Источник: Древности Сибири и Центральной Азии. Сборник научных трудов, посвященный юбилею В.И. Соенова. Горно-Алтайск: ГАГУ, 2014. № 7(19). 256 с. C. 182-194

ОСОБЕННОСТИ РАСПОЛОЖЕНИЯ ИНВЕНТАРЯ В ПОГРЕБЕНИЯХ РАННЕСРЕДНЕВЕКОВЫХ ТЮРОК АЛТАЕ-САЯНСКОГО РЕГИОНА - Серегин Николай Николаевич

Традиции расположения предметов сопроводительного инвентаря в могиле являются важным показателем погребального обряда обществ древности и средневековья. Изучение данного элемента ритуала позволяет рассматривать вопросы, связанные с местом конкретных вещей в представлениях людей, реконструировать особенности использования изделий, определять специфику этнографического облика умерших и т.д. В настоящей работе рассмотрены традиции размещения предметов сопроводительного инвентаря в захоронениях раннесредневековых тюрок Алтае-Саянского региона (2-я половина V - XI вв. н.э.).

Особенности реализации обозначенного элемента обряда рассматриваются на материалах более 300 раскопанных погребений на территории Алтая, Тувы и Минусинской котловины. Многие памятники раннесредневековых тюрок ограблены или разрушены, результаты полевых исследований на ряде комплексов опубликованы лишь частично. Поэтому количество случаев достоверной фиксации места расположения предметов различно для конкретных категорий изделий. Вместе с тем, имеющейся информации оказалось достаточно для выявления основных традиций, существовавших у номадов раннего средневековья (рис. 1—4).

Показателем мужских погребений раннесредневековых тюрок являлось вооружение. Одним из наиболее распространенных предметов в рамках обозначенной категории находок был лук, представленный в захоронениях Алтае-Саянского региона 2-й половины I тыс. н.э. роговыми накладками. Место их размещения зафиксировано для 49 могил. Судя по выявленным тенденциям, лук чаще всего был расположен справа от умершего человека, либо на правой части скелета - 31 случай (63,26%) (рис. 1). Слева рассматриваемый предмет вооружения помещен только в 10 (20,4%) могилах. Кроме того, отмечено его расположение сверху, на умершем человеке - 5 (10,2%) (рис. 2), а также на костяке лошади - 3 (6,12%) (рис. 3). Интересно, что последняя из отмеченных ситуаций зафиксирована только в материалах раскопок на могильнике Белый Яр-11 в Минусинской котловине [Поселянин А.И., Киргинеков Э.Н., Тараканов В.В., 1999, с. 89-90, 94]. Вероятно, это отражает локальные традиции ритуала, характерные для племен, оставивших некрополь. Судя по расположению лука, он мог быть приторочен к седлу лошади.

Нередко рядом с роговыми накладками находились сохранившиеся остатки берестяного колчана. Точное его расположение отмечено в ходе исследований 51 погребения раннесредневековых тюрок Алтае-Саянского региона. Так же, как и лук, колчан чаще всего был помещен справа от умершего человека, либо на правой части скелета - 26 случаев (50,98%) (рис. 1). Слева от погребенного рассматриваемый предмет воинского снаряжения располагался в И (21,56%) могилах. Столь же часто колчан находился сверху, на груди умершего воина (рис. 2). В одном случае он был помещен «в ногах» погребенного. Наконец, дважды отмечена традиция, связанная с помещением колчана в районе седла лошади (рис. 3). Так же, как и при рассмотрении традиций расположения лука, данная ситуация зафиксирована только на памятнике Белый Яр-11 [Поселянин А.И., Киргинеков Э.Н., Тараканов В.В., 1999, с. 90, 94].

Гораздо менее распространенной группой находок было клинковое оружие. Расположение меча в погребении зафиксировано в 10 случаях. Преобладающим являлось помещение таких предметов слева от человека или на левой части скелета - 7 (70%). Судя по всему, это отражает традиционный способ ношения «под правую руку». При этом в ряде случаев меч находился не в районе пояса умершего человека, а был положен рядом (рис. 2). В двух захоронениях раннесредневековых тюрок зафиксировано помещение рассматриваемого изделия справа от погребенного, и однажды - сверху, на скелете. Другие тенденции отмечены для кинжалов, место расположения которых зафиксировано в 6 могилах. Чаще всего такие предметы вооружения находились справа на поясе умершего человека - 3 (50%) случая. Однажды кинжал был помещен слева. Интерес представляет зафиксированное дважды обнаружение рассматриваемого оружия у черепа погребенного. Вероятно, это связано с расположением кинжалов рядом с жертвенной пищей. Отметим, что последняя из описанных ситуаций зафиксирована при исследовании погребений, которые по ряду признаков (наличие зеркала, пряслица, гребня и др.) отличаются от «стандартных» мужских захоронений и, возможно, принадлежат женщинам. Дополнительным подтверждением этому является расположение кинжалов, отражающее использование данных предметов не в качестве оружия, а скорее как бытовых предметов.

