Погребальные обычаи у хакасов

Погребальные обычаи у хакасов

Хакасы представляли, что смерть человека наступает из-за того, что неведомая сила обрывает его душу - «тын» (букв, дыхание). Покойника называли словом «тон сёёк» (букв, настоящие кости, т. е. без души). Умершего человека обмывали, начиная с ног, положив на доски или кору лиственницы перед порогом внутри юрты. Мужчин обмывали старики, а женщин старухи. После выполнения этого ритуала им ополаскивали руки, окуривали их можжевельником или богородской травой (чабрецом) и дарили мыло, полотенце и что-либо из одежды умершего. Из антисептических средств особым почетом пользовались богородская трава (по-хакасски «ирбен») и можжевельник (по-хакасски «арчын»), которые часто применялись при культовых обрядах.

При смерти близкого человека хакасы выражали свое горе хлопаньем в ладоши и шлепками ими по коленям. Таким способом отгонялись злые силы и подчеркивалась скорбь. В Туве ламы во время чтения молитв над покойным хлопали в ладоши. Считалось, что таким образом лама разгонял злых духов (азалар), находящихся в юрте. [Ке-нин-Лопсан, 1999, с. 57.]

Если ребенок, играя, хлопал в ладоши, то его руки разводили в стороны, плевали три раза на ладони и сажей чертили крестики (в ладоши хлопают при плохих вестях). Поэтому хлопанье в ладоши, а тем более бурные рукоплескания для выражения восторга совершенно чужды культуре не только саянских тюрков, но и монгольских буддистов.

Хакасы по своей натуре сдержанны на эмоции. Согласно народным традициям, нельзя лить слезы над покойным, иначе ему будет тяжело на том свете. Слезы (по-хакасски «харах чазы») оказывают большое давление на усопшего человека, поэтому он будет испытывать большие страдания. У тувинцев оплакивать покойника запрещали ламы, мотивируя это тем, что душе умершего человека будет тяжело идти в потусторонний мир, ибо слезы ее родственников превращаются в дождь и туман и мешают в пути. [Дьяконова, 1975, с. 100.]

Успокаивая родственников, хакасы говорили в случае смерти: «парган патыг, халган хатыг» - мертвого не вернешь (букв, ушедший - топь, оставшийся - тверд). У тувинцев употреблялось подобное же высказывание: «Ушедший пусть уйдет, пришедший пусть придет!». Аналогичное выражение бытовало и на Алтае: «Пусть будет тверд оставшийся, пусть будет тверд ушедший!». [Функ, 1993, с. 242].

Прямо говорить о смерти запрещалось обычаем. Поэтому хакасы использовали различные иносказания, как, например: «алартах хаап парган»- случилось плохое или унес дьявол; «сыдаспады»- не выдержал; «чох пол парды» - исчез, не стало; «пурханга сых парган» - стал божеством; «сын чирге парган» - ушел в истинный мир и т. д.

В языке хакасов среди различных идиоматических выражений, связанных с понятием о смерти человека, применяется одно удивительное словосочетание: «хызыл туе тартарга парыбыстыр»« (по-тувински «Кызыл дустай берген») - букв, ушел за красной солью. Ныне в Хакасии никто не помнит его происхождение. Но в Туве сохранились исторические рассказы, объясняющие смысл указанного выражения. Дело в том, что в монгольскую эпоху на Саяно-Алтае добывали каменную соль только в единственном месте, которое находилось далеко на юге, на горе Дус-даг, где Тува граничит с Монголией. Каменная соль на этой горе имеет красноватый оттенок. По тувинским преданиям, красную соль Дус-дага впервые нашел украденный монголами парнишка из рода адыг-тюлюш из Улуг-хема. [Курбатский, 2001, с. 178.]

Место залежей каменной соли располагалось очень далеко, а промысел был нелегким и опасным. В Хонгорае и Туве существовали промысловики — «дусчы», отправлявшиеся в этот далекий и рискованный путь. Многие из них не возвращались домой, т. к. некоторых «дусчы» заваливало в шахтах, а некоторые погибали в пути. С тех пор, когда умрет человек, саянские тюрки говорят: «Уехал за красной солью».

Покойного одевали в самую лучшую одежду, заранее приготовленную для похорон. Погребальная одежда носила специальное название «кибен». В хакасском языке слово «кибен» применялось со времен формирования героического эпоса - в древнетюркскую эпоху. Богатыри эпических сказаний вызывали противников на поединок следующей фразой: «Накрошенную пищу (приготовленную для сжигания на поминках) поев, выходи! Одежду «кибен» (приготовленную для похорон) надев, выходи!». [Бутанаев, 2008, с. 52]. Указанный термин в значении «саван», происходящий от арабского «кефэн», широко применяется в языке тюрков-мусульман Средней Азии. [Будагов, 1869, с. 131.].

Покойника нельзя было обряжать в совершенно новый костюм, т. к. тот, якобы, «не пристанет к телу». Если знали о приближении смерти, а умирающий не имел достойной одежды, то спешили пошить новую и надеть ее на него хотя бы раз, прежде чем он скончается. Летом обряжали в летнюю, а зимой в зимнюю одежду. Рубашку и платье надевали навыворот, а шубу - внутренней полой наверх. У хакасов умерших называли «тискер парган чон» - т. е. народ, ушедший вспять, а мир мертвых представлялся «миром наоборот». Поэтому на похоронах и поминках совершали действия, противоположные обычным.

