ЭТНОКУЛЬТУРНЫЕ СВЯЗИ ЕНИСЕЙСКИХ КЫРГЫЗОВ И КИМАКОВ В IX—X вв. - Д.Г. Саванов

Д.Г. Саванов - ЭТНОКУЛЬТУРНЫЕ СВЯЗИ ЕНИСЕЙСКИХ КЫРГЫЗОВ И КИМАКОВ В IX—X вв.

/ТЮРКОЛОГИЧЕСКИЙ СБОРНИК. 1975. - Изд. Наука. 1978. - С. 209-225

Еще недавно конец I тысячелетия н. э. считался одним из малоизученных периодов в этнической истории народов северной части Центральной Азии и Южной Сибири. Об этом писали В. П. Васильев1, В. В. Бартольд1 2, Г. Е. Грумм-Гржимайло3, Л. Л. Викторова4 и другие исследователи — историки, археологи и востоковеды. В настоящее время положение существенно изменилось благодаря систематическому накоплению археологического материала в Туве, Минусинской котловине, Горном и степном Алтае. Несмотря на трудности этнической интерпретации археологических памятников, некоторые из них, при условии правильной расстановки в исторической перспективе, могут быть сопоставлены с данными письменных источников и тогда сами становятся полноправным историческим документом.

Известно, что в 840 г. енисейские кыргызы победили уйгуров, перешли через Западные Саяны и вышли на просторы Центральной Азии. Впервые народ северного происхождения, создавший высокую культуру в бассейне среднего Енисея, стал играть решающую роль в делах своих южных соседей. С падением Уйгурского каганата связаны два важнейших события в истории народов Южной Сибири — широкое расселение енисейских кыр- гызов, которых вслед за. С. Е. Яхонтовым мы рассматриваем как «довольно большой (судя по размерам армии, превосходившей по численности войска уйгуров и киданей) народ, говоривший на языке тюркской семьи»5, и, по-видимому, окончательное оформление кимако-кыпчакекой этнокультурной общности.

Археологические памятники уйгуров (города и могильники) лучше всего исследованы в Туве. Один из авторов этих исследований, Л. Р. Кызласов, отметил глубокую, очевидно, принесенную из Северной Монголии и Забайкалья гуннскую традицию в материальном комплексе уйгурских погребений — форма, орнамент и технические приемы изготовления керамики; конструкция сложного лука6. Эти элементы для населения Южной Сибири были давно пройденным этапом. Местное тувинское население, скорее всего чики, обладало культурой древнетюркского облика7. Судя по концентрации уйгурских памятников, можно предполагать, что соседние с Тувой территории Горного Алтая, а также более западные районы в VIII—IX в в. не входили '(или входили номинально) в состав Уйгурского каганата — здесь пока не найдены города, катакомбы, специфические казенные изваяния в головных уборах, с наборными поясами и сосудом в обеих руках, характерные главным образом для центральнотувинской котловины и считающиеся уйгурскими.

В Горном Алтае в это время наибольшее распространение получают погребения с конем, оставленные местными телески- :ми племенами8, силами которых прежде древние тюрки «геройствовали в пустынях севера»9. Весьма заманчиво было бы ■отнести погребения с конем конкретно в Южном Алтае к племенам чеби — название, каким-то образом связанное с именем Чеби-хана, который в середине VII в. «ушел на северную сторону Золотых гор (Алтая)»10 11 (как полагает Л. Н. Гумилев, через Сайлюгем11), т. е. в Чуйскую степь, где находятся могильник Курай и другие наиболее известные погребения с конем.

А. А. Гаврилова и другие исследователи отмечают в алтайских материалах VIII—IX вв. много общих черт с одновременными памятниками енисейских кыргызов в Минусинской котловине: в обряде погребения, обычае помещать в могилу серебряные сосуды, самой форме этих сосудов и т. д.12. Эти лараллели, свидетельствующие об определенных этнокультурных связях между населением Алтая и Минусинской котловины в период господства в Центральной Азии уйгуров, как будто соответствуют сведениям письменных источников об антиуйгурской коалиции племен Саяно-Алтая, в частности о союзе енисейских кыргызов и алтайских карлуков, которые до середины VIII в. занимали территорию между Западным Алтаем и Тарбагатаем, а в 766 г. продвинулись в Семиречье13.