Менее очевидны тенденции расположения в могиле таких предметов вооружения и воинского снаряжения, как боевой топор, копье и доспех. В первых двух случаях основной причиной, ограничивающей возможность выявления каких-либо тенденций в рассматриваемом компоненте ритуальной практики, является редкость обозначенных находок. Что касается фрагментов доспеха, то они зафиксированы, за единственным исключением [Кубарев Г.В., 2002], в кенотафах, а также в «поминальных» оградках и «ритуальных» курганах [Серегин Н.Н., 2008, с. 148; 2010, с. 81; Тишкин А.А., Серегин Н.Н., 2013, с. 78]. Не исключено, что в «пустых» могилах раннесредневековых тюрок Алтае-Саянского региона части защитного снаряжения являлись своего рода «заменой» отсутствовавшего человека, тело которого по различным причинам не могло быть захоронено.

Весьма многочисленной категорией находок в погребениях раннесредневековых тюрок являются орудия труда и предметы быта. Наиболее представительной группой таких изделий были ножи, место расположения которых отмечено при исследовании 68 могил. Нож помещался, главным образом, в районе пояса либо в руке умершего человека - 53 случая (77,94%) (рис. 1; 3). Другая традиция размещения обозначенных изделий косвенно подтверждает высказанные выше предположения по поводу нетипичного места нахождения кинжалов в некоторых погребениях. В 8 (11,76%) могилах нож располагался в районе черепа человека, здесь же была положена жертвенная пища. Нередко остатки тризны помещены «в ногах» погребенного человека. Именно здесь в трех захоронениях обнаружен и нож. Кроме того, зафиксированы единичные случаи расположения указанной группы изделий у плеча умершего человека и на костяке сопровождавшей его лошади.

Другим распространенным универсальным орудием труда в раннем средневековье было тесло. Место расположения таких предметов в погребениях раннесредневековых тюрок Алтае-Саянского региона определено в 34 случаях. Чаще всего обозначенные изделия найдены на костяке лошади, в районе спины животного - 19 (55,88%) погребений (рис. 3). Судя по всему зафиксированная в ходе раскопок ситуация отражает то, что тесло находилось в переметной сумке, либо было приторочено к седлу. Другим вполне объяснимым вариантом было расположение рассматриваемого орудия труда в районе пояса умершего человека - 9 (26,47%) случаев. Менее однозначной представляется интерпретация достаточно четко выделяющейся традиции помещения тесла у головы погребенного, отмеченной в 5 (14,7%) могилах. Кроме того, однажды указанный предмет находился «в ногах» человека.

К орудиям труда традиционно относятся пряслица, обнаруженные почти исключительно в женских погребениях раннесредневековых тюрок. Обратим внимание на то, что вопрос о функциональном назначении таких предметов не однозначен. Большинством исследователей небольшие керамические или каменные диски с отверстиями рассматриваются как принадлежности ткацкого производства [Кубарев Г.В., 2005, с. 77-78], что подтверждает обнаружение в одном из погребений 2-й половины I тыс. н.э. на территории Тянь-Шаня пряслица, надетого на деревянное веретено [Табалдиев К.Ш., Худяков Ю.С., 1999, с. 62]. Вместе с тем, высказывались и другие варианты их интерпретации. А.А. Гаврилова [1965, с. 61] обозначила одну из таких находок как застежку от сумки. В.А. Могильников [1990, с. 156] не исключил оба представленных выше объяснения, однако также склонился в пользу рассмотрения пряслиц в качестве застежек. Оригинальное предположение об использовании данной категории изделий сделала Б.Б. Овчинникова [1990, с. 61]. Исследовательница, указав на известные ей этнографические параллели, посчитала, что пряслица могли использоваться для игры с лошадью. Д.Г. Савинов [1994, с. 149], рассматривая материалы раскопок женского погребения на памятнике Бертек-34, предположил, что в некоторых случаях керамические или каменные диски из памятников раннесредневековых тюрок являлись частью височных украшений.