Одежда покойника «кибен» обязательно разрезалась. В противном случае умершего не примут в страну мертвых. Согласно суеверным представлениям, носимая одежда имела душу - жизненную силу «хут». Поэтому после смерти человека совершали обряд разрезания одежды покойного, дабы освободить ее душу. Обряд разрезания одежды в хакасском языке имел специальный термин «кёндеп». В языке тувинцев под словом «хёндеп» понимается ламаистский способ погребения, при котором трупы оставляли в степи на съедение птицам и зверью. [ТРС, 1968, с. 190.]

Обычно совершали обряд «кёндеп» сразу же после того, как одевали покойного. Место сосредоточения «души одежды» - воротник (чага) и поясная часть (чага) штанов разрезались ножом (для женщин - ножницами). Сначала надрезали носки обуви, затем поясную часть брюк (причем пояс снимали) и заканчивали разрезом затылочной части воротника, говоря: «Возьми свою одежду!». Все пуговицы от платья и рубашки отрезались, т. к. они притягивали душу (хут) и хранились дома на счастье. В честь памяти умершего родителя их пришивали к одежде детей. По обычаю, на одежде живых людей пуговицы никогда не отрезаются, а при необходимости только отпарываются.

Если умерла женщина, то ее платок разрезали пополам от угла к углу, срезали кисточки и одну полученную треугольную косынку надевали на голову покойной, а второй подпоясывали. Разрезанный платок накидывали на голову без складки, а концы подвязывали под подбородком (способом, называемым по-хакасски «тумах»). Согласно предписанию обычая, в этом мире женщины носили платок с характерным подгибом (по-хакасски «курее») на лбу, а концы его завязывали на затылке. Косынки надевать запрещалось.

Одетый покойник до тех пор, пока не был готов гроб, лежал на белом войлоке головой к почетной стороне юрты. Умершую женщину помещали с северной (женской) стороны головой на юг, т. е. поперек дверей, а мужчину - с южной (мужской) стороны головой на запад, т. е. по движению от дверей к изголовью кровати, где у хакасов устанавливался алтарь. В срубном доме эта традиция сохранилась. Умершую женщину клали на почетном месте поперек пола, но вдоль матицы, а мужчину - вдоль пола, ногами к дверям.

Гроб (по-хакасски «хомды») изготовляли коллективно, не допуская участия близких покойного. В степной части Хонгорая материалом для его изготовления служил тополь, а в подтаежных местах - лиственница. Согласно мифическим представлениям, верховный творец Худай повелел умершим хонгорцам стать сердцевиной лиственничных деревьев. Срубленное дерево привозили к дому. На месте рубки дров его раскалывали пополам и выдалбливали сердцевину. Поэтому во время причитания по умершему человеку говорили: «Ты стал сердцевиной твердого дерева!». Например, когда погиб фольклорный герой Похта Кирис, то его сестра Погана Арыг захоронила брата внутри колоды из священного тополя «пай тирек». [Атыгчы оол, 1969, с. 35.]

Наиболее почитаемыми деревьями у саянских тюрков считаются лиственница, тополь и береза. Согласно мифам, лиственница и береза решили поспорить друг с другом: кто сильнее? Для выяснения своих сил они залегли в воду. От лежащей в реке лиственницы осталась только сердцевина, а кора сгнила. Береза же сгнила внутри, но целой осталась ее оболочка. Она сохранила форму дерева и выиграла спор. С тех пор березу считают деревом с чистыми мыслями. Береза шла на изготовление детских колыбелей, а при смерти людей, тела которых не найдены, из березы делали кенотафы (кизи сомы). В аале, где умер человек, до 40 дней двери всех юрт подпирались березовой палкой.

В гроб клали разрезанный вдоль войлок супружеского ложа. Причем женщине стелилась задняя половина (олбы кисти), а мужчине передняя часть (олбы алны), обшитая разноцветным сукном. Под голову умершей женщине подкладывали разрезанную пополам женскую подушку (азах частых), а мужчине - соответственно мужскую (пас частых). Причитая над скончавшимся супругом, восклицали: «Семейное ложе разделилось!». Снимали занавес над супружеской постелью и разрезали его пополам. Северной стороной занавеса покрывали умершую женщину, а южной - мужчину. Одинокий человек (вдовый) уже не имел права держать этот занавес над своей постелью. Если мужчина после смерти первой жены женился второй раз, то последняя должна была принести новые постельные принадлежности. Первый брак воспринимается хакасами как божье предопределение (худай хоных). Поэтому, согласно народному представлению, супруги первого брака обязательно встретятся на том свете и их постельные принадлежности соединятся.

Умершего человека в гроб помещали пожилые мужчины из отдаленной родни (обычно те же, которые делали гроб). Руки у покойного, по обычаю, вытягивали вдоль туловища. Чтобы ладони не были согнуты, пальцы перевязывали белой материей. Перед захоронением эти белые ленты снимали и расхватывали «на счастье». Считалось, что если принести их домой, то драчливый муж будет вести себя спокойно, как усопший.

