Археология Хакасии

В культуре енисейских кыргызов хорошо представлены предметы декоративно-прикладного и изобразительного искусства. Анализируя материалы кыргызской торевтики, С. В. Киселев усматривал в ней реминисценции скифо-сибирского звериного стиля и наследие традиций таштык-ской культуры [Киселев, 1951, с. 349.] В то же время он отмечал и влияние искусства сасанидского Ирана и империи Тан на развитие художественной обработки металла на Енисее. В развитии кыргызского прикладного искусства С. В. Киселев выделял два этапа: VI—VIII и ІХ-Х вв. По его мнению, для обоих этапов были характерны одни и те же «черты художественного развития» [Киселев, 1951, с. 360.]

В предметном комплексе кыргызской культуры VI-VIII вв. представлены поясная и сбруйная фурнитура, орнаментированные удила и стремена, накладки седел, пиршественная посуда. Среди поясных бляшек и пряжек встречаются изделия широко распространенных «общетюркских» форм с гладкой поверхностью, лишенные орнамента. Однако у кыргызов в эпоху чаа-тас были распространены и следующие орнаментированные изделия: прорезные бляхи-оправы, накладки и бляшки, украшенные растительным орнаментом в сочетании с розетками, цветками смоквы и гроздьями винограда. На бляшках встречаются изображения хищника, терзающего барана, и парные фигуры фантастических хищников. На бляшках из Копенского чаа-таса встречаются изображения крылатых хищников, фениксов, уток, скрестивших шеи, рыб.

Археолог JI. А. Евтюхова подчеркивает сходство этих мотивов с изображениями на пиршественной посуде сасанидского Ирана [Евтюхова, 1948, с. 46.] В Копенском чаа-тасе обнаружена подвесная сердцевидная бляха с прорезным растительным орнаментом, с изображением человеческой личины и двух голов драконов с лунными дисками в зубах, многочисленные бляшки с орнаментом в виде распустившихся цветов и растительных побегов, подвесные бубенцы.

Сложен вопрос о происхождении золотой и серебряной пиршественной посуды, украшенной сложным растительным узором и изображением грифов, терзающих рыбу. JI. А. Евтюхова отмечает иранские и китайские элементы в орнаментации этой посуды. В Копенском чаа-тасе обнаружены замечательные бронзовые рельефы, изображающие сцену богатырской охоты всадника с луком на тигра, барса и копытных зверей. Подобный сюжет характерен для сасанидского Ирана. Однако изображения гор и облаков свидетельствуют о переработке сюжета из танского Китая [Евтюхова, 1948, с. 47.]

В целом кыргызская торевтика эпохи чаа-тас значительно отличается от синхронных комплексов древних тюрок. В ней не представлен геральдический стиль, но широко распространены растительные, антропоморфные и зооморфные сюжеты, характерные для VIII—X вв. Кыргызская торевтика разнообразнее по составу, чем предметы древнетюркской и уйгурской. В ней отчетливее прослеживаются элементы иранского и китайского влияния.

Кыргызская торевтика эпохи «великодержавия» (ІХ-Х вв.) выделяется из общего комплекса художественно обработанных металлических изделий и представлена многочисленными находками в Туве. Образцы подобной торевтики встречены практически по всей территории распространения кыргызской культуры в эпоху ее максимального расцвета: от Прииртышья до Восточного Забайкалья и от таежной зоны Сибири до Восточного Туркестана [Худяков, 1996, с. 183-186.]

Художественной обработке подвергались предметы поясной и сбруйной фурнитуры, перекрестья, навершия, обоймы, петли и обкладки ножен клинков, оковки седел, пиршественная посуда. Подавляющее большинство предметов изготавливалось из бронзы, иногда покрывалось позолотой. Дорогие изделия делались из золота и серебра. Орнаментировались поясные бляхи, накладки, наконечники ремней, подвесные бляхи, обоймы, бляхи-распределители, пряжки, зажимы, накладки каптаргаков (т. е. кожаных кисетов).

В этот период у кыргызов были широко распространены разнообразные мотивы растительного орнамента: извивающиеся побеги с завитками, листьями, бутонами или распустившимися цветами лотоса, смоквы, фоздьями винограда. Зооморфные и антропоморфные сюжеты встречаются в виде самостоятельного изображения или в сочетании с растительным орнаментом. На бляшках представлены изображения крылатых львов, оленей, горных козлов, лошадей, грифов, петухов, фениксов, уток, гусей, рыб.Часто фигуры животных изображены парами, противостоящими, скрестившими шеи. Некоторые  изображения птиц очень стилизованы под растительные фигуры.

Антропоморфные сюжеты представлены личинами в островерхих головных уборах, с раскосыми глазами, широко раскрытым ртом, усами и бородой, а также подвесками в виде всадников в панцирях или халатах, с копьями и колчанами. На бляшках встречаются антропоморфные фигуры в коронах, иногда парами или по трое. В качестве орнаментального сюжета использовались бубенцы, буддийские и манихейские религиозные символы: узел бесконечности, пламенеющая жемчужина, цветок смоквы, лотос. Встречаются крестообразные фигуры с расширяющимися концами, напоминающие несторианские кресты.

При оценке эстетической значимости орнаментальных мотивов исследователи склонны выделять господство растительных сюжетов, орнаментализм, связь с религиозной символикой. Обилие и разнообразие сюжетов свидетельствуют о бурном расцвете художественной обработки металлических изделий в кыргызской культуре в эпоху «великодержавия». Однако рост количества сюжетов происходил за счет заимствования инокультурных образцов, которые в значительной мере стали определять характер всего орнаментального спектра. Основной поток заимствований шел из иранского культурного мира, в том числе из Согдианы и Восточного Туркестана. Значительное влияние на выбор сюжетов орнаментации торевтики оказывали контакты кыргызской знати с представителями прозелитарных религий - зороастризма, манихейства, буддизма и несторианства. Ряд элементов орнаментации кыргызской торевтики, возможно, восходит к согдийским орнаментальным традициям. Так, например, золотая пиршественная посуда из Копенского чаа-таса с явными чертами согдийских элементов орнаменталистики может датироваться IX в. н.э. [Маршак, 1971, С. 54-57.]

Кыргызы не хоронили наиболее ценные предметы сопроводительного инвентаря в могилах, а прятали их в тайники, расположенные рядом. Это делалось для того, чтобы охотники за золотом не завладели сокровищами.

Даже русские бугровщики не смогли разгадать секрет чаа-тасов, ибо раскапывали, как правило, все курганы в центре захоронения. Благодаря предусмотрительности кыргызов, тайники уцелели, а тайна чаа-тасов была раскрыта только в советское время.

Обнаружение кладов-тайников советскими археологами было больше чем сенсация. Находки из Копенского чаа-таса буквально потрясли весь мир, в корне изменив представления о кыргызском искусстве и в целом об уровне средневековой цивилизации Саяно-Алтая.

В 1940 году даже самые ярые пессимисты смогли убедиться в реальности существования легендарных сокровищ Минусинской котловины.

Чаа-тасы (дословно с хакасского языка означает «камень войны») получили свое название за большое количество вертикальных каменных плит, врытых вокруг каменных курганов. По древним легендам, они представляли врезавшиеся в землю скальные обломки, которые кыргызские богатыри бросали в неприятеля. Истории о подвигах средневековых героев сохранились вместе с преданиями о несметных сокровищах чаа-тасов. Легенды гласили, что духи могучих воинов охраняют под непреступными каменными плитами курганов золото, завоеванное в сражениях.