Дополнительная информация о назначении рассматриваемых изделий может быть получена при рассмотрении традиций их расположения в могиле. Из отмеченных 9 случаев фиксации пряслиц в тюркских погребениях, в 5 захоронениях (55,5%) они были помещены на костяке лошади, почти всегда в районе седла. Данный вариант нахождения предметов свидетельствует либо об их использовании в качестве застежки седельной сумки, либо о хранении пряслиц в ней. Другая традиция связана с расположением изделий у головы умершего человека (33,3%), что косвенно подтверждает возможность их использования как составной части украшений. В одном погребении пряслице найдено у ног умершего человека. Такое же расположение рассматриваемых изделий отмечено в ходе раскопок женского захоронения раннего средневековья на территории Монголии [Худяков Ю.С., Турбат Ц., 1999, с. 84-85].

Другим маркером женских погребений раннесредневековых тюрок Алтае-Саянского региона являлись костяные игольники. Назначение таких предметов не вызывает вопросов, так как в ряде случаев в них обнаружены остатки железных иголок [Длужневская Г.В., 2000, с. 180; Кубарев Г.В., 2005, с. 371]. Устойчивой традицией расположения указанных изделий, место нахождения которых отмечено в 5 могилах, являлось их помещение у правого бока умершей, между ребрами и локтем — 4 случая. Только однажды игольник находился за головой погребенного человека. Последняя ситуация является наиболее характерной закономерностью в расположении гребней и металлических зеркал, также чаще всего маркирующих женские захоронения раннесредневековых тюрок. Место нахождения костяных или роговых гребней отмечено при исследовании 9 могил. В 5 случаях изделие помещено в районе головы умершего человека (рис. 4), трижды - на поясе, и в одном погребении было зафиксировано у его ног. Точно такие же тенденции отмечены для металлических зеркал (12 экземпляров), нередко располагавшихся рядом с гребнем в одной сумочке-футляре (рис. 3). У головы умершего указанное изделие находилось в 5 могилах, в районе пояса погребенного зафиксировано в 4 случаях, дважды было помещено у ног человека и в одном захоронении - на костяке лошади. Отмеченные закономерности могут быть объяснены с точки зрения использования рассматриваемых предметов в повседневной жизни или с учетом специфики мировоззренческих представлений номадов. Помещение зеркал в радоне пояса погребенного человека, по всей видимости, было обусловлено тем, что они носились в поясной сумочке-футляре. Не исключено, что фрагменты изделий подвешивались прямо на пояс [Руденко К.А., 2004, с. 126]. Менее однозначной является интерпретация частого расположения изделий у головы умершего человека. Объяснение такой традиции может быть связано с непосредственной утилитарной функцией зеркала, которое помещалось рядом с головой, чтобы умерший мог «смотреться» в него [Худяков Ю.С., 2001, с. 95, 98]. Другое объяснение следует искать в наличии определенных представлений, связанных с этой частью тела. Особое отношение к голове человека возникло в древности [Медникова М.Б., 2004, с. 40] и имело различное проявление. Возможно, некоторые специфические элементы ритуала, зафиксированные при исследовании ряда погребений эпохи средневековья в Южной Сибири, могут быть объяснены именно с этой точки зрения [Молодин В.И., Новиков А.В., Соловьев А.И., 2003, с. 78-79].