Вместе с умершим в гроб, по древнему обычаю, кладется до девяти единиц различной одежды, называемой «чага». Название счета одежды «чага» сохранилось у хакасов со времен Кыргызского государства, где слово «йака» означало «плата, вознаграждение». [ДТС, 1968, с. 479.].

До сих пор в хакасском языке применяются выражения: «албан чага» - подать; «пир чага» - одна связка меховых шкурок, идущих на уплату ясака; «тогыс чага»- своеобразная дань покойнику, состоявшая из девяти единиц одежд, положенных в могилу. Одеяние покойника «кибен» шло в счет, за исключением брюк. Если не набиралось девяти одежд, то клали семь или пять. Самая бедная семья снаряжала до трех одежд. Причем, одной шубой, входящей в число погребальной одежды, покрывали гроб при захоронении. По обычаю, умершего укрывали шубой воротником к голове, в то время как живого человека - только полой к голове.

К ногам покойника в гроб клали кошель с «вечной» провизией, состоявшей из мяса, талкана, масла. Женщине снедь помещали с левой стороны, мужчине - с правой.

На почетном месте рядом с гробом устанавливался стол для продуктов покойному, называемый «хом столы» - букв, стол печали. На нем же стояла и чаша для сжигания пищи. Каждый из прибывших родственников и соседей клали на него принесенные яства и вино. В день погребения, а в дальнейшем во время поминок еда со стола берется на кладбище. По хакасскому обычаю, для живых людей продукты крошатся на дощечке сверху вниз, а для мертвого мясо режут в руках, двигая ножом к себе снизу вверх. Накрошенные продукты складывают в чашу для сжигания пищи и наполняют ими мешочек для «вечной» провизии покойному. Кроме того, ими угощают людей на кладбище.

На стол для продуктов покойному запрещается класть некоторые почитаемые куски мяса - первые два правых ребра, берцовую кость, лопатки, края грудинки. Нельзя оставлять на нем вилки, ножи и другие острые предметы, т. к. поминальная душа - «сюрюн» или «сюне» может наколоться. До семи суток стол стоял на почетном месте. На седьмой день его окуривали богородской травой (ирбен) и немного сдвигали к центру юрты. Затем его передвигали на двадцатый и сороковой день, а на полгода устанавливали в середине жилища. На последние поминки, через год, стол ставили у дверей, а затем его выносили во двор и, говоря: «Возьми свой стол!», - разламывали или отдавали бедным родственникам.

На похоронах забивали крупный скот, а на остальные поминки -только овец. Животное, которое забивают на похороны в честь умершего, называется «тёгиг». Слово «тёгиг» происходит от древнетюркского «тё-кюк» (sa<jig-tekiik) - жертвенное окропление и возлияние. В хакасском языке слово «тёгиг» применялось в двух значениях: 1. Кропление умершему кровью скота, забиваемого на похоронах; 2. Ритуальный скот, забитый в честь умершего на похоронах.

Умершему мужчине на «тёгиг» нужен был скот мужского пола, т. е. вол или бык, а женщине - телка. Если на тот свет отправлялся бедняк, то его похороны проходили без «тёгига». Перед тем, как забить животное, в руки покойного вкладывали веревку, за которую оно было привязано, и говорили: «Вот эту скотину ты возьмешь с собой!». Голову «тёгиг» поворачивали в сторону заката солнца и перерезали горло. Всю кровь спускали на землю, т. к. брать ее для пищи, тем более для кровяной колбасы, запрещалось. Тушу «тёгиг» расчленяли по суставам, т. к. кости ломать нельзя. Запрет рубить кости при разделке туши бытовал и у других тюркских народов, у которых существовало поверье, что иначе покойник обидится, будто рубят его кости. Мясо нельзя жарить, разрешалось только варить. Для кормления покойника отваривали левую сторону туши животного, мясо правой стороны раздавали всем приехавшим на похороны. Пища, приготовленная на похороны и раздаваемая приехавшим родичам, называлась «олчей» (букв, «пища счастья»). На севере Хакасии, в долине Июсов, для умершего мужчины варили мясо правой половины туши «тёгиг», а для женщины - левой. Мясо этого животного обязательно надо было съесть до третьего дня (в некоторых местах - до седьмого). Кости «тёгиг» собирали в одно место. Если кто-то получил в гостинец мясо с костями, то этот человек обязан принести кости обратно. На третий день (в некоторых местах на седьмой) вечером все кости собирались в посуду и какой-нибудь одинокий старик, выйдя за околицу, бросал ж в сторону кладбища. Затем он кропил вином и говорил: «Возьми все кости! Твой скот мы тебе отдаем!». Иногда их сжигали на костре в ограде дома.

По старинному обычаю, покойнику необходимо было переночевать дома. Баи в знак уважения оставляли тело в юрте до трех суток, а бедняки хоронили скромно - на следующий день.

Традиционные кладбища располагались на возвышенных местах, вдали от пашен и покосов. Хакасское название кладбища «сыырат» восходит к арабскому слову «зиярат» - место поклонения. Подтаежное население Хонгорая для обозначения могил больше употребляет термины «сёёк-тер»- букв, кости, а также «небег». Второй термин, произносимый как «дьебю», известен и у южных алтайцев. В Туве названием «чевег» обозначали очерченный круг в степи, куда клали покойника по ламаистским правилам захоронения. [Потапов, 1969, с. 381.] Данный термин, вероятно, очень древний и характерен только для языка саянских тюрков.