Рассказы о спрятанном золоте подвигли искателей сокровищ на грабительские раскопы многочисленных курганов Хакасии . Еще во времена золотой лихорадки XVIII в. Копенский чаа-тас, как магнитом, притягивал к себе грабителей всех мастей. Самые опасные - бугровщики - не оставили ни одного «живого» места, разграбив многие могилы археологического памятника. Попав сюда и по достоинству оценив запасы драгоценного металла, здесь навсегда остался проявлять свои «способности» некоронованный король бугровщиков - Селенга.

1 октября 1739 года, пораженный невероятными рассказами о бугров-щике, с ним лично встретился ученый И. Ф. Миллер. Селенга жил в подземной лачуге у древнего кладбища на левом берегу Енисея в местечке Копен-Карагас близ деревни Абакано-Перевозной (ныне д. Абакано-Перевоз Боградского района Республики Хакасия). Здесь находилось множество древних могил, в которых издавна в значительном количестве находили золотые и серебряные вещи. Легендарный Селенга занимался ограблением древних погребений. Он прибыл в эти места из города Селен-гинска, от названия которого и получил свое прозвище. О знаменитом буг-ровщике ходили легенды, будто бы он видит сокровища сквозь толщу земли, чувствует золото по запаху.

Как рассказал Селенга И. Миллеру, уже более тридцати лет он провел среди здешних могил, устроил себе тут землянку и отлучался лишь за тем, чтобы променять в кабаке кое-что из своих находок на водку. Появления Селенги всегда с нетерпением ожидали местные торговцы, которые знали, что старик всегда платит за покупки серебром и золотом. Подвыпив, старик часто хвастался окружающим своими находками, вызывая у них зависть и удивление.

Селенга грабил беспрерывно могилы разных эпох. Старик копал всегда один: киркой поднимал большие камни, а лопатой выгребал из могил содержимое. Под старость у него отсохла левая рука, тогда он стал привязывать к ней лопату и, налегая на нее грудью, копал землю.

Рассказывая о своих находках И. Миллеру, Селенга сообщил, что чаще всего серебро и золото, причем «большей частью в слитках», попадалось ему под плоскими каменными насыпями среди пепла. Видимо, речь шла о средневековых могилах кыргызов, которые сжигали своих умерших в одежде и украшениях. При этом различные металлические украшения при сжигании превращались в слитки.

Бугровщиками разрушена масса исторических памятников. Однако с другой стороны, они, сами того не подозревая, находками уникальных золотых, серебряных и бронзовых изделий заявили о существовании в Южной Сибири высококультурной цивилизации. О происхождении кыргызского феномена выдвигались самые невероятные гипотезы. Ученый И. Миллер связывал кыргызскую цивилизацию с древним народом - самонеянами, которые были изгнаны из Индии браминами. А французский коллекционер и ценитель искусства Бальи считал, что «Атлантиду Платона напрасно искали на дне океана, в действительности же она находится в просторной Минусинской степи». (Шавыркин, 2005, с. 13.)

Драгоценные изделия находились не только в усыпальницах, но и в специальных тайниках, расположенных вне погребальных камер. Многие сокровища кыргызов спасло то обстоятельство, что бугровщики прокладывали узкий грабительский лаз в центре могилы и поэтому тайников с золотом не задели, а смогли завладеть только содержимым погребальных камер. Раскрыть тайну древних кыргызов удалось лишь в советское время широкомасштабными раскопками археологов.

В 1937-1940 годах известные ученые С. В. Киселев и Л. А. Евтюхова предпринимают раскопки Копенского могильника. Ничего не предвещало сенсаций, так как все курганы имели следы ограблений. Но в отличие от бугровщиков, в интересах науки археологи делали раскопы курганов по всему периметру. Это обстоятельство сыграло решающую роль в раскрытии секрета чаа-таса. В результате раскопок археологи обнаружили несколько непотревоженных тайников с самыми настоящими сокровищами. Причем один из тайников находился буквально в нескольких сантиметрах от края грабительского лаза.

Содержимое тайников превзошло самые смелые ожидания археологов. Никто из исследователей ранее не находил подобных сокровищ. Золото появлялось из тайников как грибы после дождя: золотые нашивные и наременные бляхи, массивная золотая бляха от пояса с растительным орнаментом, обрывки золотых листков, золотые серьги и браслет, бляхи от сбруи, ножен меча и отделки колчана из серебра и золота.

Но самой дорогой находкой была средневековая посуда: четыре золотых кувшина на серебряном блюде и золотая тарелка. Посуда была просто великолепна: «Два из кувшинов покрыты рельефным растительным орнаментом, среди которого фантастические птицы, терзающие рыб. На двух других сосудах изображений нет, но зато на их днищах есть надписи, сделанные орхонскими письменами, в которых речь идет о дани, принесенной господину: «Бегское серебро мы дали» и «Золото... дар Ача». [Киселев, 1951, с. 66.] На тарелке также имеется изображение фантастических птиц и цветов. Вес четырех золотых сосудов составил 2352,6 грамма, серебряного блюда - 2070,5 грамма, золотой тарелки - более 500 граммов.

Большое количество золотых кладов на территории Минусинской котловины объясняется, во-первых, богатыми и доступными месторождениями золота, которые начали разрабатывать с древнейших времен и, во-вторых, многочисленными экстремальными и чрезвычайными ситуациями на протяжении всей истории региона. Таким образом, по воле людей золото оказалось в бесчисленных курганах и потайных местах.

В 1846 году жителями д. Верхняя Биджа на горе Калмыковой, расположенной в 3,5 км от селения, были разрыты курганы с каменными насыпями, под которыми нашли более двадцати серебряных сосудов. [Вадец-кая, 1981, с. 18.] В 1934 году около п. Капчалы в Уйбатской степи археолог Минусинского музея В. П. Левашова в могилах обнаружила золотой браслет, сбруйные наборы из золотых, серебряных и бронзовых украшений, серебряные украшения пояса, деревянные статуэтки баранов с серебряной и бронзовой обкладками туловища и с золотой обкладкой головы. В 1936 году при раскопках огромного могильного поля в 6 км от ст. Уйбат в тайниках были найдены серебряный сосуд с надписью, стремена, покрытые инкрустированным серебром, железные удила, украшенные головами баранов и растительным узором с золотой насечкой, позолоченная фигурная бляха-накладка, деревянная фигурка барана, обложенная листовым золотом. [Вадецкая, 1981, с. 19.] В 1964 году на левом берегу Енисея близ села Батени, в 140 км к северу от г. Абакан, при раскопках могильника ІХ-Х веков Красноярской археологической экспедицией были обнаружены серебряная чарка с золочеными рисунками и уйгурской надписью, бронзовая чаша с орнаментом, тисненые серебряные бляшки, украшавшие пояс кыргызского чиновника.

К редким находкам относятся золотые серьги в виде миниатюрных полых фигурок полуобнаженных женщин, крепящихся к пластине с нимбом, крыльями и загнутым хвостом, окантованные витой проволокой. Они были найдены в могильнике, расположенном рядом с аалом Койба-лы. К нимбу и крыльям на цепочках прикреплены миниатюрные шарики. К каждой серьге крепилась подвеска в виде объемного полого бутона цветка, вероятно лотоса, с шариками на цепочках. Эти фигурные серьги напоминают скульптурные изображения Гаруды (по-хакасски «Хан кире-ти»), персонажа индуистского и буддийского пантеона. Койбальские серьги имеют следы починки. Вероятно, они использовались в качестве женских украшений длительное время. [Худяков, 1998, с. 67-68.]

В начале 1990-х годов на протяжении нескольких лет одним из местных жителей в районе бывшей д. Копены найдены уникальные предметы древних кыргызов: штампованная бляха с изображением воина-всадника, стреляющего из лука; 10 блях с изображениями кабана, тигра, льва, козы; около 80 бронзовых и около 10 золотых и серебряных поясных и ременных блях с уникальными образцами торевтики енисейских кыргызов: изображениями «пылающих жемчужин», лотосов, фениксов, парных рыб. В 2006 году в районе Абакано-Перевоза Боградского района Республики Хакасия найден средневековый серебряный пояс - комплект накладных пряжек пояса, сам кожаный ремень не сохранился.