Отметим, что зафиксированные традиции расположения металлических зеркал характерны не только для раннесредневековых кочевников Алтае-Саянского региона, но также получили широкое распространение в обрядовой практике многих обществ в широких территориальных и хронологических рамках [Тишкин А.А., Серегин Н.Н., 2011, с. 111—115]. В контексте объяснения обозначенных наблюдений определенный интерес представляют сведения о специфике использования металлических зеркал в обряде жителей Поднебесной империи - регионе, с которым связано происхождение большинства рассматриваемых находок из памятников номадов рассматриваемой общности. В древних и средневековых погребениях Китая такие изделия часто фиксируются среди других предметов сопроводительного инвентаря [Масумото Т., 2005, с. 302]. Имеются сведения о том, что в китайском обществе был распространен обычай подвешивания зеркала над изголовьем кровати для того, чтобы отогнать нечистую силу [Маракуев А.В., 1947, с. 169]. Закономерен вопрос о степени проникновения культурных традиций южных соседей в среду кочевников. С одной стороны, очевидно, что комплексы мировоззренческих представлений номадов и жителей Поднебесной империи различались коренным образом, что усугублялось сложными политическими отношениями. В то же время постоянные контакты элитных слоев общества скотоводов с китайскими дипломатами, торговцами и чиновниками не проходили бесследно. К примеру, вполне возможно, что некоторые орнаментальные сюжеты китайских зеркал могли восприниматься либо переосмысливаться кочевниками. Не лишенным оснований представляется предположение о том, что номады выбирали для подделки типы зеркал с определенными, более понятными им изображениями [Лубо-Лесниченко Е.И., 1975, с. 23]. В период раннего средневековья этому могло способствовать упрощение символики танских зеркал, которая стала менее каноничной и более доступной для некитайских народов [Масумото Т., 2005, с. 301]. Таким образом, можно рассматривать предположение о восприятии номадами традиций в размещении зеркал в погребении. Добавим, что факт заимствования элитными слоями номадов отдельных черт обряда жителей Поднебесной империи подтверждается материалами погребальных и поминальных комплексов кочевников «гунно-сарматского» и тюркского периодов [Худяков Ю.С., 2002, с. 148; Филиппова И.В., 2005, с. 19].

Другим предметом китайского импорта, зафиксированным в погребениях раннесредневековых тюрок Алтае-Саянского региона, являются монеты. Бытование таких изделий в среде кочевников если и было связано с использованием их как эквивалента стоимости [Щербак А.М., 1960, с. 139-141], то, безусловно, только этим не ограничивалось. Не лишенным оснований представляется утверждение о том, что китайские монеты могли носиться как амулеты [Басова Н.В., Кузнецов Н.А., 2005, с. 135]. Свидетельством изменения первоначальных функций изделий можно считать благожелательные надписи на отдельных экземплярах [Добродомов И.Г., 1980; Кляшторный С.Г., 2006, с. 117]. Кроме того, существует предположение, что китайские монеты использовались для украшения одежды в качестве нашивных блях, являлись частью ожерелий, подвесок, входили в состав наборного пояса и др. [Троицкая Т.Н., Новиков А.В., 1998, с. 30; Камышев А.М., 1999, с. 59; Масумото Т., 2001, с. 52; Филиппова И.В., 2005, с. 15]. С другой стороны, во всех случаях, когда определено расположение рассматриваемых изделий в могилах раннесредневековых тюрок Алтае-Саянского региона и Монголии, они находились в районе пояса умершего человека. Вероятно, данная ситуация отражает ношение монет в поясной сумочке, остатки которой сохранились в некоторых погребениях [Овчинникова Б.Б., 1982, с. 213; Савинов Д.Г., Павлов П.Г., Паульс Е.Д., 1988, с. 96]. Только в одном захоронении такая находка была помещена в районе черепа покойного.

Наиболее многочисленной группой находок из Поднебесной империи, обнаруженных в памятниках раннесредневековых тюрок Алтае-Саянского региона и сопредельных территорий, были шелковые изделия. Широкое распространение шелка в среде кочевников определялось несколькими обстоятельствами. Безусловно, важной была эстетическая составляющая. Одежда из орнаментированных шелковых тканей демонстрировала определенное положение человека в обществе. Не меньшее значение имели гигиенические свойства рассматриваемого материала [Доде З.В., 2006, с. 164-166]. Очевидно, изделия из шелка стали неотъемлемой частью материальной культуры номадов, что отразилось в их использовании не только в быту, но и в погребальном обряде. Остатки шелковых тканей зафиксированы в 50 захоронениях раннесредневековых тюрок. Не исключено, что такие предметы присутствовали в большем количестве могил, однако по различным причинам не сохранились. Отметим, что далеко не во всех случаях авторами раскопок приведено описание таких находок, еще более редко они сопровождаются иллюстрациями. Тем не менее, имеющаяся информация позволяет сделать ряд выводов о специфике использования шелка в обрядовой практике рассматриваемой общности номадов.