Во времена Кыргызского государства могилы засыпали камнем, т. е. делали каменные насыпи, называемые «хорым». Такие древние могилы с каменными насыпями хакасы, тувинцы и даже буряты называли «хыргыс сёёктери», «хыргыс хёёр», т. е кыргызские могилы. У ценгельских тувинцев Монголии закапывание умершего, забрасывание могилы камнями (даже сдохшей собаки) носит название «кыргыстаар» - букв, кыргызить. [Нацов, 1995, с. 53].

Среди подтаежного населения Хонгорая вплоть до середины XIX в. был распространен воздушный способ захоронения под названием «пур-ханга сыгарганы» - букв, поднятие к бурхану. На вершинах гор устанавливали деревянный помост «сартах» или «тасхах» на четырех столбах, куда помещали гроб с телом умершего или деревянный саркофаг «чаян» в виде сундука с завернутым в бересту трупом. [Катанов, 1907, с. 365.]

Шаманов хоронили отдельно от простых людей - «халов», на вершинах высоких гор, воздушным способом. Воздушный способ погребения шаманов носил название «поднятие к Пулай-бурхану, т. е. божеству, живущему на священном хребте Пулай-сын. В шаманском мире имеется особая земля «Пулай-сын», куда попадали шаманы после смерти. Души умерших избранников духов обитали отдельно от царства мертвых простых людей.

На месте захоронения камов сооружались деревянные саркофаги, называемые «чаян». Они устанавливались на помосте о четырех опорах. Деревянный помост, где хоронились шаманы, носил названия: «сартах» (бельтыры), «тасхах» (сагайцы), «сеер» (качинцы и кызыльцы) или «худ-жа» (бирюсинцы). В некоторых случаях ставили четыре столба с перекладинами, на которые накидывали жерди, а на жерди - хворост. Самого шамана укладывали на хворост или завернутым в бересту, во всем шаманском облачении, но без бубна и жезла, или одетым зашивали в войлок. «Выше объясненные похороны шамана делаются тайно, - сообщал И. Каратанов, - чтобы не знало земское начальство, потому что подобные похороны в санитарном отношении вредны». [Каратанов, 1884, с. 630.]

Обряд захоронения воздушным способом на настиле, установленном на четырех столбах, совершали и над человеком, убитым молнией. Пораженный громом скотовод считался избранным духом молнии. Его хоронили на месте происшествия, водрузив на помост под названием «кугюрт сеери» (букв, громовой навес). Аналогичные обычаи встречались среди тувинцев и бурят. Тувинцы воздушное захоронение шаманов на помосте называли «суурган», т. е. субурган, отождествляя его с буддийским захоронением священных мощей.

Места погребений служителей духов почитались с благоговением и страхом и даже приобретали названия в их честь. Например, седловина горы около аала Ызырлар, что рядом с селением Трошкино, именуется Пырлан-биль в честь шамана Пырлана. Сейчас могила Пырлана стала местом поклонения, и проходящий через перевал народ совершает ему моление, окропляя местность каплями вина.

В героическом эпосе умерших богатырей, как правило, хоронят на вершинах гор воздушным способом. Например, в них повествуется: «Святые мощи Ах-хана омыв, завернув его в злато и серебро, подняли на вершины Алтайских гор. Достигнув почитаемой сопки Агыл-Когил, там его захоронили. Согнув вершину святой березы, повесили золотой гроб». [Кулагашева, л. 10.] Вероятно, подобный способ захоронения был очень древним.

В ранние времена существовали родовые кладбища. Еще в начале XX в. Ултургашевы хоронили в логу Козилгей, Токояковы - на г. Мояс-сёёги, Топоевы - в местности Хамхазы и т. д. Но таких захоронений насчитывалось немного. У хакасов бытовала поговорка: «У земли раба нет», т. е. человеку все равно, где его похоронят. Перевоз тела покойного на землю предков в XIX в. уже не практиковался. Когда человек тонул, а труп его не был найден, или кто-то пропадал без вести, то на кладбище ставили крест, а дома совершали поминки и жгли пищу.

Кладбище считалось запретным местом и поэтому носило дополнительное название «хорыг». Первоначально каждый хакасский сеок имел принадлежавшие ему земли, а также свое родовое кладбище - «сыырат». Но с течением времени всякие права собственности на родовые угодья уничтожились, заповедным остались только могильные территории -«хорыг». У средневековых тюрок и монголов заповедные угодья, принадлежавшие феодалам, носили такое же название - «хорыг» [Михайлов, 1980, с. 245.] Кочевые правители по своему желанию объявляли «запретными» определенные участки своих владений, которые отводились под ханские кладбища, заповедные пастбища и земли господской охоты. У хакасов земля «хорыг» считалась заповедной с точки зрения религиозных запретов, но не отгораживалась от территории общего выгона для скота. Человек не имел права пользоваться ею в качестве места поселения. Вина за нарушение запретных мест, требующая наказания, называлась «хорыг пырозы». Ограду на могиле никогда не делали, иначе умершему, во-первых, ежегодно придется платить выкуп за землю и, во-вторых, его душа - «сюне», не сможет прийти на поминки. Могилы никогда не обновлялись, т. к. к ним запрещалось прикасаться. Чтобы покойник владел в потустороннем мире своим местом, ему в могилу бросали медные монеты за выкуп земли, называемые «чир толызы» - т. е. откуп.