Государство енисейских кыргызов, сокрушившее Уйгурский каганат, с точки зрения своей социально-экономической структуры было полиэтническим образованием, получившим название по имени ведущего этноса. В Тан-шу говорится о кыргызах: «...когда набирают и отправляют войско, то выступает весь народ и все вассальные поколения» 14. К этим вассальным поколениям относились «лыжные тукюе» (дубо, милигэ, эчжи) 15 и другие народы северных районов Саяно-Алтайского нагорья.. О сложном этническом составе государства енисейских кыргызов свидетельствуют и археологические материалы. Очевидно, самостоятельной этнической общности принадлежат найденные в Минусинской котловине погребения с конем (Уеть-Тесь, Кап- чалы II) 16. По некоторым предметам сопроводительного инвентаря (деревянные фигурки баранов, обложенные золотым листком; зооморфные навершия пеалий) можно предполагать также, что могильники Капчалы I (VII—VIII вв.) и Уйбатский чаа-тас (IX—X вв.) оставлены одной группой населения, а Копёнский чаа-тас (VIII—IX вв.), где нет этих предметов,— другой.

Территория государства енисейских кыргызов по материалам поселений и могильников восстанавливается следующим образом. Центр его находился, как известно, в Минусинской котловине. На востоке с кыргызами определенно связывается археологический материал с Нижней Иволги 17 и инвентарь могилы 3 Хойцегорского могильника 18. С. В. Киселев указывает на отдельные находки наконечников стрел кыргызского облика в Восточных Саянах19. Возможно, что влияние культуры енисейских кыргызов проникало и дальше на восток, до среднего течения Амура. Только так можно объяснить значительную близость кыргызских материалов и материалов мохэ, которую Е. И. Деревянко рассматривает как результат культурных связей между мохэсцами и древними тюрками в широком культурно-историческом значении последнего термина20. Самые северные кыргызские памятники находятся около Красноярска (Ла- дейский комплекс) 21. К западу от Минусинской котловины несколько «кыргызских ваз» найдено в Кемеровской области22. Южная граница до середины IX в. проходила по Западным Саянам. В Туве археологические памятники енисейских кыргызов IX—X вв. (подкурганные трупосожжения с характерным комплексом сопроводительного инвентаря, рунические надписи-эпитафии) в настоящее время известны, пожалуй, в большем количестве, чем во всех других местах, включая и метрополию енисейских кыргызов — Минусинскую котловину23. Правда, они отличаются здесь некоторым своеобразием (почти полностью отсутствуют керамика, намогильные сооружения типа чаа-та- сов), что объясняется не столько этнической, сколько их социальной спецификой: это погребения воинов. В Северной Монголии и Восточном Туркестане пребывание енисейских кыргызов зафиксировано главным образом данными письменных источников, хотя отсутствие соответствующих памятников здесь, по-видимому, следует отнести за счет слабой изученности этих районов в археологическом отношении.

Особый интерес представляет вопрос о западных границах распространения памятников енисейских кыргызов в IX—X вв. Отдельные предметы кыргызского облика, найденные в Горном Алтае, имеются в собраниях Н. С. Гуляева24 и П. С. Уваровой25, а также в материалах старых раскопок Ледебура на Чарыше26. Несомненно связаны с кыргызами и те могилы в Яко- нуре, в которых найдены стремена, наконечники стрел и удила, типологически близкие кыргызским (К.1, м. Е—Ф; К.З, м. 1); в одном случае погребение было совершено по обряду трупосожжения (К.4) 27. Недавно еще одно погребение с трупосожжени- ем было раскопано на могильнике Узунтал VIII (Кош-Агачский район Горно-Алтайской АО) 28. Далее к западу серии предметов кыргызского типа были получены еще при раскопках В. В. Рад- лова на Бухтарме29. В последние годы чрезвычайно интересные погребения, очевидно принадлежавшие кыргызам или очень близким к ним по культуре племенам, были открыты в составе Зевакинского могильника на Иртыше. «По погребальному обряду,— пишет о них Ф. X. Арсланова,— рассмотренные курганы близки к погребениям в Туве, относящимся к древним хакасам (кыргызам.— Д. С.). Не исключена возможность, что в некоторых курганах с трупосожжением были похоронены представители древнехакасского общества, вступившие в непосредственный контакт с аборигенами Верхнего Прииртышья»30.