Из этнографических материалов известно, что кочевники исследуемого региона зачастую хоронили умершего в той одежде, что человек носил при жизни [Дьяконова В.П., 1975, с. 49-50]. Вероятно, такая ситуация демонстрируется и результатами исследования погребальных памятников раннесредневековых тюрок. Именно частями одежды представлена большая часть шелка из захоронений. В погребениях кочевников 2-й половины I тыс. н.э. ткань сохранилась достаточно фрагментарно. Вместе с тем, характер расположения и степень концентрации шелка на костяке умершего человека позволяют в ряде случаев определить вид одежды. Чаще всего на погребенном зафиксированы остатки шелкового халата или кафтана [Лубо-Лесниченко Е.И., Трифонов Ю.И., 1989, с. 407; Худяков Ю.С., Кочеев В.А., 1997, с. 12; Кубарев Г.В., 2005, с. 28-29], в некоторых случаях утепленного войлоком [Вайнштейн С.И., 1958, с. 218; Кубарев Г.В., 2005, с. 27]. Встречена и меховая одежда в виде шубы, покрытой шелком [Могильников В.А., 1997, с. 201; Кубарев Г.В., 2005, с. 29]. Интерес представляют находки шелковых лент [Грач А.Д., 1968, с. 106; Вайнштейн С.И., 1954, с. 148], одна из которых, вероятно, использовалась для фиксации волос. В погребении раннего средневековья, исследованном в Казахстане, встречены остатки шелкового пояса [Кадырбаев М.К., 1959, с. 184, рис. 20а].

В некоторых захоронениях раннесредневековых тюрок, судя по имеющимся материалам, находилось несколько видов одежды. Остатки кафтана и двух рубах обнаружены в погребении на могильнике Монгун-Тайга в Туве. Реставрация этих тканей показала, что фрагменты шелковых одежд были свернуты и положены на грудь умершего [Грач А.Д., 1958, с. 29]. Похожая ситуация зафиксирована при исследовании одного из погребений могильника Катанда-Ш на Алтае, где свернутая одежда из шелка находилась в сумке рядом с человеком [Мамадаков Ю.Т., Горбунов В.В., 1997, с. 117]. Из этнографии тувинцев известно, что в погребение нередко помещалась «дополнительная» одежда, которая может пригодиться умершему человеку в загробном мире [Дьяконова В.П., 1975, с. 50].

Характер расположения шелка на умерших позволяет предположить, что в некоторых случаях ткешь использовалась как покрывало или погребальный сгшан [Грач А.Д., 1960, с. 127]. Похожая ситуация встречена в ходе раскопок одного из раннесредневековых захоронений Лесостепного Алтая [Горбунов В.В., Тишкин А.А., 2003, с. 284-286]. Возможно, более поздним проявлением данной традиции является зафиксированный у тувинцев обряд, согласно которому тело умершего человека заворачивали в войлок, а на лицо ему клали шелковый платок [Дьяконова В.П., 1975, с. 49].

Другим вариантом использовгшия китайского шелка в погребальном обряде раннесредневековых тюрок Алтае-Саянского региона было создание из ткани специальных кукол, «заменявших» человека в кенотафах. Известно три тгпсих захоронения, раскопанных на памятниках Алтая и Тувы [Грач А.Д., 1960, с. 137, 141; Кубарев Г.В., 2005, с. 374]. Сооружение кенотафов кочевниками рассматриваемой общности предполагало соблюдение всех норм обрядности - наличие погребальной камеры, инвентаря и сопроводительного захоронения лошади. Отличием является только отсутствие умершего человека в силу невозможности, по различным причинам (к примеру, в результате гибели в дальнем военном походе), похоронить его на родине [Серегин Н.Н., 2008]. Очевидно, ткань на куклах, обнаруженных в кенотафах на месте предполагаемого человека, символизировала шелковые одежды.