Среди хакасов отмечалась высокая детская смертность. Существовали выражения «чоорган тири» - букв, пот одеяла или «чир хыртызы» - почва земли. Так называли умершего первого ребенка, утешая этим молодых родителей. «Первый ребенок бывает потом одеяла. Без пота одеяла, -говорили старые люди, - супруги не жили, нужно отдать долю этого пота и земле».

Детей хоронили отдельно от взрослых, на детских кладбищах - «пала сыырады», расположенных рядом с аалом. На них обычно погребали малышей в возрасте до семи лет. Грудных детей и тех, кто еще не начал ходить по земле, заворачивали в бересту или зашивали в войлок и хоронили на деревьях (обычно - лиственницах), в гротах гор, в насыпях древних курганов. До семи (иногда до трех) лет дети считались безгрешными. Поминок не делали. Только на седьмой день в изголовье могилы лили молоко. Верили, что душа ребенка заново рождается вместе с другим младенцем.

Могилу хакасы копали неглубоко, обычно глубиной по поясницу или по колено, чтобы могла выйти душа. Копать начинали в день похорон, утром. Близким родственникам запрещалось участвовать в этой работе. Перед тем, как копать могилу, пожилой мужчина кропил вокруг вином, клал на землю белую шерсть и затем лопатой вонзал ее в грунт со словами: «О, земля! Дай ему свое ложе!». Грунт первого штыка лопаты откладывали в сторону. Он носил название «кюн тобырагы» - солнечная почва Им посыпали крышку гроба. После окончания работы на дно могилы клали белую шерсть и, обращаясь к земле, говорили: «Возьми свой белый подарок!». Обряд выкупа земли для покойного путем раскладывания на ней куска белого войлока существовал также у бурятских и монгольских буддистов.

Во время похорон хакасы прощались с покойным, прислоняясь своей печенью к печени умершего человека. Женщинам раньше запрещалось быть на месте похорон. Умершего провожали только мужчины. Во время выноса трупа из дома вдова должна прислониться своей грудью к груди покойного. Такой обычай - прислоняться грудью к груди (т. е. прислонив печень к печени) покойного носил название «паарлап». При выносе покойного каждый человек, прислонившись грудью, прощался с ним. Этот обряд сохранился до наших дней. Выносящие покойного из юрты надевали свои шапки задом наперед. После прощания способом «паарлап» умерший, якобы, больше не будет думать о своих близких. С могилы вдове приносили землю. Горстью принесенной земли она проводила три раза вокруг груди и произносила: «Мажу свою печень, чтобы она сильно не ныла!». Только на седьмой день, во время поминок вдова первый раз отправлялась на кладбище. Она сначала ложилась грудью на могилу, а затем горстью земли так же обводила три раза вокруг своей груди. Близкие родственники умершего человека до 40 дней не употребляли в пищу печень, ибо верили, что покойник испытывает при этом боль. На седьмой день поминок они брали со стола печень и обводили ею вокруг своей груди с пожеланиями: «Пусть будет нескончаемой его печень!».

Детей тоже прислоняли к груди (печени) умерших родителей. Сирот пропускали под гробом и через решетку юрты или окно дома отдавали на воспитание родственникам, обычно дяде по матери.

Согласно хакасским мифам, в древности один из первых всадников, который обучил коней ходить под седлом, объезжая дикого скакуна, налетел на лиственницу и погиб. Его тело разбилось, а печень растеклась по дереву. С тех пор лиственничная сера (по-хакасски «саас» ) отождествляется с печенью. По суеверным понятиям, серу нельзя жевать ночью, а родственникам умершего - и днем до сороковин, иначе будешь жевать печень покойного. Если ребенок будет жевать серу ночью, то заболит печень родителей и малыш может остаться сиротой. [Бутанаев, 2003, с. 78.]

После смерти хозяина ездовой конь получал специальное название «хойлага». Слово монгольского происхождения и означает - жертвоприношение при захоронении умершего. Буряты словом «хойлго» называют лошадь, предназначенную для отвоза умершего. В якутском языке словом «хоолдьуга» обозначают жертвенное животное, забиваемое на могиле сразу же после похорон (лошадь или бык, на которых покойник, якобы, будет ездить в загробной жизни) [БАМРС 2001: 95; БРС 1973: 577; ЯРС 1972: 499].