Таким образом, благодаря находкам последних лет памятники енисейских кыргызов в Минусинской котловине, Туве, Горном Алтае, Восточном Казахстане связываются в одну цепочку, и западные границы их распространения почти вплотную придвигаются к восточным отрогам Тянь-Шаня. Это позволяет по- новому взглянуть на немногочисленные пока вещи кыргызского облика, опубликованные А. Н. Бернштамом,— пряжки, детали поясных наборов, лировидные подвески с сердцевидной прорезью— и считать их также кыргызскими31. Дата лировидных подвесок здесь устанавливается находкой их на городище Ак- Бешим в одном слое с тюргешскими монетами VIII—IX вв. и, что очень интересно, псалиями е головками горных козлов типа капчальских или уйбатских32. Если эти вещи сопоставимы, то, возможно, буддийский храм в Ак-Бешиме разрушили енисейские кыргызы, хотя, конечно, утверждать это с достаточной достоверностью нельзя. Во всяком случае, археологические материалы не противоречат гипотезе о широком расселении енисейских кыргызов в западном направлении именно в IX—X вв.

Картографирование всех археологических памятников, которые можно считать кыргызскими, показывает справедливость утверждения Тан-шу о том, что «Хягас было сильное государство; по пространству равнялось тукюеским владениям. На восток простиралось до Гулигани (Прибайкалье.— Д. С.), на юг до Тибета (в данном случае — Восточный Туркестан.— Д. С.), на юго-запад до Гэлолу (территория между Алтаем и Тарбага- таем.— Д. С.)»33.

Западными соседями енисейских кыргызов многие авторы арабских сочинений и дорожников называют кимаков, создавших в IX—X в в. свое государство на территории Казахстана и прилегающих к нему областей Западной и Южной Сибири34. Так же пак и государство енисейских кыргызов, оно было сложным полиэтническим образованием и состояло из семи племен; наиболее крупными среди них были имак (йемек), ими (эймюр), байандур, татар и кыпчак35. Основным в кимакской федерации было тюркоязычное племя яньмо, очевидно одно из телеских племен, родственное чеби36, которых обычно отождествляют с йемеками37, по мнению Б. Е. Кумекова давшими название всему объединению — кимак. По данным письменных источников, территория расселения кимако-кыпчакских племен распространялась «приблизительно от юго-восточной части Южного Урала до Приаральских степей на западе, с земель Центрального Казахстана до северного Прибалхашья, включая часть территории северо-восточного Семиречья на юге, от Западного Алтая до Ку- лундинской степи на востоке и до лесостепной полосы на севере»38. Центр государства кимаков находился на Иртыше, куда из Средней Азии вели караванные пути, описанные в сочинениях Ибн Бахра, ал-Идриси и Гардизи39. Наиболее определенно в этом отношении сообщение Гардизи: «...приходят к реке Иртыш, где начинается страна кимаков... Переправившись через реку Иртыш, приходят к шатрам кимаков... В этой стране выпадает много снега; бывает, что толщина снежного покрова в степи достигает высоты копья. Зимой они уводят лошадей в отдаленную страну, в место Ок-Таг (очевидно, Монгольский Алтай.— Д. С.)»40.

На предполагаемой территории расселения кимакских племен памятники IX—X вв. лучше «всего изучены в Восточном Казахстане, и кимакская принадлежность их здесь ни у кого из исследователей сомнения не вызывает41. Это позволяет использовать восточноказахстанские материалы при определении этнической принадлежности памятников того же времени других районов, так как ясно, что область расселения кимаков (в широком понимании этнонима) не ограничивалась Восточным Казахстаном.

