулу» нельзя рассказывать сны, нельзя здороваться с ним за руку, нельзя чокаться бокалами, нельзя оставлять своих детей у него дома, нельзя приглашать на свадьбу и т. д. Даже шаманы боялись прикосновения вдовы - «тула», к их атрибутам.

До сорока дней, т. е. до нарождения нового месяца, «тулу» нельзя выходить за пределы своего двора. «Траурные люди», якобы, имели прямую связь с душой умершего человека. Точно такое же представление бытовало у якутов и бурят. Вместе с тем они охраняли благополучие дома и детей, ибо злые силы боялись заходить к ним в помещение. Только после трех лет прекращается сверхъестественная связь «тула» с умершим супругом (тулы айып парча).

По хакасскому обычаю, на поминки обязательно приглашался сказитель — хайджи, который под аккомпанемент чатхана исполнял героические сказания всю ночь. Поминальная душа - «сюне», любит слушать горловое пение. Она, якобы, садится на другой конец чатхана и начинает подыгрывать и притягивать к себе голос хайджи. В такой момент сказитель теряет хай, т. е. горловое пение. Чтобы этого не произошло, хайджи у себя под горлом и на чатхане чертил угольком крестик. За исполнение героических произведений во время поминок на сороковой день сказителю дарили в подарок что-либо из одежды умершего.

Первые поминки совершают на седьмой день. Вечером шестого дня в юрте семьи умершего собирались родственники и соседи со своими продуктами и вином. Принесенную провизию складывали на столе для покойного. Перед закатом солнца кормили умершего, сжигая в огне очага три чашки §ды. Туда же лили вино. Утром седьмого дня все отправлялись на кладбище. Перед выходом обязательно открывали непочатую посуду с вином и три раза брызгали в очаг. На кладбище в изголовье могилы раскладывали поминальный костер. Дрова для него специально привозили из дома. На костре жгли пищу описанным способом, говоря: «Ты стал кормиться только таким способом. Не давай хватать пищу злым силам. Мы о тебе думаем, но ты о нас не думай. Прими нашу пищу!». На край костра лили вино, попеременно наклоняя стакан сначала вправо (если держали правой рукой), обращаясь к покойному: «Ты теперь только таким образом пьешь!» — затем влево и опять вправо. Остатками вина и пищи наделяли присутствующих. Хакасы во время поминок, когда кормят и поят душу покойного, сжигая пищу на огне, обязательно оставляют часть еды, а на дне бокала вино, которые называются «сартых». Оставленным продуктом угощают участников поминок со словами: «Прими сартых усопшего человека!». Дар-угощение в виде отлитого вина, части отрезанного мяса или сала, называемое по-хакасски «сартых», считали за счастье, которое дарится от лица умершего.

Подарок «сартых», в силу обычая, преподносился также при убое барана соседям по аалу. Наделение подобным гостинцем считается за большую честь, называемую «олджей», «хасхах», «кежик». В общем часть съестных продуктов - мяса, араки, сала и др., оставляемая для окружающих людей, обозначалась словом «сартых». Если взрослый во время еды угощал мясом ребенка и последний делился им с другими детьми на улице, то это тоже называлось «сартых». [Потапов, 1969, с. 184.] Согласно обычному праву, «сартых» обязательно преподносится старшему по возрасту. Преподношение со стороны младших старшим братьям носит название «тунгма сартыгы» — т. е. сартык младшего братишки. На тувинских празднествах для почетных гостей хозяева застолья обязательно выделяли часть курдюка, называемую «уча сартыгы», т. е. сартык крестца. Считалось, что человек, съевший «уча сартыгы», будет жизнерадостным и бодрым.

По мнению известного этнографа Саяно-Алтая JI. П. Потапова, «сартых» представлял собой остаток обычая коллективного распределения мяса убойных животных и молочных продуктов первоначально среди родственников, а в дальнейшем и односельчан. [Потапов, 1953.] Архаический обычай распределения доли пищи под названием «сартых», вероятно, бытовал и у кыргызов, и даже казахов. Основанием для такого предположения служат свидетельства их языка. В кыргызском и казахском языках словом «саркыт» обозначаются остатки пищи и питья со стола знатных и почетных гостей, которыми угощают молодых или соседей, а также само угощение на пиру. [КРС, 1968, с. 701.]