Ездовой конь умершего, так же как и вдова, должен был выдержать траурное стояние «тулланганы». Как только начинали одевать умершего, седлали и привязывали к дверям юрты его верховую лошадь «хойлага». Седло и чепраки укрепляли задом наперед. Гриву и хвост заплетал пожилой мужчина по часовой стрелке, т. е. так же, как косу вдовы. В них вплетали красные ленты, а концы на четверть оставляли распущенными. К задним торокам седла прикрепляли шубу или халат покойного (пёктир-ген кип), которые исполняли роль заместителя хозяина. Привязанный к коновязи у юрты «хойлага» выдерживал траурное стояние «тулланганы» до семи дней. Каждый из присутствующих на похоронах и поминках мужчин мог сесть верхом и прогнать его до «седьмого пота». По обычаю, первым должен был это сделать дядя по матери (тайы). Женщинам садиться на «хойлага» запрещалось. Во время похорон его подводили к могиле. Тот, кто пригнал «хойлага», три раза бросал его поводья на левую руку покойного (на севере Хакасии мужчине - на правую, женщине - на левую) и говорил: «Возьми свою лошадь». Потом конец поводьев отрубали и оставляли в гробу. В ноги покойного, обычно уже в погребальную яму, клали снятое с «хойлага» седло. До сорока дней «хойлага» ходил без седла. Его хорошо кормили, чтобы он не похудел.

В долине Июсов «хойлага» забивали на похороны. Мясо его съедали, а шкуру вместе с головой и конечностями помещали в одной яме с покойным. Но обычно его забивали на сороковой день и очень редко - на годовщину смерти.

После похорон «хойлага» обводили три раза вокруг могилы. Затем опять кто-нибудь садился на него и во весь опор мчался по степи. В дни поминок «хойлага» привязывали к дверям юрты вышеописанным способом. Причем, после каждых поминок хвост и гриву расплетали.

На сороковой день поминок «хойлага» выводили на кладбище, три раза обводили против часовой стрелки вокруг могилы. После чего, спутав все четыре ноги, притягивали голову за уздечку между передними ногами и забивали ударом ножа в затылок, говоря: «Возьми своего хойлага!». Кровь сливали на землю, а тушу разделывали по суставам. Кости ломать запрещалось. Верили, что на том свете верховой конь «хойлага» опять возродится и станет служить своему умершему хозяину. Шкуру его снимали вместе с головой, конечностями, копытами и хвостом. Нижнюю челюсть убирали, иначе на том свете хозяин не сможет управлять конем. Хвост и грива оставались заплетенными с лентами «чалама». В ногах захороненного устанавливали «чахы»- специальное деревянное сооружение для развешивания шкуры хойлага, сделанное из тополя. Шкуру набрасывали на «чахы» таким образом, чтобы голова смотрела в сторону заходящего солнца. Создавалось впечатление бегущей в небеса лошади. Накинутая шкура носила специальное название «сунет». Сюда же, на «чахы», вешали уздечку. Мясо варили и ели на кладбище, а оставшееся раздавали собравшимся родственникам. В заключение поминок кости с остатками недоеденного мяса сжигали на костре. Человеку, заколовшему «хойлага», дарили одежду умершего.

В некоторых аймаках Хакасии сохранялся древнейший обряд сожжения «хойлага». Для этой цели привозили на кладбище до трех возов кара-ганника. Хойлага стреноживали, привязывали к столбу и сжигали живьем. Например, таким образом поступили с «хойлага» на сороковые поминки крупного бая Кочен Сартыкова. В других случаях у могилы сооружали деревянный помост «сеер» на четырех столбах. «Хойлага» сначала забивали ударом ножа в затылок и во всем снаряжении водружали на него. Затем происходило торжественное сожжение. Таким образом были преданы огню «хойлага» на сороковых поминках бая Харатая Ту-гужекова, на сороковых поминках единственной дочери бая Кыджан Райкова, на годовщину смерти бая Баян Балганова и т. д. Иногда, как, например, на кладбище у Белояра, его не сжигали, а оставляли покоиться во всем снаряжении на помосте «сеер». В начале XX в. уходит в прошлое обычай убивания коня на могиле. На последних поминках «хойлага» стали дарить кому-нибудь из родственников, обычно дяде по матери (тайы). Оставлять его в хозяйском дворе запрещалось.

Покойного из дома выносили в полуденное время, когда солнце повернет на запад. В начале XIX в., когда хакасы жили еще в войлочных юртах, для этого разбирали решетку стены. Приподнималась решетка (тирме, хана) в том месте, где покойник был положен. Войлок юрты снаружи отдергивался, к этому отверстию подъезжал на лошади верховой. Через отверстие просовывали покойника, завернутого в войлок. Верховой клал труп поперек коня перед своим седлом и во весь опор мчался на место погребения. По представлениям тюрков Южного Енисея, таким образом вынесенный покойник не найдет дорогу к дверям юрты. «Все это делается, - отмечал Ф. Кон, - для того, чтобы покойник не мог вернуться к себе в юрту за другими. Дорогу через дверь он знает и может пройти, но через сделанное, а затем вновь закрытое отверстие он уже не проникнет». [Кон, 1934, с. 65]. Особенно этот обычай соблюдался в том случае, когда скончались родители, а в живых остались маленькие дети. В XX в. у хакасов умерших выносили только через двери, вперед ногами.

После выноса трупа пол юрты подметали и помещение окуривали богородской травой или можжевельником. Дверь юрты три раза открывали и закрывали, говоря: «Пойдем, дома никого нет».