Наибольший интерес в этом отношении представляют памятники сросткинской культуры IX—X вв., получившие название по известному Сросткинскому могильнику около г. Бийска. Честь открытия, определения хронологии и культурной принадлежности памятников сросткинской культуры принадлежит М. П. Грязнову. В 1930 г., собрав все известные к тому времени памятники типа Сросткинского могильника, М. П. Грязнов отметил, что в данном случае «мы имеем дело с культурой кочевников, очень сходной с культурой предшествующей эпохи». В сводной хронологической таблице вещи из Сросткинского могильника составили «III стадию железной культуры на Алтае»42. В работе 1950 г. эти же материалы фигурируют под названием «памятников сросткинского типа»43, а в работе 1951 г.— сросткинской культуры IX—X вв.44. Обоснование этой датировки -М. П. Грязнов дает на материале своих раскопок на Большой Речке (1956 г.) 45, а в 1960 г. он выделяет четыре локальных варианта сросткинской культуры: бийский, барнаульско-камен- ский, новосибирский и кемеровский. Эти районы, по мнению М. П. Грязнова, «соответствовали четырем племенным территориям»46. Позднее А. А. Гаврилова объединила памятники сросткинской культуры в группу «могил сросткинского типа» VIII—X вв., распространенных, по ее мнению, от Забайкалья на востоке до Барабинской степи на западе и от Новосибирской области на севере до Тувы и Горного Алтая на юге. «Расположенные на весьма широкой территории,—отмечает А. А. Гаврилова,— вещи сроеткинских типов говорят о распространении этой культуры у различных племен с разным обрядом погребений» 47.

Вопрос об этнической принадлежности еросткинской культуры решался в литературе по-разному. Первый исследователь этой культуры, М. П. Грязнов, писал, что «сросткинская культура на Алтае представляет собой продукт местного' развития и что примерно в VIII в. население с этой культурой распространилось на север по лесостепным районам Оби»48. А. А. Гаврилова, наоборот, считает, что «эта культура сложилась вне Алтая. Распространение этой культуры связано, видимо, с политическими переменами — господством в степи, в том числе и на Алтае, уйгурских племен, нанесших поражение восточным тюркам в 745 г., а затем кыргызских, разгромивших уйгуров в 840 г.»49. Позднее А. А. Гаврилова определенно высказалась за уйгурскую принадлежность сроеткинских памятников на Северном Алтае50. В некоторых других работах, посвященных конкретным сросткинским памятникам, подчеркивается древнетюркская основа этой культуры51.

Наибольшее количество параллелей прослеживается между материалами восточноказахстанских и североалтайских (срост- кинских) памятников. Не считая общераспространенных для этого времени типов предметов, в них присутствует и ряд специфических форм — костяные изогнутые псалии с «сапожком», костяные и бронзовые пряжки с острым носиком, изображения всадников с «нимбом», подвески в виде птиц и рыб, копоушки, длинные ременные наконечники, двусоставные застежки, различного рода украшения, выполненные в ажурном стиле с мотивами растительного орнамента, изображения птиц, стоящих друг против друга, и т. д. Такое сходство предметов сопроводительного инвентаря может рассматриваться только как свидетельство -принадлежности погребений, в которых они были найдены, к одной археологической культуре.

Этому не противоречат и данные об особенностях погребального обряда, отмеченные в североалтайских и восточноказахстанских памятниках. Для них одинаково характерны восточная (с отклонениями к северу) ориентировка погребенных и подкурганные захоронения, одиночные и с конем. В Восточном Казахстане в основном преобладают погребения с конем, типологически близкие к горно-алтайским. Объясняется это, по-видимому, тем, что генетически те и другие одинаково восходили к телеским племенам, хоронившим своих покойников в сопровождении коня. В более северных районах широко распространяются одиночные грунтовые захоронения и коллективные усыпальницы с несколькими могильными ямами под одной курганной насыпью. Иногда в них сочетаются обряды трупоположе- ния и трупосожжения в пределах одного комплекса. В Восточном Казахстане примером такого погребения может служить курган 146 Зевакинского могильника, где под одной насыпью располагались четыре могильные ямы52. На Северном Алтае в могильнике у с. Иня находилось до трех53, на Большой Речке — до пяти54, а в кургане 30 могильника Ур-Бедари — десять могильных ям с различными особенностями погребального обряда 55. Сравнение инвентаря этих памятников со сросткинским инвентарем из Восточного Казахстана и Северного Алтая показывает как общие закономерности погребального ритуала у обитавшего здесь населения, так и его региональные отличия, что свидетельствует о полиэтническом характере культуры.