Ценность этих археологических находок определяется не только тем, что они сделаны из драгоценных металлов, но и высокими художественными достоинствами. Некоторые из кыргызских предметов покрыты богатой накладной или чеканной орнаментацией. Орнамент состоит из растительных узоров и звериных мотивов. Все изделия подобного рода являются уникальными. Они обычно сопровождали могилы знатных людей.

О кладах Минусинской котловины сложено немало древних преданий, красивых легенд, невероятных историй. Каждая из них по-своему интересна и не похожа на другие. Изучение причин и условий рождения преданий и легенд однозначно свидетельствует, что в большинстве случаев они возникают на основе реальных исторических событий и фактов. Поэтому сообщения, идущие из глубины веков о богатствах, хранящихся в земле Хакасии, заслуживают пристального внимания. Порою сведения о сокровищах Хонгорая уходят своими корнями в глубокую древность. Некоторым преданиям несколько сотен, а другим, может быть, и тысяч лет, однако они по-прежнему вызывают большой интерес людей.

Например, существует легенда, согласно которой в одной из двух пещер горы Тепсей замурован клад кыргызов рода Марьясовых. Особую ценность представляют серебряные таблички с орхоно-енисейскими надписями, спрятанные в сундуках. Косвенно наличие клада подтверждает находка на Тепсее двух каменных львов, которые находились у входа в пещеры Марьясовых. Сегодня эти львы хранятся в Минусинском краеведческом музее им. Н. Мартьянова.

Золото, согласно представлениям хакасов, находится в ведении горных духов. Они его стерегут. Отблески золотого огня «алтын оды» порой виднеются ночью в степи в виде красного пламени. Счастливец, увидевший такие отблески, должен на это место бросить свой головной убор или кушак и три раза тыльной стороной руки хлопнуть по земле со словами: «Я хозяин!». Потом окропить место вином для ублажения горных духов и только затем приступить к добыче золота. В противном случае оно исчезнет.

Хакасы верили, что захороненное золото не лежит на месте и имеет способность исчезать. Поэтому клад надо зарывать обязательно в паре с посторонним предметом. Если спрятать золото с костями зверей, то оно будет ходить, приняв облик зверя, если оно будет захоронено с костями домашнего скота, то будет встречаться в образе животного. Ночью, при встрече с подобными животными, надо произнести: «Если ты злость - то стань злостью, если ты золотой клад - то стань золотом!». Потом на это место надо бросить что-нибудь из своей одежды. Наутро, где отыскивали брошенный предмет, находили клад. [Бутанаев, 2003, с. 43.]

Среди хонгорцев широко бытует легенда о золотом кладе Оджен-бега. Накануне присоединения Хонгорая к России, во время угона кыргызов в Ойратскую землю, глава черноголового народа князь Од-жен-бег приказал захоронить свою казну. Девять конских вьюков золота, золотой трон (алтын сірее) и золотой жеребец (алтын хулун) были зарыты в междуречье Июсов под горой Сарыг хая (Желтая скала). С тех пор кызыльцы, на территории которых находится клад, под покровительством духов-хранителей золота зажили счастливо. Однако ежегодно в жертву золотому жеребцу необходимо было забивать соловую кобылицу. В конце концов кызыльцы решили выкопать и забрать себе золотой клад Оджен-бега. На горе Сарыг-хая они прорыли глубокий колодец, но вместо золотого жеребца они выкопали конский череп. Тогда с возмущением кызыльцы бросили его через Белый Июс в сторону качинских поселений. Вдруг конский череп превратился в селезня (когін ортек) и над Июсскими степями разнеслось проклятие: «Вы перестали почитать предков. Поэтому счастье кызыльцев (хызыл чон ырызы) пусть перейдет к качинцам!» После этого ка-чинцы стали жить богато, а кызыльцы обеднели.

Для того, чтобы достать клад Оджен-бега, нужно было в качестве выкупа принести на заклание желтую овцу, соловую кобылицу и рыжую девушку.

Согласно хонгорской мифологии, в последний год мира золотой жеребец оживет и на золотом троне снова воссядут черноголовые правители Хонгорая. [Бутанаев, 2003, с. 44.]

У кыргызов в эпоху раннего Средневековья практиковали резьбу по кости, дереву, бересте. Однако из-за погребального обряда кремации в курганах кыргызской культуры подобные предметы почти не сохранилось. Их находки единичны. В одном из курганов Уйбатского чаа-таса найдены остатки берестяного туеса с резным орнаментом в виде человеческой личины, фигуры верблюда и спирального узора [Евтюхова, 1948, рис. 24.]

В погребениях Уйбатского чаа-таса и могильника Капчалы I найдены деревянные скульптуры баранов, обложенные золотой фольгой . Эти предметы восходят к таштыкской культурной традиции [Евтюхова, 1948, с. 27.]

У кыргызов в эпоху чаа-тас была развита орнаментация керамической посуды. На сероглиняных гончарных вазах преобладал штампованный елочный орнамент в виде двух или трех горизонтальных полос по тулову, соединенных ломаной линией или завитками в виде бараньих рогов. Значительно реже встречаются сердцевидные фигуры. На некоторых сосудах с помощью резьбы нанесены тамги.

В эпоху «великодержавна» (ІХ-Х вв.) в связи с широкой миграционной активностью кыргызского населения и подвижным образом жизни керамическая посуда теряет свое значение. В памятниках ІХ-Х вв. гончарные вазы встречаются очень редко. Они орнаментированы полосами штампованного елочного или ромбического орнамента по тулову и на плечиках сосудов. Иногда полосы соединены завитками.

Лепная посуда почти не орнаментировалась. На лепных вазах встречаются полосы резного орнамента в виде ломаной линии, соединяющей две горизонтальные линии. На баночных сосудах встречаются шишечки-налепы с четырех сторон по венчику. Очень редко встречаются сосуды с росписью, напоминающей цветную поливу.

В изобразительном искусстве кыргызов доминировала резная техника нанесения рисунков и контурная манера изображения фигур людей и животных. До недавнего времени к кыргызской культуре в Минусинской котловине относили все петроглифы, выполненные резной техникой. После открытия тепсейских плакеток с резными многофигурными композициями выяснилось, что многие минусинские петроглифы, выполненные гравировкой, относятся к таштыкской культуре.

Наиболее ярким памятником кыргызского наскального искусства является Сулекская писаница. Резные рисунки Сулека отличаются большой тщательностью. Мастера очень хорошо владели инструментом, практически не допуская неточностей или схематизма. Тонким стальным остриём кыргызские рисовальщики создали на скальных плоскостях резные изображения скачущих на конях всадников, бегущих оленей, борющихся зверей. Особенно привлекают внимание своей выразительностью изображения сулекских тяжеловооруженных всадников. Закованный с ног до головы в латы, с круглой бляхой на груди, с луком и колчаном за поясом и с множеством оружия в правой руке, воин направляет копьё, украшенное маленьким знаменем, на коленопреклонённого стрелка. Встречаются изображения пеших и конных легковооруженных воинов и охотников, женских фигур в трехрогих головных уборах, дерущихся верблюдов, верблюдов с повозкой, оленей, аргали, косуль, собак, волков, птиц и др. Рисунки панцирных всадников выполнены с особой тщательностью. На изображениях выделены плюмажи, шлемы, панцири, щитки-зеркала, копья с наконечниками и флажками, боевые топоры, луки в налучьях, колчаны. Детально прорисована конская сбруя, в том числе седла, потники, нагрудные и подшейные ремни, поводья, узда с трензелями. У лошадей выстрижена зубцами грива, подвязан узлом и заплетен хвост, на крупе показана тамга. У одного всадника изображены черты лица, глаза, нос, открытый в крике рот, округлый подбородок.