Вернувшись к обеду с кладбища, родственники садились за стол и совершали тризну. До семи дней членам семьи покойного нельзя есть сердце, печень и почки, иначе умерший будет чувствовать мучительные боли в этих органах. После тризны седьмого дня близкие родственники брали со стола нетронутые сердце, печень и почки, трижды обводили ими вокруг своей груди и со словами: «Пусть умерший не думает о нас, пусть его печень не кончается!» - бросали их за дверь. После совершенного обряда им разрешалось есть указанные внутренности.

До семи дней членам семьи умершего человека нельзя брать в руки острые предметы, тем более резать мясо. Иначе, считалось, что они режут сердце и печень покойного. На седьмой день каждый член этой семьи брал в руки белую шерсть и три раза разрезал ее ножницами, говоря: «Я не режу твою печень и сердце, я стригу белую шерсть». После этой процедуры разрешалось пользоваться острыми предметами.

До семи дней из юрты семьи умершего ничего не выносили, домашние не расчесывались и не заплетались, не умывались и не меняли одежды. Близким родственникам до истечения годовых поминок нельзя было есть голову скота, иначе у покойного она будет болеть.

Самым знаменательным днем поминок считается сороковой (хыры-гы), когда душа покойного представала, якобы, перед судом загробного мира. Родственники собирались накануне, к вечеру тридцать девятого дня. В юрте вышеуказанным способом сжигали три чашки пищи. Всю ночь не спали, а наутро отправлялись на кладбище, где разводили поминальный костер и опять кормили покойного. На костре сжигали мешочек с «вечной» провизией, который называется «улуг хапчых»- большой кошелек или «чидимниг хапчых» - кошелек с подаяниями. Качинцы долины Абакана мешочек «улуг хапчых» бросали в огонь на полугодовые поминки. Кормление покойного у могилы происходило следующим образом. Сначала поминальная пища бросалась в костер из первой чаши, затем сжигался мешочек «улуг хапчых», и потом заканчивали кормление оставшимися двумя чашами еды. Мешочек «улуг хапчых» бросала в огонь одинокая вдовая женщина. Перед этим она отрезала его верхнюю часть (хапчых ахсы), затем, три раза покрутив мешочек над костром, опускала в огонь, повернув его отверстием в сторону захода солнца. Вместе с «вечной» едой обязательно заворачивали в верхнюю часть мешочка плечевую кость с отбитым узким концом и лопатку (для мужчин) или середину грудинки (для женщин). Когда провизия наконец была брошена в костер, то восклицали: «Возьми свой кошелек, пользуйся своим пропитанием! Пусть твоя вечная пища никогда не кончится». После этого отрезанной верхней частью мешочка «улуг хапчых» или белым платком та же вдовая женщина три раза вращала по движению солнца над огнем, говоря: «Хурай-хурай». Затем быстро завязывала на нем три узелка и отдавала хозяину дома со словами: «Пусть твоя чистая душа не пропадет, пусть этот завязанный узел станет защитой твоему святому жилищу! Пусть мое моление оградит твою жизненную силу. Пусть будет счастье!» До тех пор, пока мешочек не сгорит, все сидели без движения и хранили гробовое молчание. За выполнение этой миссии женщине дарили платок или платье.

Тувинцы сжигали мешочек на 49-й день. Один из близких родственников разводил огонь, после чего шаман брал из рук родственников пищу для умершего, складывал ее в сумочку из белой материи (таалын) и бросал в огонь.

Баранья голова не является почетным блюдом у саянских тюрков. Ее ел только хозяин. Гостям она никогда не предлагается. Баранья голова, как блюдо большой чести, употреблялась только в двух случаях, имеющих символическое значение. Во-первых, ее преподносил зять своему тестю при первом посещении родителей невесты. Во-вторых, бараньи головы приносились родственниками на кладбище на поминки.