Близость сросткинской культуры и культуры кимаков косвенным образом подтверждается и данными палеоэтнографии. Предполагаемый культурно-хозяйственный тип населения сросткинской культуры можно определить как сочетание полуоеедло- го скотоводства, промыслового охотничье-рыболовного хозяйства -и земледелия, которое носило подсобный характер 56. Аналогичные формы хозяйства кимаков устанавливаются данными письменных источников. По Гардизи, например, кимаки «все владеют стадами коров и баранов... Предметы охоты кимаков — соболи и -горностаи»57. Анонимный автор труда Худуд ал- халам сообщает, что «жители ее (страны кимаков.— Д. С.) селятся в шатрах и кочуют в поисках сухой травы, воды и зеленых лугов летом и зимой. Статьями их дохода являются соболь и овцы»5S. Наряду с этим в других источниках указывается, что «их жилище среди зарослей и густых лесов», «очи питаются рисом, мясом и рыбой. Рыбы у них много», и т. д.58 59.

Предполагаемая идентификация сросткинской культуры и культуры исторических кимаков позволяет использовать данные о распространении памятников этой культуры для решения некоторых вопросов этнографии государства кимаков в IX—X вв. Памятники сросткинской культуры начинаются от верховий Иртыша, тянутся вдоль Западного Алтая и затем широко располагаются в приобских степях, т. е., если иметь в виду Алтайскую горную систему в целом, занимают западные и северные ее предгорья с прилегающими лесостепными районами (ер. со- ' общение Гардизи о том, что кимаки «живут в лесах, ущельях и степях»60). Крайним восточным пунктом распространения памятников сросткинской культуры является могильник Ур-Бедари в западных отрогах Кузнецкого Алатау61, служившего, очевидно, этническим барьером между кимаками и енисейскими кыр- гызами в этой части Саяно-Алтая. Интересно', что в письменных источниках кимаки неоднократно' называются в качестве не только западных, но и северных соседей кыргызов62. Именно в это время енисейские кыргызы включили в состав своего государства Туву и Горный Алтай и стали непосредственными соседями кимаков на Иртыше. В таком случае наиболее вероятным местом, где кимаки могли оказаться севернее кыргызов,. мог быть только Северный Алтай, где и находится подавляющее количество сросткинских памятников. Возможность пребывания^ кимаков на Алтае еще раньше допускали некоторые исследователи. Так, В. В. Радлов писал о том, что «северную часть киргизской степи и самый Алтай занимали, вероятно, кеймаки»63.. «В сочинениях восточных авторов,— отмечает Л. П. Потапов,— кимако-кыпчакские племена выступают как жители долины Иртыша и западно-сибирских степей. Они, конечно, обитали в горах Алтая, особенно Западного» 64.

Промежуточное положение между восточноказахстанскими и североалтайскими памятниками занимают погребения, исследованные в Алёйской степи на Западном Алтае. В этническом отношении, по заключению В. А. Могильникова, это была «одна из групп тюркских племен, в культурно-этническом отношении близкая, хотя и не тождественная полностью, восточноказахстанским кимакам»65 66 67. На севере несомненно сросткинский компонент имеется в раннем комплексе Басандайки (г. Томск)6'1. В среднем Прииртышье близок к сросткинской культуре курган у дер. Соляное. По мнению авторов раскопок, «эти курганы характеризуют погребальные традиции кочевников-кимаков»67. Открытые около г. Ишима погребения Пахомовского могильника сылвенской культуры отличаются от сросткинских как по обряду захоронения, так и по составу сопроводительного инвентаря68. Видимо, где-то здесь проходила граница между тюркоязычными кимаками и более северными этнолингвистическими группами. На западе отдельные памятники сросткинской культуры доходят до БарабиН'Ской степи (Усть-Тартасский могильник) 69 и даже до Челябинской области (Синеглазово) 70. О продвижении кимаков на юг свидетельствуют отдельные находки вещей сросткинского типа, в частности «У»-образных бляшек в Семиречье71. В целом область распространения памятников ■сросткинской культуры соответствует территории расселения кимако-кыпчакских племен по данным письменных источников. Вместе с тем археологические материалы вносят определенные коррективы в представления об этногеографии кимаков в IX— .’X вв. Очевидно, кимакскими следует считать достаточно густо населенные, судя по концентрации памятников, районы Северного и Западного Алтая, а к выделенным М. П. Грязновым локальным вариантам сросткинской культуры добавить восточноказахстанский и западноалтайский ареалы.