Для кыргызской петроглифики характерна гиперболизация функциональных черт персонажей. У всадников показан мощный торс и слабые ноги. Однако достаточно высокая техника резьбы по камню позволяла детализировать изображения и добиваться большой выразительности. В отдельных случаях заметно стремление передать индивидуальные черты некоторых персонажей. Менее значимые персонажи изображались более схематично.

Кыргызские петроглифы тематически разнообразны. Наряду с батальными и охотничьими сюжетами на них имеются бытовые, жанровые сцены. Например, перекочевка на верблюдах, бой верблюдов. Последний сюжет известен в Средней Азии с эпохи бронзы. Он был популярен и в гуннское время.

В кыргызской культуре отсутствует монументальная скульптура, хотя в мелкой пластике имеются скульптурные изображения, например, фигурки баранов, обернутые золотой фольгой.

Итак, в художественной обработке металла у кыргызов прослеживаются традиции звериного стиля гунно-сарматской эпохи, которые просуществовали вплоть до ІХ-Х вв. в виде реминисценций. Дальнейшее развитие кыргызской орнаменталистики происходит благодаря распространению зооморфных и ихтиоморфных сюжетов, заимствованных из иранской, согдийской и китайской торевтики. Следует отметить, что на территории Минусинской котловины в результате археологических раскопок найдены десятки серебряных кубков, серебряных чаш и серебряных кувшинов. Все они датируются ѴІ-ХІІ веками и свидетельствуют о «серебряной» культуре кыргызов. К концу I тыс. н.э. кыргызское искусство достигло наивысшего расцвета и оказывало существенное влияние на окружающие иноэтничные племена, обитавшие в Южной Сибири.

Для кыргызских кочевников в целом характерны общие черты в осмыслении социальной реальности, выразившиеся в эстетизации воинской доблести. Все виды художественной деятельности номадов были в той или иной мере ориентированы на освящение военно-дружинного жизненного идеала. Изображения средневековых панцирных всадников и боевых коней - это апофеоз военного профессионализма и воспевания изобразительными средствами оружия и военного снаряжения.

Источник: Очерки истории Хакасии ( с древнейших времен до современности) / гл.ред. В.Я. Бутанаев; научн.ред. В.И. Молодин.  Абакан. Издательство Хакасского государственного университета им. Н.Ф. Катанова, 2008. - 672 с. Илл.

Кыргызы на протяжении Средних веков в целом оставались шаманистами. Их религиозные культы возникли в условиях родового уклада, задолго до образования их государства. Китайские хронологи династии Тан при описании страны «Хягас» отмечали: «Жертву духам приносят в поле. Для жертвоприношения нет определенного времени. Шаманов называют гань (кам)». [Бичурин. 1950. с. 353.] Служителей шаманских культов тюрки Саяно-Алтая до сих пор называют «кам» (по-хакасски - «хам». Камы привлекались для участия в совершении ритуалов, связанных с беременностью женщин, рождением детей, смертью человека и т. д.

Шаманами периодически проводились родовые жертвоприношения с использованием культовых инструментов для получения от горных духов защиты от невзгод своим соплеменникам. В сочинении «Украшение известий» персидского автора Гардизи, написанном в XI в. н.э., кыргызские служители культов представлены следующим образом: «Среди них есть люди, которые называются фагинунами [т. е. шаманами - В. Б.]; каждый год они приходят в определенный день, приводят всех музыкантов и приготовляют все для веселого пира. Когда музыканты начинают играть, фагинун лишается сознания; после этого его спрашивают обо всем, что произойдет в том году: о нужде и изобилии, о дожде и засухе, о страхе и безопасности, о нашествии врагов. Все он предсказывает, и большею частью бывает так, как он сказал». [Бартольд, 1973, с. 48.]

Почитание родовых гор было связано с представлением о горных Духах, от которых, якобы, произошли далекие предки жителей Среднего Енисея. На горных перевалах в честь духов-хозяев насыпались священные каменные груды - «обаа». Каждый проходящий путник обязан был почтить их своим преподношением. Как правило, мужчины бросали камни, поднятые во время восхождения, а женщины втыкали со стороны востока ветви от берез. Если человек впервые проходил через перевал, то он обязательно должен был повязать священный флажок (по-хакасски «чалама») на шесты, воткнутые в груды «обаа», иначе его жизненный век сократится. При наличии вина присутствующие троекратно по солнцу обходили священную груду камней и окропляли «обаа» спиртным. Согласно хакасским легендам, почитаемые насыпи на перевалах были сооружены во времена Кыргызского государства и поэтому иносказательно называются «кыргызскими камнями» (по-хакасски «хыргыс тастары»),

В отличие от тюрков и половцев среди кыргызов не получил широкого распространения обычай сооружать каменные статуи в честь своих предков. На территории Хакасии насчитывается не более десятка изваяний, относящихся к средневековому периоду. Среди них самым почитаемым являлся истукан «Иней-тас» (букв, бабий камень) или «Хыргыс-иней» (т. е. кыргызская праматерь), находившийся в скальной нише горы «Иней таг» по р. Ни-ня. Он располагался в сидячем положении, поджав ноги по-турецки, и держал в руках округлый сосуд. Лицо статуи, как утверждали хакасы, носило явно выраженные монголоидные черты. Каменная фигура «Иней-тас» являлась изображением праматери кыргызов, от которой зависела судьба потомков. При всеобщем благоденствии статуя пребывала в спокойном состоянии. Но если кыргызскому роду грозило несчастье, то она, якобы, поворачивалась в сторону ожидаемой напасти. Изваяние несло в себе жизненную силу народа и выступало покровителем кыргызского благополучия. Идолу «Иней-тас» летом на новолуние совершалось ежегодное жертвоприношение. В заклание приносилось девять белых барашков с черной головой. На каменном столике перед кыргызской праматерью - «Хыргыс-иней», раскладывали ритуальные приношения: семь бочонков никем не пробованной молочной водки «араки», семь кусков жертвенного мяса, семь прессованных сыров (по-хакасски «пызылах») и семь рыб - хариусов. Голову истукана повязывали красным платком, а губы смазывали жирной пищей. Молитвы, обращенные к кыргызской праматери, начинались с просьбы о даровании счастья народу и заканчивались настоятельными требованиями обеспечить приплод скота. Благодарили духов-хозяев почитаемой родовой горы «Иней таг». Каждый, кто приносил на заклание овец, должен был получить от окаменевшей прародительницы искомое счастье и ему обещалось приумножение богатства, семейное благополучие и рост поголовья скота. [Бутанаев, 2003, с. 195.]

Кыргызские скотоводы для оберегания своих стад поддерживали культ освящаемых животных. В каждом хозяйстве выбирались кони, быки и овцы особой масти под названием «ызых» (букв, священный), освящаемые шаманами. «Ызыхи» выполняли охранительные функции по отношению к стаду своего хозяина. Они оберегали скот и семью номада от болезней, способствовали увеличению приплода, ограждали стадо от нападения хищных зверей и даже от воров. Каждый кыргызский род поклонялся также определенным породам деревьев, которые считались хранителями родовых душ. Персидский автор XI в. н.э. Гардизи отмечал наличие указанных культов: «Некоторые из киргизов поклоняются корове, другие - ветру, третьи - ежу, четвертые - сороке, пятые - соколу, шестые - красивым деревьям». [Бартольд, 1973, с. 48.]