В долине Абакана на седьмой и особенно сороковой день поминок братья и дядья (обязательно дядя по матери) привозили головы овец вместе с ногами. Тушу овцы и правую переднюю ногу нужно было оставить дома. Для умершей женщины привозили головы овец, для мужчины -баранов. Ноги и голову варили вместе с шерстью в казане. Затем нижнюю челюсть и язык вынимали и оставляли дома. На кладбище, после сжигания трех чашек пищи на костре, старики, опалив шкуру, обгладывали голову и съедали мозги. Потом опять немного обжигали на огне голову, чтобы ее не обгладывали собаки, втыкали в изголовье могилы деревянную рогульку и вешали на нее череп овцы со словами; «Мы даем тебе скот!». Считалось, что на том свете эти головы будут составлять стадо скота покойника. Чем больше было повешено голов, тем большую честь оказывали родственники покойному. Поминальная душа «сюне» хвалилась: «Сорок родственников пришли, сорок овец пригнали!».

После возвращения с кладбища на сороковой день родственники приглашают «тула» по очереди к себе домой. Обязательно дарят новую одежду, платок, материал на платье и т. д. Этот обычай называется «поднять плечи». Кто был беден и не имел средств, тот мог закончить поминки на сороковой день.

К этому времени, якобы, душа — «сюне», осознает свою смерть. Она становилась за очагом юрты и наступала на золу. Следа не оставалось. Она садилась на травинку, но та под ней не гнулась. Она вдруг замечала, что у нее нет тени. Тогда душа с горечью рыдала: «Я стала как перегоревший пепел! Моя смерть - истина!». У тувинцев во время поминок шаман, якобы, предлагает душе: «Если ты не умерла, тогда пройди по пеплу». Душа умершего ходит по пеплу, но не оставляет следов. «Если ты не умерла, тогда садись на вершину ковыля», - еще раз просит шаман. Когда душа умершего садится на вершину ковыля, то тот не сгибается. «У живого бывает тень. Оглянись, ведь у тебя нет тени», - открывает истину для умершего шаман. [Кенин-Лопсан, 1993, с. 79.]

Третьи поминки совершали на сотый день. К началу XX в. этот обычай сохранился только на севере Хонгорая у кызыльцев. Но еще в середине XIX в. А. Кастрен его отметил у качинцев и койбалов в долине Абакана. Вероятно, под влиянием русских соседей здесь вместо 100 дней стали отмечать полгода. Сами хакасы предполагают, что полгода были придуманы сравнительно недавно.

Согласно народным традициям, полугодовые поминки (также и годовщину смерти) обязательно делали на исходе старого месяца. На новолуние запрещались всякие дела, связанные с покойным, за исключением тех поминок, которые велись по счету дней. Накануне вечером собирались в кругу семьи умершего человека. В очаге жгли только две чаши еды. Ночью не спали и слушали сказочника. Утром все выходили на кладбище, где на поминальном костре сжигали две чаши пищи.

Последние поминки совершались через год. Накануне вечером собирались родственники в доме умершего человека. Брали всего одну чашку еды, из которой в огонь бросали одну горсть. Наутро отправлялись на кладбище, где последний раз разводили поминальный костер, брали одну чашку пищи, бросали из нее в огонь всего одну полную горсть. Затем эту чашку надламывали и, говоря: «Возьми свою посуду», - оставляли ее вверх дном в изголовье могилы.

На последних поминках совершали ритуальный обряд «ибириг» -троекратный магический обход могилы против часовой стрелки, после которого «закольцованная» душа - «сюне», оставалась в черте могилы.