Одновременно из памятников «сросткинского типа», приведенных А. А. Гавриловой, надлежит исключить забайкальские и тувинские материалы, которые, скорее всего, относятся к культуре енисейских кыргызов. Вызывает также сомнение выделение горно-алтайского варианта сросткинской культуры. Многочисленные параллели с курганом 2 Копёнского чаа-таса, дата которого убедительно определена Б. И. Маршаком — не ранее середины IX в., позволяют синхронизировать курайские и ко- пенские материалы72. Погребения VIII—IX въ. в других местах: Горного Алтая, по составу сопроводительного' инвентаря мало похожие на сросткинские (Катанда II, к. 2 и др.) 73, относятся к той же культуре, что и Курай. По некоторым общим формам предметов памятники на Северном Алтае действительно трудно* отличить от горно-алтайских, но объясняется это не столько их генетической преемственностью, сколько сосуществованием.

Вопрос о сложении сросткинской культуры пока так же неясен, как и вопрос о ранних этапах этнической истории кима;- ков. Несомненно, что определенную роль в обоих случаях сыграли уйгуры. Известно, что после 840 г. уйгуры, по> выражению* письменных источников, «рассеялись». При этом «третье колено?' поселилось в лесах на Иртыше, не разводило скот, а занималось рыболовством и охотой...»74. Б. Е. Кумеков связывает с распадением Уйгурского каганата появление в составе государства кимаков племен эймюр, байандур и татар, в результате чего «происходит сложение кимакской федерации, в том составе, который приводит Гардизи»75. У Мае'уди упоминается этноним кимак-югур, который можно рассматривать как уйгурский компонент в этнокультурной общности кимаков76. Эти факты нельзя не сопоставить с некоторыми археологическими наблюдениями. А. А. Гаврилова была совершенно права, указывая: аналогии сроеткинекому поясу на уйгурских росписях Турфа- на77. К этому можно добавить сходство ланцетовидных и трехперых наконечников стрел, срединных накладок лука с расширенными концами из уйгурских катакомб в Туве и кимакских: погребений в Восточном Казахстане, а также находки обломков «уйгурских ваз» на Иртыше, уже отмеченные Л. Р. Кыз- ласовым 78.

Можно наметить определенную преемственность между основными событиями в истории народов Саяно-Алтая в конце I тысячелетия н. э.: победа енисейских кыргызов над уйгурами привела к широкому расселению тех и других; некоторые племена, прежде входившие в Уйгурский каганат, влились в состав, кимакской федерации. Это привело к окончательному оформлению кимако-кыпчакской общности. В результате на севере Центральной Азии сложились два крупных этнополитических объединения — енисейских кыргызов и кимаков—с общей границей на Иртыше. Последнее обстоятельство важно в источниковедческом отношении: сведения арабских авторов о кимаках дополняются данными китайских хроник о кыргызах и тем самым территория Южной Сибири оказывается заключенной между двумя центрами древнейшей /письменной историографии.

Вопрос о характере взаимоотношений между енисейскими кыргызами и кимаками практически остается неисследованным. Единственная работа по этому поводу, очень интересная с точки зрения постановки проблемы, принадлежит К. И. Петрову79. Известно, что из столицы кимаков на Иртыше в ставку кыргызского кагана на Енисее шел торговый путь, однако, замечает В. В. Бартольд, «был ли торговый путь из страны кимаков в страну киргизов как продолжение пути из областей ислама к кимакам и каковы вообще были отношения между этими двумя народами, совершенно неизвестно» 80. В Среднюю Азию «главным предметом ввоза от этих обоих народов был мускус»81, а также предметы пушного промысла, которые кыргызы и кимаки, скорее всего, собирали в качестве дани с подвластных им: племен.