Интересными находками в погребениях раннесредневековых тюрок являются небольшие шелковые мешочки. Судя по расположению в могиле, чаще всего они носились на поясе [Евтюхова Л.А., Киселев С.В., 1941, с. 105; Вайнштейн С.И., 1966, с. 302-304], либо в кожаной сумочке [Овчинникова Б.Б., 1982, с. 213-214; Кубарев Г.В., 2005, с. 371, 376]. Кроме того, зафиксировано помещение рассматриваемых предметов на груди человека [Евтюхова Л.А., Киселев С.В., 1941, с. ИЗ], а также в специальном тайнике [Евтюхова Л.А., Киселев С.В., 1941, с. 114]. В ряде случаев в шелковых мешочках находились предметы, связанные, вероятно, с определенными культовыми представлениями. Особое внимание обращают на себя находки человеческих зубов [Евтюхова Л.А., Киселев С.В., 1941, с. 105; Евтюхова Л.А., 1957, с. 210; Вайнштейн С.И., 1966, с. 302-304]. По мнению Л.Р. Кызласова [1969, с. 22] это были амулеты, помогавшие от зубной боли. С одной стороны, данная интерпретация выглядит вполне логичной. Вместе с тем, имеются основания для предположения о более сложных представлениях, реализованных в данном элементе погребального ритуала раннесредневековых тюрок. Так, уже в верхнем палеолите фиксируется использование человеческих зубов в качестве амулетов [Медникова М.Б., 2004, с. 127]. Суеверия, связанные с необходимостью сохранять зубы и оберегать их от какого-либо негативного воздействия, известны у многих традиционных обществ [Фрэзер Д., 1986, с. 43—44]. Не исключено, что похожие представления имелись и у кочевников Центральной Азии. Их универсальный характер подтверждается находками человеческих зубов в шелковых, кожаных или войлочных мешочках, сделанными при исследовании погребений номадов рассматриваемого региона различных хронологических периодов от раннего железного века до монгольского времени [Кубарев В.Д., 1984, с. 43; Войтов В.Е., 1990, с. 140; Полосьмак Н.В., 2001, с. 74; и др.].

Среди других своеобразных находок, обнаруженных в шелковых мешочках, отметим туго свернутую шелковую ленту, свернутый в кольцо конский волос, небольшие камни, косточка миндаля, рыбьи позвонки, а также различные изделия неизвестного назначения, главным образом, деревянные и костяные предметы. По мнению некоторых исследователей, эти вещи носили ритуальный или магический характер и могли являться своего рода оберегами [Овчинникова Б.Б., 1982, с. 213-214; 1990, с. 38; Кубарев Г.В., 2005, с. 58-59]. В одном из шелковых мешочков находились китайские монеты [Евтюхова Л.А., 1957, с. 212], особенности использования которых кочевниками Центральной Азии рассмотрены выше. Не исключено, что ритуальное назначение имела шелковая полоска с 75 узелками, встреченная в исследованном кенотафе тюркской культуры [Грач А.Д., 1960, с. 127].

Помимо мешочков с предметами, предположительно связанными с определенными культовыми действиями, в погребениях раннесредневековых тюрок Алтае-Саянского региона и сопредельных территорий зафиксированы шелковые сумочки-футляры, имевшие вполне понятное функциональное назначение. В них находились металлические зеркала, а также роговые или деревянные гребни [Евтюхова Л.А., 1957, с. 210; Грач А.Д., 1958, с. 21]. Наконец, в одном из захоронений Монголии были найдены остатки кожаного чепрака для лошади, украшенного большим фрагментом орнаментированной шелковой ткани [Евтюхова Л.А., 1957, с. 213].

Достаточно редким элементом материальной культуры раннесредневековых тюрок Алтае-Саянского региона, судя по результатам раскопок погребальных комплексов, были керамические сосуды. Расположение таких изделий в могиле отмечено в 29 случаях. Доминирующей традицией было помещение керамических сосудов у головы умершего человека - 24 (82,75%) погребения (рис. 3). Отметим, что обозначенная закономерность характерна не только для памятников Минусинской котловины, где использование таких изделий в обрядовой практике получило наибольшее распространение, но и для захоронений Алтая и Тувы. Некоторые отклонения отмечены только в ходе раскопок захоронений тюркской культуры на уже упомянутом некрополе Белый Яр-II [Поселянин А.И., Киргинеков Э.Н., Тараканов В.В., 1999], в ряде могил которого рассматриваемые находки были помещены у черепа лошади, а также сбоку или в районе ног умершего человека. Преобладающая традиция в размещении керамической посуды в могиле отражает также специфику расположения металлических сосудов. Во всех зафиксированных 5 случаях такие изделия находились в районе головы погребенного (рис. 4). Очевидно, представления, связанные с использованием керамических и металлических сосудов в обрядовой практике раннесредневековых тюрок Алтае-Саянского региона, были идентичны, а отличия в материале отражают особенности социального статуса покойного при жизни. Противоположная тенденция характерна для расположения в могиле еще более редких «престижных» для кочевников предметов - железных котлов. Такое изделие только однажды зафиксировано за головой человека, а во всех остальных случаях (3 захоронения) находилось «в ногах» погребенного.