После кормления покойного, как только угасает огонь костра, родственники обходили три раза могилу, начиная с запада на восток, против движения солнца. Возглавляли шествие вдова или вдовец, державшие в руках головню (турун). При обхождении могилы они стучали по ней горящей головней и, три раза ударяя над головой умершего, приговаривали: «Мы бьем тебя огненной головней! Мы закружили твою голову! Больше не проси у нас еды!». Дойдя до восточной стороны, все останавливались, угощались аракой и кланялись могиле усопшего. После третьего обхода головню клали в изголовье могилы со словами: «Твой огонь потух!». Затем все отряхивали подолы, говоря: «Пусть злые силы больше не привязываются к нам. Ты совсем уходишь, больше не думай о нас. Ты ушел в истинный мир и больше не вернешься». Через год после смерти душа «сюне» переселялась, якобы, в сухую траву «перекати-поле» (огбек от) и каталась по степям Хонгорая. По-тувински эта трава носит название «аза-бёргу» - чертова шапка.

На севере Хонгорая, в долине Июсов магический обход могилы «иби-риг» совершали на седьмой день (для мужчин - на девятый). Иногда на седьмой день делали один обход могилы, следующий - на сороковой день и последний - на годовщину. Хакасы Таштыпского района (в аалах Анжуль, Арбаты) обходят могилу в день похорон. Согласно народному представлению, после совершения ритуального обряда «ибириг» душа «сюне» уже не сможет выйти из могилы, так как ей закружили голову (т. е. она потеряла ориентацию) и окружили огнем. У кыргызов и казахов кружение связывалось с особыми чарами. Обойти человека означало принять на себя все его заботы и болезни, которые витают над ним. Кыргызское выражение «айланайын»— букв, я окружу тебя, употреблялось в смысле «я стану искупительной жертвой за тебя».

Как уже говорилось, среди хакасов и тувинцев существует представление о черной части души, которая остаётся на месте смерти человека. По-хакасски она носит название «харан», а по-тувински «бора сунезин» — серая душа. Через год после смерти человека приглашали шамана для изгнания из дома черной души «харан». Если ее не изгнать, то она будет приносить несчастья оставшимся членам семьи. Вероятно, она становилась причиной некоторых болезней, таких как: «харан агырыг» - тиф, «харан аалчы» - чума, «сарыг харан» - желтуха.

Для обряда изгнания черной души необходимо приготовить череп и четыре голени лошади, девять колючих веток шиповника, девять веток черемухи, девять черных камней, девять веток боярышника и лезвие косы. Для женщины необходимо приготовить указанные атрибуты в семикратном размере. Приготовленные атрибуты клали у дверей и закрывали черным платком. Вечером к дверям юрты привязывали черной масти быка или коня, если умерший был мужчиной, а для женщины - черную телку или кобылицу. Обряд изгнания «харан» совершали на исходе старого месяца, ночью. Дымоход юрты закрывали шкурой черной козы, а очаг тушили перевернутым казаном. В кромешной темноте кам начинал искать душу «харан». Причем у умершего мужчины она пряталась на южной (мужской) половине юрты, а у женщины - на северной (женской). Люди тихо переминались, стоя на ногах вокруг потушенного очага, дабы она не пробралась к ним. Внезапно шаман хватал душу, которая начинала стенать и жалобно плакать. Она не хотела уходить из дома и умоляла оставить ее здесь. От искусного подражания шаманом голосу мертвого никто не оставался равнодушным. Все начинали плакать навзрыд. Однако жалеть «харан» нельзя, иначе кам не в силах будет отправить ее в потусторонний мир, и она превратится в дьявола. Шаман вбивал ее в бубен, сажал на черное животное, привязанное у юрты, и гнал ветками колючих кустарников за пределы мира людей.

Итак, несмотря на многие локальные варианты, в целом поминальный комплекс был един для всех этнических групп хакасов. Обрядовые действия хакасов на поминках не отличаются от таковых у других тюркомонгольских народов Центральной Азии. На них главной задачей являлось кормление покойного. В поминальных обрядах отразились сложные представления о смерти, душе и загробном мире. Траурный обряд «тул» был связан с почитанием души умершего, временный контакт с которой держали вдова или вдовец. Особое отношение было к верховому коню «хойлага», которого «отправляли» служить умершему хозяину в потустороннем мире. Единые представления о поминальной душе, возникновение и очередность поминок — все это говорит в пользу древней этнокультурной общности саянских тюрков.

Источник: текст Бутаев В.Я. - Будни и Праздники тюрков Хонгорая