Уже многим исследователям бросалось в глаза сходство между основными формами предметов сопроводительного инвентаря из погребений типа сросткинских и погребений енисейских кыргызов. Первым это отметил С. В. Киселев, который писал, что «уздечные и поясные наборы Тюхтятского клада совершенно аналогичны украшениям, обнаруженным в погребениях IX— X вв. сросткинских курганов Северного Алтая... Очевидно, в IX—X вв. по всему Саяно-Алтайскому нагорью распространяется новая мода на вещи тюхтятско-сросткинских типов»82. Идея, высказанная С. В. Киселевым, была поддержана другими исследователями. Так, К. И. Петров пишет, что «инвентарь погребений в известном кургане (?) близ с. Сростки на реке Ка- туни, будучи связан с древними местными алтайскими традициями, резко отличающимися от приенисейских, вместе с тем имеет ряд характерных черт более развитой материальной культуры енисейских кыргызов»83. Влияние культуры енисейских кыргызов отразилось на декоративном оформлении горно-алтайских, в частности курайских, предметных серий. «Не менее* ярко,— по заключению Т. Н. Троицкой,— прослеживается в это время влияние культуры кыргызов и, возможно, проникновение их на берега Оби»84. В Восточном Казахстане кимакские и -кыргызские погребения IX—X вв. расположены не только на одной территории, но и в пределах одних и тех же могильников85. Публикуя материалы Бобровского могильника, Ф. X. Арсланова отмечала, что «единство форм и основных элементов орнамента на бобровских подвесках и сросткинских бляхах, а также близость к орнаменту на предметах енисейских кыргызов позволяют говорить о происшедшем, по-видимому, взаимовлиянии этих племен»86. По мнению Ф. X. Арслановой, «они являются отражением политических связей кимако-кыпчакских племен с отдельными племенами древнехакасского государства» 87.

Вопрос о характере связей между племенами, входившими в состав государственных объединений енисейских кыргызов и ки- маков, можно рассматривать в нескольких связанных между собой аспектах: по линии погребального обряда, общности форм предметов сопроводительного инвентаря и совпадения некоторых черт этнографического облика населения, отмеченных письменными источниками.

Известно, что в курганах Копёнского и Уйбатского чаа-тасов — классических примерах кыргызского трупосожжения — были найдены отдельные кости людей и животных88. Под одной насыпью здесь находилось несколько захоронений (в Копёнах — от одного до трех) со смешанным обрядом захоронения. В большинстве могил были найдены человеческие кости, которые могут быть только остатками трупоположений. При этом А. А. Гаврилова убедительно показала, что так называемые «тайники» на самом деле являются сопроводительным инвентарем погре бений с трупосожжениями: вещи из «тайников», как правило, побывали в огне погребального костра, в Копёнах найдены горшочки с остатками трупосожжений, а в кургане 6 остатки сожжения находились на каменной плитке, покрывавшей «тайник» 89. Такое сочетание различных норм погребального обряда в пределах одного комплекса становится понятным при сравнении с памятниками сросткинской культуры, где оно является обычным, особенно в северных районах ее распространения.

Для культуры енисейских кыргызов IX—X в в. наиболее характерны стремена с петельчатой дужкой и прорезной подножкой, витые удила с «8»-образными окончаниями звеньев, расположенными в разных плоскостях с «5»-образными псалиями.. В наборе наконечников стрел иногда встречаются плоские ромбические, чаще трехперые с пирамидально оформленной верхней частью наконечники с прорезями в лопастях. Из украшений следует отметить тройники круглые и «Т»-образные с вырезными лопастями, высокие накладные бляхи, лировидные подвески с сердцевидной прорезью, зажимы для кистей, сердцевидные подвески с колокольчиком-личиной 'посередине и т. д. Большинство предметов из кыргызских погребений имеет развитую систему растительной орнаментации. В общем этот же набор предметов повторяется и в сроеткинских памятниках по всей территории их распространения, но в несколько ином оформлении.. Здесь преобладают плоские ромбические наконечники стрел; трехперые с пирамидально оформленной верхней частью также встречаются, но в отличие от кыргызских они не имеют прорезей в лопастях. Стремена с петельчатой дужкой более массивны. Сросткинские удила употреблялись с костяными псалиями,. представляющими вариант «8»-образных, но внешние кольца удил здесь чаще расположены в одной плоскости, а не в перпендикулярных, как у енисейских кыргызов. У сроеткинских сердцевидных подвесок с колокольчиком-личиной край волнистый, поле вокруг личины гладкое, а орнамент в виде трилистников располагается только по краю. Кыргызские сердцевидные подвески с личинами крупнее, 1преимущественно с ровным краем и сплошь покрыты растительным орнаментом. Тройники в сроеткинских памятниках также «Т»-образные, но в отличие от кыргызских — плоские. Лировидные подвески встречаются редко и имеют не сердцевидные, а круглые прорези. Наряду с растительным орнаментом часто используются мотивы геометрического орнамента и т. д. Приведенных примеров достаточно, чтобы говорить о том, что, несмотря на особенности оформления отдельных предметов сопроводительного инвентаря, материальный комплекс культуры енисейских кыргызов и сросткинской культуры существенно не отличаются друг от друга. Варьируют в основном элементы декоративного порядка, при одинаковом или близком конструктивном решении предметов. В известной степени можно говорить о двух вариантах культуры IX— X вв. в Южной Сибири — кыргызском и ероеткинском, развивающихся параллельно и в несомненном взаимодействии: (см. табл.). 