Кыргызы являлись огнепоклонниками. Восточные письменные источники сообщали: «Кыргызы, подобно индусам, сжигают мертвых и говорят: «Огонь - самая чистая вещь; все, что падает в огонь, очищается; (так и) мертвого огонь очищает от грязи и грехов». [Бартольд, 1973, с. 48.] Огонь, наряду с водой, относился к самым сильным стихиям. По мировоззрению жителей Кыргызской страны, не было ничего могущественней и возвышенней огня в солнечном мире. Обожествленный образ духа-хозяина огненной стихии величали «От-ине», т. е. Мать огня. Возникновение женского персонажа в пантеоне божеств у кыргызов, как и у других тюрко-монгольских народов, вероятно, связано с большой ролью женщины в семейно-бытовой обрядности.

Богиня огня «От-ине» представлялась в образе полной и доброй старушки у хорошего хозяина юрты и худой и злой - у плохого. Кроме того, облик ее изменяется соответственно времени суток и даже месяца. При новолунии она бывает прекрасной девой, на старый месяц она превращается в глубокую старуху. Вечером она красная дева, носящая шелковые одежды, ранним утром она женщина в возрасте, надевающая грубые одежды. Богиня огня «От-ине» дает тепло и свет, круглосуточно охраняет домашний очаг и семью от злых сил, приносит удачу и богатство хозяину, живет заботами главы дома. Чтобы сохранить благополучие семьи, богиню огня «От-ине» полагалось ежедневно кормить жирной пиЩей. Утром и в обед, перед принятием пищи, в очаг обязательно бросали три кусочка сала или три ложки масла. Утром нельзя было выйти из юрты, не накормив огонь. Ежегодно богине «От-ине» совершали домашнее жертвоприношение, которое проводили весной, на девятый день новолуния, когда распустятся листья, закукует кукушка и «проснутся» горы и реки.

Особое место в комплексе религиозных верований кыргызов занимал древний культ богини Умай. Почитание богини Умай зародилось в древнетюркских государствах, где супруга каганов именовалась не иначе как величественная «мать - катун (т. е. госпожа), подобная Умай». [Малов, 1951, с. 40.]

Богиня Умай представлялась полной седовласой старушкой, имеющей способность летать в образе белой птицы. Она постоянно находится на небе среди белых облаков, откуда покровительствует беременным, следит за рождением детей и оберегает их от несчастий. По верованиям кыргызов , богиня Умай была хранительницей детских душ, которые находились у нее в храме - в горе «Умай тас», расположенной в верхнем течении Енисея среди Саянских хребтов. Там, на стенах многочисленных комнат висели миниатюрные колыбели с душами - «хут» детей: у девочек в виде коралловых бусинок, у мальчиков - в виде стрел. Для получения души ребенка шаманы в качестве жертвы закалывали белого ягненка. Пищей богине Умай служил горячий пар, поднимавшийся от мясных даров. Насытившись жертвенным паром, она разрешала пройти шаману внутрь своего храма - горы «Умай тас», и вручала душу ребенка.

В результате культурных связей с Мавераннахром и Ираном к кыргы-зам проникают религиозные учения Заратустры. В арабо-персидских источниках имеются подтверждающие данные. Арабский автор Закарийа Ал-Казвини, использовавший материалы путешественника IX в. Абу Ду-лафа, излагал в своем труде следующие сведения о кыргызах: «Они пользуются соразмеренной речью в своих молитвах, а молятся повернувшись лицом на юг. В году у них три праздника, во время которых они развешивают хоругви зеленого цвета. Хирхизы поклоняются Сатурну и Венере, а появление Марса считают дурным предзнаменованием. <...> У них есть религиозные храмы и они знают письменность. Во всех делах поступают сообразно своим представлениям. Никогда не гасят светильники, и они горят до тех пор, пока сами не погаснут». [Демидчик, 1977, с. 110.]

Согласно приведенным сведениям, в религиозных верованиях кыргызов прослеживаются элементы зороастризма. Общими культами являются: поклонение огню и божественным планетам Сатурну, Венере, Марсу; почитание Солнца и солнечной стороны (юг); обожествление хоругви зеленого цвета - эзотерического цвета Ахура-Мазды, как символа военной организации зороастрийцев и кыргызов, а также наличие общего наименования для Небесного Творца - «Ормазд» и «Хормусту» (по-хакасски Кормес-хан). [Соколов, 1998, с. 7-20.] Надо отметить, что в кыргызских памятниках письменности, как, например, на стеле с Алтын-келя, воздается хвала божеству Зервану, т. е. Сатурну. Кроме того, в языках тюрков Саяно-Алтая применяется термин «азар» или «адар» для обозначения небожителей, класса демонических существ, отдаленно напоминающий имя Зерван, произносимое по-древнетюркски «Азруа».

Согласно учению Заратустры, в природе господствует дуализм двух основ - доброй и злой, борьба которых и составляет содержание существования мира. Эти два начала бытуют от века. Силы Правды и Добра возглавляет Ахура-Мазда (Ормазд), силы Зла и Лжи - Ахриман. В верованиях зороастрийцев Ормазд и Ахриман являлись родными братьями. [Бойс, 1988, с. 86; Заратуштра, 2002, с. 24-26.] Основную силу в войске Ахримана составляют дэвы или дайва (по-хакасски «тайма»), кровожадные приверженцы Лжи. Ахриман создал на земле горы, сотворил холод, сделал вредных животных. К дэвам Ахримана относятся пэри, которые вредят воде, земле, огню, скоту и растениям, заколдовывают звезды, отчего прекращаются дожди, и сами в виде падающих звезд нарушают порядок в небе. Заратуш-тра загнал под землю всех дэвов, включая Ахримана. Область жизни людей находится в среднем мире - между темным царством дэвов и царством Ормазда, в месте смешения света и тьмы, Добра и Зла. Согласно зороаст-рийскому учению, главной целью рождения и жизни человека является помощь Ахура-Мазде в его борьбе с Ахриманом. Безбрачие считается тяжким грехом, ибо человек обязан пополнять войско Ахура-Мазды.

Сведения, приведенные из учения Заратустры, полностью совпадают с канонами Белой веры тюрков Саяно-Алтая, где в вечной борьбе пребывают силы Добра - Ax-Худай и силы Зла - Ирлик-хан, с его армией нечисти. [Бутанаев, 2003, с. 10-12.] Согласно мифическим представлениям хакасов, потомков кыргызов, Ax-Худай и Ирлик-хан были двумя родными братьями. Старший из них - Ax-Худай, был рожден со светлыми мыслями и являлся верховным творцом, а младший - с черными думами и был творцом нижнего мира. Верховный творец Ax-Худай сотворил землю из песчинок, доставленных со дна океана младшим братом. Ирлик-хан на плоской земле возвел горы и пропасти. Когда Ax-Худай сотворил благородных животных, Ирлик-хан породил козу и свинью. Затем Ах-Худай из глины вылепил человека, а Ирлик-хан - шамана.

Отправившись за душой человека, Ax-Худай поручил сторожить свое создание собаке. Но Ирлик-хан обманул ее, напустив холод и покрыв шерстью, а затем оплевал неодушевленную фигуру. Спустя некоторое время, вернулся Ax-Худай, который принес душу человека в виде легкого ветерка, исходящего от бьющих из-под земли чистых источников. Он обнаружил, что его создание в слизи, собака ходит в шубе, а на земле гуляет холод. Ax-Худай попробовал вытереть плевок, но не смог. Тогда он взял и вывернул человека наизнанку. С тех пор вся слизь Ирлик-хана оказалась внутри и постоянно выделяется в виде слюны и мокрот из носа. Собака же стала вечным сторожем людей, ее жизнь с тех пор зависит от хозяина, которому она служит.