На то место, где стоял гроб с покойником, клали круглый черный камень - «хам кёдир полбас хара тас» - т. е. черный камень, принесенный с берега речки, который не сможет поднять шаман. Он служил символическим заместителем умершего в течение семи дней. Двери юрты плотно закрывали и в этот момент одна из старушек, положив камень «хара тас», заклинала: «Если сюда вернется дьявол, съевший тебя, то пусть грызет этот камень! Пусть больше не будет в этом доме покойников, лучше пусть будет лежать камень “хара тас”! Пусть он займет твое место!». Душа умершего человека с удивлением, якобы, отмечала: «Моего существа здесь нет, а лежит только черный камень». На седьмой день вечером камень «хара тас» относили на могилу или выбрасывали за околицу в сторону кладбища со словами: «Возьми свой черный камень '‘‘хара тас”! Пусть уйдет из дома вместе с ним черная душа “харан”!». Подобный обычай бытовал у многих тюрко-монгольских народов. Например, после выноса тела покойного на том месте, где лежал труп, монголы клали четыре черно-белых камня. На это место запрещалось наступать как человеку, так и скоту. [Мэнэс, 1992, с. 119.]

Во время похорон душа умершего человека может забрать с собой в могилу жизненную силу «хут» у живых людей. Для предотвращения беды над погребаемым совершали обряд «хурайлааны» - т. е. магический обход вокруг умершего с предохранительными целями. Во дворе, как только вынесли из дома умершего, гроб с покойным устанавливали на телегу (летом) или сани (зимой). В это время совершали обряд «хурайлааны». Смысл его заключался в том, чтобы уходящий в тот мир не взял с собой души живых людей, особенно детей. Вдовая женщина (замужним нельзя) наливала молоко в деревянную чашечку, закрывала ее белой материей и, держа ее в руке, обходила три раза вокруг телеги с гробом со словами: «Хурай, хурай! (т. е. помилуй и спаси!). Не оглядывайся назад! Пусть твое счастье останется дома! Пусть твои дети останутся здоровыми!». Шествие свое она начинала с запада на восток, против движения солнца (тискер). Со стороны восхода солнца вдовая женщина, совершавшая обряд, останавливалась и спрашивала: «Направо или вспять?», т. е. радость или печаль? Все присутствующие мужчины восклицали: «Тискер, тискер!», - т. е. печаль и горе. В некоторых случаях женщины не обходили гроб, а встав над умершим, три раза против часовой стрелки обводили его чашечкой с молоком. Затем это молоко давали пригубить всей семье покойного или, прикрыв материей, ставили на его стол. Чашечка с молоком стояла там три дня. Потом молоко давали съесть собаке или выливали в очаг, причем наклоняли чашечку правой рукой сначала влево, затем вправо и заканчивали наклоном влево.

Иногда вместо чашечки с молоком применяли белый платок. Вдовая старушка, махая им, обходила так же - три раза, гроб. После этого завязывала на нем три узелка и отдавала хозяину дома со словами: «Пусть не покинет душа своего живого хозяина!». Многие тюрко-монгольские народы Центральной Азии «знали абсолютно идентичный обычай троекратного обхода с чашей молока вокруг лошади с покойным, восклицая при этом «куруй, куруй» - т. е. «да не уйдет вместе с ним наше счастье». [Галданова, 1992, с. 85].

После обряда «хурайлааны» гроб закрывали крышкой и привязывали арканом к телеге. В древние времена его везли на волокуше. В телегу запрягали оседланную лошадь, на которую садился верхом пожилой вдовый мужчина. По мнению хакасов, каждый человек после смерти становится очень тяжелым. Поэтому лошадь после выполнения такой тяжелой обязанности распрягали и, обкурив богородской травой или можжевельником, отпускали отдыхать на весь год. Извозчик в награду получал шкуру забитого на похороны скота (тёгиг).

На кладбище доставленный гроб с покойным сначала клали сбоку от могилы, причем мужчину - с южной стороны, головой на запад, а женщину - с северной. Могилы были расположены с запада на восток.

Перед тем, как опустить гроб в могилу, с западной стороны разводили поминальный костер, где сжигали одну чашку еды для покойного. До тех пор, пока умерший человек находился дома, пищу ему не жгли и вином не кропили. По обычаю, в первый поминальный костер на похоронах обязательно надо бросить разрубленную пополам плечевую кость (левую

- для женщины, правую - для мужчины). Плечевую кость нельзя бросать в огонь или отправлять с умершим в целом виде. Узкий ее конец (со стороны колена) вдовый мужчина, обычно дядя по матери отбивал на кладбище со словами: «Отдай свое богатство», - и относил затем домой. Эта часть («пай пазы» - т. е. изголовье богатства) считалась приносящей счастье, удачу и богатство. В костер бросали только широкий ее конец, предварительно убрав костный мозг в мешочек С «вечной» провизией. Вместе с плечевой костью для умершего мужчины сжигали лопатку (чарын), а для женщины - грудинку (тёс). Верх грудинки отрезали и кормили им дух-хозяйку огня - «От ине». Нижнюю чacть давали съесть семье умершего. Покойнице шла только середина грудинки.