Таблица. Некоторые общие типы предметов культуры IX—X вв. 1—22— кыргызский вариант, 23—42 — сросткинский вариант. 1, 3, 4, 8, 12, 13 — Минусинский Музей (по Д. А. Клеменцу); 9 — Минусинский Музей (по В. П. Левашовой); 2, 5, 16 — Капчалы I (по Л. А. Евтюховой); 6 — Ладейское (Красноярский Музей, колл. 175); 7, 10, И, 17, 19, 20, 22 — Тора-Тал-Арты (по Л. Г. Нечаевой); 14, 15 — Шанчиг (по Л. Р. Кызласову); 18 — ст. Минусинск (по Р. В. Николаеву); 21—Элегест (по Л. Р. Кызласову); 24 — Усть-Боль- шая Речка (Бийский Музей, колл. 843); 23, 25—29, 33, 34, 36, 37, 39, 42 — Сросткинский могильник (23, 28, 29, 34 — Бийский Музей, колл. 849; 25 — по А. Захарову и В. Арендту; 26, 27, 33, 36, 37, 39, 42 — по А. А. Гавриловой); 30 — Ур-Бедари (по М. Г. Елькину); 31, 32 — вещи, найденные «между Обью и Иртышом» (по Г. Ф. Миллеру); 35 — Басандайка; 38 — Орловский могильник (по Ф. X. Арслановой); 40, 41—Иня (по А. Кузнецовой).

В конце X в. сросткинская культура заканчивает свое существование. Одновременно со -страниц письменной истории исчезает имя кимаков как названия государственного объединения. С отпадением кыпчакского ареала кимакский союз распался на несколько самостоятельных областей — Андар аз кыф- чак, Иагсун-йасу, Кыркырхан90. Из них Андар аз кыфчак — «область кимаков, где жители напоминают гузов некоторыми своими обычаями», а Кыркырхан — «еще одна область, принадлежащая кимакам, и жители ее напоминают по своим обычаям хырхызов»91. По мнению Б. Е. Кумекова, Кыркырхан — это район, который «находился гораздо ближе к каким-то группам кыргызов, чем к другим тюркским племенам»92. К. И. Петров помещает эту область «на границе с владениями енисейских киргиз — примерно- в верховьях Оби, при слиянии Бии и Катуни», а местное население называет приобскими или «периферийными кыргызами»93. По Рашид ад-дину, урасуты, теленгуты и куштеми «обитают по лесам в пределах страны киргизов и кэм-кэмджиутов», а затем оказываются «по ту сторону киргизов на расстоянии одного месяца пути»94, вероятно, от места своего первоначального обитания. О племени кесим (те же куштеми) в другом источнике говорится, что «это, один из хырхызских народов, их речь ближе халусской, а по одежде они напоминают кимаков»95. Сообщения о том, что жители ки- макской области Кыркырхан по своим обычаям близки к енисейским кыргызам, а подчиненные енисейским кыргызам куштеми по одежде напоминают кимаков, можно рассматривать как свидетельство определенных ассимилятивных процессов, происходивших в Южной Сибири на рубеже I и II тысячелетий н. э.

СПИСОК СОКРАЩЕНИЙ
АО — Археологические открытия
ВАУ — Вопросы археологии Урала. Свердловск
Изв. СО АН — Известия Сибирского отделения АН СССР
НКИСДВ — Научная конференция по истории Сибири и Дальнего Востока
СГЭ — Сообщения Государственного Эрмитажа
Тр. ИИАЭ — Труды Института истории, археологии и этнографии