В конце концов великодушный Ax-Худай не выдержал злых козней Ирлик-хана и отправил его в подземный мир. Ирлик-хан взмолился и попросил оставить ему клочок земли, на которую опирается конец его посоха. Ax-Худай согласился. Тогда Ирлик-хан посохом проткнул землю и спустился под нее. Из отверстия, пробитого посохом Ирлик-хана, выползли различные гады - змеи, лягушки, черви и ящерицы. Поверхность земли запачкалась нечистыми созданиями. Ах-Худай, избегая нечистой силы, поднялся на небо. С тех пор великий творец обитает на небесах, а Ирлик-хан властвует в подземном мире. [Бута-наев, 2003, с. 110-113.]

Идеи зороастризма были восприняты манихейством. Например, когда христианский монах Г. Рубрук в 1253 г. при дворе монгольского хана Мэнгу вступил в религиозный спор с манихейским монахом по поводу сотворения человека, тот ответил: «Разве Диавол не принес земли в первый день с четырех сторон мира и не создал из образовавшейся грязи человеческого тела, а Бог не вдохнул в него души?». Тогда Г. Рубрук отметил, что он слышит знаменитую ересь Манихея. [Рубрук, 1957, с. 157.]

Идентичные мифы о сотворении земли и человека бытуют у всех тюрко-монгольских народов Центральной Азии. Кроме того, создание мира из песчинок или глины, поднятых со дна океана, распространено в мифологии не только тюрко-монгольских, но и уральских, и славянских народов. Сюжеты о сторожившей человека собаке без шерсти, о плевке сатаны на человека и др. широко представлены в мифах монгольских буддистов и русских христиан. Согласно исследованиям ученых, в дуалистических поверьях тюрков Саяно-Алтая, очевидно, прослеживается сильное влияние иранской мифологии. [Потанин, 1880, с. 218-227.]

В ѴІІ-Х вв. в среду кыргызов проникают буддийские учения. Распространению буддизма могли способствовать представители кыргызской знати, обучавшиеся в Китае или в Тибете. На стелах Золотого озера из долины Абакана имеются упоминания о кыргызском посольстве VIII в. в Тибет. В страну енисейских кыргызов экспортировалась буддийская атрибутика. Замечательная алтарная группа, отлитая из бронзы и покрытая позолотой, была найдена около с. Батени на территории Республики Хакасия. «Ее составляют пять фигур, установленных на подставке: Будда, бодисатвы и лев. По качеству исполнения алтарь из Батеней представляет собой образцовое произведение буддийского искусства ІѴ-ѴІ вв. В нем еще сохранились высокие мотивы Гандхары, хотя сделан он в Китае, о чем свидетельствует китайская надпись: «Генерал Ши сделал это для своего усопшего брата». Однако, прежде чем попасть на Енисей, алтарная фуппа достаточно попутешествовала. На это указывает наличие на подставке вырезанной позднее уйгурской строки. Можно предположить, что на Енисей алтарная группа попала в качестве трофея после одного из походов кыргызов на уйгур в IX в.». [Киселев, 1951, с. 76.] В окрестностях с. Листвягово (по-хакасски «Минзее»), стоявшего в устье реки Туба, был найден железный портативный алтарь с четырьмя чашечками-светильниками по углам. Этот буддийский алтарь ныне хранится в Минусинском музее. [Леонтьев, 1988, с. 189.]

В торевтике кыргызского искусства ІХ-Х вв., как считает исследователь Н. Леонтьев, достаточно явственно выявляются сюжеты буддийского происхождения, многие из которых подверглись местной переработке. Одним из самых распространенных сюжетов буддийской иконографии, заимствованных кыргызами, являлось изображение драгоценного камня «чанд-мань», лежащего на цветке лотоса в ореоле пламени. «Лотос в буддийском искусстве знаменует чистоту, святость и божественное происхождение помещенных на него существ и атрибутов». [Леонтьев, 1988, с. 18.]

Кыргызское население в IX в., когда их государство в борьбе против Уйгурского каганата вступило в военно-политический союз с карлуками, познакомилось с христианским учением. Карлуки, жившие на территории Семиречья (Аргу, Тараз), стали не только союзниками кыргызов, но и наставниками новой веры - христианства-несторианства. В начале IX в., как пишет известный тюрколог С. Г. Кляшторный, «среди кыргызской аристократии, а затем и среди более широких слоев получил известное распространение несторианский толк христианства, который, однако, не вытеснил местных шаманских культов. Христианство кыргызской аристократии было в достаточной мере поверхностным; его восприятию содействовали не столько идеологические сдвиги в кыргызском обществе, сколько особенности политической ситуации». [Кляшторный, 1959, с. 167.] В знаменитой Суджинской надписи, воздвигнутой после победы над яглакарскими ханами Уйгурского государства, кыргызский чиновник Бойла Кутлуг Ярган с почтением произносит: «Своему наставнику в (вере) я дал сто гнедых коней....Сыновья мои! Будьте среди людей подобны моему наставнику!». [Кляшторный, 1991, с. 58-59.] Наставник в вере христианской назван в надписи арамейским словом «мар» - господин, учитель. В тюркских языках Центральной Азии ІХ-ХІІІ вв. слово «мар» получило специфическое значение как христианского, так и манихейско-го наставника в вере. [Малов, 1959, с. 85.] Употребление данного термина в двух значениях послужило для некоторых исследователей поводом утверждать о манихействе кыргызов. Так, например, археолог J1. Р. Кызла-сов пишет, что в тексте эпитафии IX в. из Суджи «исповедующий манихейство вельможа, судья Бойла («сын кыргыза»), упоминает своего вероучителя, называя его по-сирийски «мар». Именно так называли своих священников манихеи». [Кызласов, 1999, с. 33.] Исходя из данного факта, а также раскопанных на территории Хонгорая дворцовых комплексов, делаются выводы о государственной религии «Древнехакасского феодального каганата» - манихействе, которая просуществовала в долине Среднего Енисея в течение пяти столетий.

Тюрколог С. Г. Кляшторный, внимательно изучив историко-культурную ситуацию в Центральной Азии ѴІІІ-ІХ вв., пришел к выводу о том, что кыргызы после победы над Уйгурским каганатом, где манихейство действительно являлось государственной религией, не могли принять веру побежденных врагов. Изображение на енисейских скалах людей с высокими носами и густыми бородами, в широких и длинных одеяниях и высоких митрообразных шапках он относит к рисункам христианских священнослужителей. Кроме того, на кыргызских эпитафиях встречаются символы креста.

В связи с трактовкой С. Г. Кляшторного для нас представляет большой интерес руническая надпись на стене Тогзасской пещеры по реке Белый Июс. В переводах В. В. Радлова текст памятника гласит следующее: «Придя из Алту-шан, мое государство, мой хан, народ терс...». [Ма-лов, 1952, с. 68.] Слово «терс» В. В. Радлов принял за этноним. Однако, если мы обратимся к историко-этнографической лексике тюркских языков, то встретим близкое по звучанию слово «терсе» или «тарса» (тарча), обозначающее христиан-несториан. В хакасском языке термин «терсе» употреблялся и для обозначения религии (христианской). [Будагов, 1869, с. 350; ХРИЭС, с. 137, 141.] Исходя из данного смысла слова «терсе» (тарса), становится ясным ранее непонятное название народа, зафиксированное рунами на стене Тогзасской пещеры. Вероятно, пещера, находящаяся в одном из самых живописных уголков Хонгорая, служила обителью христианским священникам. В таком случае надпись понимается как: «Придя из Алту-шан, мой правящий род и мой хан (представляют) христианский народ». Возможно, местность «Алту-шан», откуда пришли несто-риане, относится к территории Семиречья (Аргу и Тараз), где одна из областей носила близкое по звучанию название «Алты чуб». В VIII в. н.э. христианство там завоевывает сильные позиции, поддерживаемые царем карлуков. «Тесный союз с карлуками и борьба с уйгурами-манихеями явились, таким образом, теми политическими факторами, которые побудили кыргызскую аристократию поощрительно отнестись к миссионерской деятельности несторианских наставников». [Кляшторный, 1959, с. 168.] Надо отметить, что недалеко от Тогзасской пещеры протекает речка Тарча, названная в честь богатырской девушки Тарча-хыс (т. е. девушка-христианка), по данным исторического фольклора, поднявшей народ на борьбу против монгольских полчищ. [Бутанаев, 1995, с. 124.] Кроме того, в междуречье Июсов на скалах горы Хызыл-хая имеются изображения священнослужителей в рясах с длинными шлейфами, со скипетрами в руках и плохо читаемой рунической надписью «терсе» -- несторианин (по предположению Д. Д. Васильева). Тюркское слово «тарса» (терсе), по всей видимости, происходит от названия местности Тараз, где было распространено христианство-несторианство.