В ходе анализа материалов раскопок погребений раннесредневековых тюрок Алтае-Саянского региона были выделены группы находок, расположение которых в могиле отражает их традиционное использование покойным при жизни. Так, остатки наборного пояса находились поверх тазовых костей умершего человека (рис. 1), а серьги - около черепа. Типичным является расположение предметов конского снаряжения на костяке лошади (рис. 1—4). Вместе с тем, для обозначенных категорий изделий отмечены и нестандартные ситуации, изучение которых позволяет рассматривать некоторые специфичные формы обряда номадов. К примеру, в одной из женских могил наборный пояс находился в районе черепа умершей [Гаврилова А.А., 1965, с. 61]. В захоронении ребенка, исследованном на некрополе Монгун-Тайга [Грач А.Д., I960, с. 32], такое изделие было положено в стороне, сбоку от человека. При рассмотрении возможностей интерпретации отмеченных ситуаций следует учитывать то, что наборный пояс являлся маркером мужских погребений раннесредневековых тюрок. Помещение такого изделия в захоронение женщины или ребенка являлось нетипичным. Поэтому нестандартное расположение пояса, судя по всему, объясняется тем, что находка не использовалась покойным при жизни, а являлась своего рода подношением. Правдоподобным выглядит предположение о том, что такие вещи помещались в могилу для последующей передачи ранее умершему владельцу [Нестеров С.П., 1999, с. 97]. Подтверждение данной интерпретации находим в этнографических материалах. Известно, что у многих кочевых народов Алтае-Саянского региона существовали представления о встрече родственников в загробном мире. Поэтому, к примеру, в ряде случаев в могилу вдовы клали кисет, предназначенный для передачи ее мужу [Дьяконова В.П., 1975, с. 23, 44—45, 130-131]. Вероятно, похожие традиции были и у раннесредневековых тюрок.

Нестандартные варианты расположения предметов конского снаряжения характерны, главным образом, для «одиночных» погребений (без сопроводительного захоронения лошади) [Серегин Н.Н., 2013]. В таких могилах указанные изделия в большинстве случаев обнаружены у ног умершего [Гаврилова А.А., 1965, табл. IX; Вайнштейн С.И., 1966, рис. 28; Грач А.Д., 1968, рис. 49; Худяков Ю.С., Борисенко А.Ю., 1997, рис. 1; Кирюшин Ю.Ф. и др., 1998, рис. 2 - 1; Трифонов Ю.И., 2000, рис. 1]. В двух «одиночных» погребениях удила и украшения конского снаряжения были положены за головой покойного [Вайнштейн С.И., 1966, рис. 28; Кирюшин Ю.Ф. и др., 1998, рис. 2 - 1]. Отмеченные ситуации зафиксированы и в «обычных» захоронениях раннесредневековых тюрок [Евтюхова Л.А., Киселев С.В., 1941, с. ИЗ; Могильников В.А., 1990, с. 147; 1997, с. 203; Кубарев Г.В., 2005, табл. 87]. Случаи нестандартного расположения предметов конского снаряжения, зафиксированные в погребениях кочевников Алтас-Саянскою региона 2-й половины I тыс. н.э. имеют многочисленные аналогии в памятниках позднего средневековья и этнографического времени на рассматриваемой территории [Дьяконова В.П., 1975, с. 23; Тощакова Е.М., 1978, с. 144, 146; Борисенко А.Ю., Худяков Ю.С., 2003, с. 16, 25, 34-35].

Итак, рассмотрение основных традиций расположения сопроводительного инвентаря в погребениях раннесредневековых тюрок Алтае-Саянского региона позволило прийти к заключению о том, что в большинстве случаев местонахождение изделий отражает особенности их использования и ношения умершим человеком при жизни. Это подтверждается выявленными тенденциями в размещении большинства предметов вооружения, конского снаряжения, костюма, украшений, орудий труда. В материалах захоронений нашли отражение также некоторые представления кочевников о роли вещей в погребальном ритуале. Это иллюстрируется особенностями места в могиле таких предметов, как зеркала, гребни, керамические и металлические сосуды. Вероятно, в ряде случаев нестандартное расположения некоторых изделий демонстрирует специфику мировоззренческих представлений раннесредневековых тюрок, связанных с использованием вещей в загробном мире, возможной их передачей настоящему владельцу и др. Некоторые ситуации отражают своеобразие традиций погребального обряда, характерных для локальных групп номадов.