Пожилая вдовая женщина укладывала в гроб с левой стороны покойника мешочек с «вечной» провизией «чидимниг тамах». Мешочек шили на «живую» нитку из белой новой ткани и называли «кичиг хап-чых» - малый кошелек. В состав «вечной» провизии обязательно входили талкан с маслом, жирное мясо и яйца. Мужчине клалась правая лопатка, а женщине - грудинка и левая лопатка. Рыбу никогда не клали. Присутствующие на погребальной церемонии для поминания умершего съедали по три щепотки из упомянутого мешочка. Затем пожилая женщина поворачивала мешочек в сторону захода солнца и, отрезав верхнюю часть, клала его в гроб. Отрезанный верх (хапчых ахсы) она отдавала семье умершего. В карман одежды покойного засовывали медные деньги для мелких расходов. Один из братьев умершего бросал монеты «чир толызы» - т. е. для выкупа земли, на дно могилы, говоря: «Купишь себе землю!».

Серебро в могилу не бросали, ибо оно связано со счастьем, которое должно оставаться живым. Перед тем, как заколотить гроб, его крышку три раза приподнимали. В это время произносили: «Это твое последнее солнце! Взгляни на небо, где есть луна и солнце!»

Покойного хоронили головой на запад, куда якобы, уходили души умерших. Гроб опускали на арканах, которые затем разрезали и бросали в могилу. Туда же клали мерку для изготовления гроба и доски, на которых мыли труп. Пожилой вдовый мужчина брал в руки лопату, причем черенок держал обернув подолом своей одежды, и первым три раза бросал землю дневной поверхности «кюн тобырагы» на гроб, говоря: «Возьми свою землю!». После этого к могиле подходили близкие родственники. Каждый брал по три горсти земли «кюн тобыргы" и три раза сыпал ее (для мужчины - правой рукой, для женщины - левой) на крышку гроба со словами: «Мы тебя зарываем. Ты уходишь в истинный мир! Не думай больше о нас, но мы будем думать о тебе. Пусть твое место будет благодатным, пусть будет шелком тебе земля. Пусть впереди у тебя дорога будет открытой, а сзади закрытой!».

Как только начинали зарывать могилу, женщины сразу возвращались домой. Участники похорон, идущие на кладбище, обязательно подпоясывались темными кушаками и втыкали в головной убор или в полу одежды иголку острием вперед. Если на похоронах побывала молодая мать, имеющая грудного ребенка, то после возвращения с кладбища ей обязательно надо было сдоить первое молоко, иначе дитя заболеет. Она обводила щипцами с горящим угольком из очага три раза вокруг груди, а затем сцеживала на него по очереди три раза молоко из правой и левой груди и только после этого приступала к кормлению ребенка. Детей на кладбище не пускали, иначе их хрупкие души могла украсть душа умершего. В сторону могил нельзя показывать пальцем. Если все же это случалось, то надо было все десять пальцев прикусить зубами и произнести: «Из моей руки течет кровь». Такая магическая фраза должна спасти от неминуемой гибели.

При возвращении с кладбища старались двигаться быстро. Нельзя оглядываться назад, ибо душа покойника следует сзади по пятам и укоротит век оглядывающегося. Обычай «быстрого» ухода существовал и у монгольских народов. Телегу (или сани), где находился гроб, оставляли на кладбище или на полпути к дому распрягали и разворачивали оглоблями в сторону могилы.

Накануне седьмого дня, вечером семь мужчин брали ружья, заряженные медными пулями, сделанными из пуговиц (хола марха), семь черемуховых веток и головни из очага и отправлялись за телегой. На месте стоянки телеги они семь раз стреляли из ружей, кропили вокруг вином и, побросав головни со словами: «Возьми свою головню!» - везли телегу домой. Поперек дороги клали семь черемуховых веток, дабы злые силы не увязались за ними.

Вернувшись с похорон, люди мыли руки водой, приготовленной в тазу перед входом в юрту, вытирали ноги у входа и проходили за стол, чтобы отметить последнее торжество человека «тугенджи той». Пища собравшимся на тризну подавалась за столом против движения солнца (тискер).

Погребальные обычаи хакасов, несмотря на христианизацию, сохранили свою древнетюркскую основу. Убиение верхового коня «хойлага», магические обходы вокруг покойника с охранными действиями, разрезание погребальной одежды и многие другие обряды свидетельствуют о древней этнокультурной общности тюрков Саяно-Алтая. Обычай распускать волосы у покойных прослеживается со времен андроновских погребений (2 тыс. до н. э.), где встречаются костяные пластины с изображениями человеческих личин с расплетенными косами. В период Кыргызского государства население подвергало сожжению своих умерших сородичей. Пережитки обычая кремации вплоть до начала XX в. прослеживаются в обрядах сжигания уродцев, лошадей «хойлага», костей скота «тёгиг» и пищи покойнику. В XIX в. у хакасов практиковалось два способа захоронения: воздушное - «сартах» (сеер) и грунтовое, в могиле «сыырат». Внешний вид хакасских могил, обложенных каменными плитами, напоминал средневековые захоронения, известные как «хыргыс сёёктери» — т. е. кыргызские могилы. Кладбища устраивались на возвышенных местах. Возможно, что такая установка связана с представлением о родственных связях с горными духами-хозяевами.

Источник: текст Бутаев В.Я. - Будни и Праздники тюрков Хонгорая