Для обозначения христианского священника (попа) хакасы используют термин «абыс». Данный термин происходит от арабского «ха-физ» - чтец корана, ученый мулла и, вероятно, был заимствован во времена культурно-торговых связей с христианами из мусульманского Туркестана, т. е. возможно из Семиречья. В дополнение можно сказать, что даже христианский бог у тюрков Саяно-Алтая носит название «худай», представляющее слово иранского происхождения. [Ахметьянов, 1981, с. 52.]

Источник: Очерки истории Хакасии ( с древнейших времен до современности) / гл.ред. В.Я. Бутанаев; научн.ред. В.И. Молодин.  Абакан. Издательство Хакасского государственного университета им. Н.Ф. Катанова, 2008. - 672 с. Илл.

В VIII в. н.э. древнетюркские государства Центральной Азии обладали своей рунической письменностью, которой широко пользовались государственные деятели и знать Тюркского, Уйгурского, Тюргешского и Кыргызского каганатов. Кыргызские правители, отправляя своих послов в Китай или Тибет, вручали им свои верительные грамоты и письма. В Китае имелся штат специальных переводчиков кыргызского письма.

На Енисее зачатки письменной культуры возникли еще в таштыкское время, когда на скалах и поставленных стелах изображались тамги, счетные знаки, пиктограммы. В свое время В. Радлов высказал свое наблюдение о значительной древности енисейского письма по сравнению с орхон-скими памятниками. В начале VIII в. н.э. у кыргызов уже существовала письменность и обычай устанавливать после смерти государственного деятеля памятную эпитафию с описанием его заслуг. «Письмо их и язык совершенно сходные с хойхускими», - отмечали танские хроники. [Бичурин, 1950, с. 353.] Согласно мнению востоковедов, тюркские руны созданы под влиянием согдийского алфавита, имеющего арамейское происхождение и дополненного своими знаками, сходными с тамгами. [Щербак, 2001, с. 33.]

Кыргызский алфавит состоял из 39 не соединявшихся на письме знаков, хорошо приспособленных для вырезания на дереве и камне. Обычно знаки наносились горизонтальными строками и читались справа налево. Письменность точно передавала фонетические особенности тюркских языков, так как согласные буквы имели два варианта написания в зависимости от того, с каким гласным (мягким или твердым) они употреблялись. Кыргызские памятники письменности созданы на едином литературном языке древнетюркского мира, господствовавшем в VIII—IX вв. на просторах Центральной Азии. [Кормушин, 1997, с. 13.] Этот литературный язык обладал стилистическим единообразием и набором стандартных образных средств. Ярким свидетельством принадлежности памятников письменности кыргызским скотоводам являются вырезанные на них тамги. Они были совершенно аналогичны знакам собственности, которыми пользовались вплоть до начала XX в. кыргызские роды тувинцев и хакасов. [Вайнштейн, 1972, с. 78.] В основе их находилась фигура дуги или полумесяца с различными комбинациями.

Хакасия хранит в своей земле значительное количество эпитафий, представляя своеобразный очаг тюркской руники. Именно здесь впервые в мире были открыты памятники древнетюркской письменности. В 1721-1722 гг. участник первой академической экспедиции в Сибирь Д. Г. Мессершмидт обнаружил в долине р. Уйбат неизвестные надписи на каменных стелах. Он назвал их «руническими» по сходству со скандинавскими рунами.

Однако еще раньше, в 1675 г., русский посол в Китай Н. М. Спафарий, проезжая около Кыргызской земли, отметил: «А до большого порога не доезжая, есть место, утес каменный по Енисею. На том утесе есть вырезано на камне неведомо какое письмо,... А никто не ведает, что писано и от кого». [Спафарий, 1960, с.70.] Сейчас трудно сказать, о каком утесе идет речь. Возможно, это горы Туран или Тепсей, где имеются небольшие надписи, а может быть, это скала «Сиген-хая» по р. Енисей у д. Ко-марковой. Согласно указаниям хакасов, на ней были вырезаны древние письмена, разрушенные временем.

В долине Верхнего Енисея, на территории Тувы и Хонгорая, обнаружено более 150 памятников древнетюркской письменности. Они относятся ко времени существования Кыргызского государства. Как правило, письмена вырезались на каменных стелах у могил средневековой знати, в них выражалась скорбь по поводу «ненасладившейся» жизни, указывались общественные заслуги умершего и т. д. Кроме эпитафий, имеются краткие надписи в честь исторических событий, путевые отметки, надписи на предметах личного пользования, автографы на культовых местах.

Самыми крупными образцами тюркского рунического письма являются памятники Северной Монголии в бассейнах рек Орхона, Толы и Селенги. Они были воздвигнуты в эпоху Второго Тюркского каганата (689-744 гг.) и Уйгурского каганата в Монголии (745-840 гг.). Наиболее известные из них - стелы в честь Бильге-кагана и его брата, полководца Кюль-тегина, воздвигнутые в 732-735 гг., а также стела советника первых каганов II Тюркского каганата - Тоньюкука, созданная после 716 г.

На территории Туркестана древнетюркское руническое письмо вследствие распространения среди тюрков ислама в ІХ-Х вв. было вытеснено арабским алфавитом. Вероятно, только на берегах Верхнего Енисея руническая письменность сохранилась дольше и была погребена вместе с разрушением Кыргызского государства монголами в XIII в.

Среди памятников кыргызской письменности большой интерес представляют две стелы Золотого озера, найденные в 1878 г. около озера Ал-тын-кёль Бейского района Хакасии. Ныне они хранятся в Минусинском краеведческом музее им. Н. М. Мартьянова. В тексте, выбитом на них, повествуется о герое, именуемом Барс, происходившем из ханского рода. Герой эпитафии пал в неравном бою с многочисленными врагами в Золотой черни Сонга. По мнению С. Г. Кляшторного, стелы Золотого озера поставлены в честь первого кыргызского кагана Барс-бега, погибшего в 711 г. в битве с тюрками Тюркского каганата. [Кляшторный, 1976, с. 258-267.] По всей вероятности, под «Золотой чернью Сонга» надо понимать сосновые боры долины р. Сое.

Кыргызская эпоха (по-хакасски «хыргыс тузы»), наполненная драматическими событиями и военными действиями, широко отразилась в топонимике Хакасско-Минусинского края. Так, в долине р. Сое около оз. Ал-тын-кёль находится место древней сечи под названием «Хырхазы». Когда-то с верховьев Абакана по р. Аны на нашу землю обрушилось вражеское войско. Неприятель вышел в месте слияния pp. Монок и Абакан. Кыргызы встретили чужую армию на правой стороне р. Сое, а вражеское войско располагалось по левой стороне. Два войска, не сходясь, начали стрелять из луков. В течение семи дней продолжалась перестрелка. От летящих стрел не было видно солнца. Все полегли на месте боя. На людской крови и на костях погибших коней выросло два сосновых бора. Место гибели бойцов стало называться «хырхазы», т. е. окраина побоища. Там, где стояли кыргызские воины, образовался лес - «таг хырхазы» (горный хырхазы), а вражеское войско - «суг хырхазы» (т. е. речной хырхазы). До сих пор там находят бронзовые пуговицы, кыргызские стрелы и кинжалы. Не исключено предположение, что топоним «Сое» (в хакасском произношении «Со-ос») представляет собой стяженную форму от первоначального «Сонга(с)».

В 1963 г. в долине р. Уйбат, в окрестностях аала Марков, был обнаружен памятник кыргызской письменности, привезенный и установленный археологом А. Н. Липским в Хакасском краеведческом музее. С двух сторон песчаниковой плиты (длина 2,6 м, ширина 0,6 м, толщина 0,18 м) в три строки был нанесен текст. Знаки выбиты, затем протерты и представляют глубокие желобчатые линии. Одна сторона плиты была обращена кверху, и поэтому на ней надпись плохо сохранилась. Согласно существующей регистрации, надпись считается седьмым памятником с р. Уйбат. Впервые ее перевод был сделан В. Я. Бутанаевым в 1973 г. Содержание представляет большой интерес и вызывает особое внимание со стороны видных тюркологов. В своей книге проф. И. В. Кормушин предложил новое чтение данного памятника. [Кормушин, 1997, с. 117-123.] Не отрицая возможность новой трактовки и учитывая многие верные поправки текста этим маститым ученым, мы все же оставляем за собой право нашего чтения и перевода седьмого (по И. Кормушину - шестого) памятника Кыргызской письменности с р. Уйбат. (см. прил.) Передняя сторона надписи читается нами следующим образом:

(1) [Доблестный] муж! Вы приобрели (много) принцесс, (но) не насладились княжеской властью, о бег!

(2) Тысяча печалей! Вы отделились (от нас), о горе! Сорок мужей-воинов Вы оставили (букв, сделали) без отца!

(3) При взятии племенного союза Уч-курыкан Вы Тириг-бег (были) словно клыкастый вепрь!

Задняя сторона памятника (с учетом поправок И. В. Кормушина), по-видимому, звучит следующим образом:

(4)...мой дикий барс Тириг бег! Увы! Моя мужская доблесть Вам (принадлежит)!

(5) он был послом [от моего эля] к бегу небесных тюрков.

(6) ..Я убивал [мужей-воинов], я убивал подразделения (многочисленной) стаи серых волков!

У нас не вызывает особого сомнения слово «кунчуй», где древний писарь совершил ошибку и вместо одной буквы поставил другую, ибо здесь налицо трафаретная фраза о приобретении принцесс. Подобная ошибка совершена и в слове «кырк», где твердый звук «р» передан другим знаком. В тексте наблюдается несоблюдение норм рунической орфографии.

В шестой строке, вместо предложенной И. В. Кормушиным трактовки «кара аш» - соболь, мы читаем «карамаг» - стадо, стая. Такой термин отмечен С. Е. Маловым в кыргызских памятниках письменности и до сих пор сохранился в хакасском языке. С другой стороны, трудно поверить, чтобы степные кыргызские беги сами добывали соболей. Как правило, они получали их от своих киштымов, живших в таежных урочищах.

Переходя к исторической интерпретации, надо выделить несколько важных моментов. Эпитафия посвящена доблестному князю Тириг-бегу, тотемным животным которого являлся барс. В таком случае, повествование идет о кыргызском правителе, ибо барс считался тотемом кыргызов. В памятниках кыргызов встречаются имена, такие как «Сильный Барс» [Малов, 1952, с. 39.] Надпись представляет обращение к преждевременно умершему Тириг-бегу от имени оставшегося в живых наследника его боевой славы.

Имя с обозначением «Тириг» - букв, живой, неоднократно упоминается в енисейских текстах. Например - Учим Кулюг Тириг, Кулюг Тириг, Кюни Тириг. Сам Тириг-бег был главой дружины из сорока батыров, для которых он являлся отцом родным. Текст памятника доносит до нас отзвуки былой военной демократии общественного строя кыргызов. Тириг-бег ходил в боевой поход против курыканов (по И. Кормушину - уйгурского хана) и в свирепой битве покорил восточных соседей кыргызов. обитавших в Прибайкалье. В древнетюркских памятниках при перечислении окружающих народов кыргызы постоянно упоминаются вместе с уч-курыканами, что говорит об іх соседстве. [Малов, 1951, с. 36, 38.]

Вероятно, Тириг-бег возглавлял посольство к кок-тюркам Тюркского каганата. В дальнейшем его преемник хвастливо стал заявлять о своей победе над многочисленной «стаей серых волков», т. е. в данном случае надо понимать гвардию кок-тюрков, имевших на своих знаменах изображение головы волка.

Исходя из полученных фактов, можно предположить, что памятник относится к первой половине VIII в. н.э., когда между Тюркским каганатом и Кыргызским государством после мирных взаимоотношений разгорелись военные действия. Если наше чтениеверно, то захват кыргызами курыканов в Прибайкалье произошел не в период «вели-кодержавия», а на столетие раньше, при первом кыргызском кагане Барс-беге. Возможно, в то время  часть курыкан была вытеснена на север и положила начало движению предков якутов в долину р. Лены. Курыканы подчинялись кыргызским правителям вплоть до монгольских завоеваний. Летопись монгольской династии Юань-ши гласила, что племена курыканов «подчиняются цзи-ли-цзы-сы (кыргызам), и их язык весьма отличается от языка цзы-ли-цзы-сы». [Гоголев, 1993, с. 44.] Среди западных бурят, живущих по Ангаре, до сих пор имеется род хурхуд, который восходит к этнониму кыргыз (кыргыт) и сохранился со времен кыргызской эпохи.

В Уйбатской степи Хакасии известен еще один привлекательный памятник рунической письменности, выбитый на каменной плите кургана «Узун-обаа» и ныне считающийся девятой надписью с р.Уйбат. Он был переведен тюркологами И. Л. Кызласовым и С. Г. Кляшторным. Согласно чтению И. Л. Кызласова, текст девятого уйбатского памятника гласил: «(1) Татарыг эли (2) иге учун берур (3) экимиз (4) кулур». Перевод: «(1) Община татара (2) приносит дары (духу-) хозяину, (3) наши посевы (4) (им) оберегаются».

Слово «татар» И. Кызласов воспринимает как собственное имя главы общины (эля), а начальное слово второй строчки «иге» - как духа-хозяина посевов. На основе своего перевода он делает широкие заключения. Он трактует данную надпись в виде сакрального текста, связанного с земледельческим жертвоприношением, якобы, бытовавшим в «Древнехакасском» (т. е. Кыргызском) государстве. Однако памятник находится в сухой Уйбатской степи, где отдаленные потомки кыргызов - хакасские скотоводы, вплоть до наших дней никогда не занимались земледелием и не знали земледельческих традиций. Трудно поверить, чтобы на каменистой, выжженной солнцем местности, да еще вокруг кургана, совершались подобные земледельческие культы.

Высокий авторитет в российской тюркологии проф. С. Г. Кляш-торный опроверг историко-этнографическую интерпретацию И. Кызласова и предложил свое альтернативное чтение. Согласно его трактовке, текст памятника звучит следующим образом: «(1) Татар (й)ыг эли (2) (й) игу чун берур (3) экимиз (4) кулур». Перевод: «(1) Татарский враждебный (?) эль (2) ради (своего) блага выплачивает (дань, откуп) (3) мы оба (этому) (4) радуемся». В данном случае слово «татар» понимается не как имя главы общины, а как исторический этноним восточных соседей древнетюркских народов. По исторической интерпретации С. Г. Кляшторного татары в начале IX в. являлись союзниками уйгуров. Поэтому враждебные действия кыргызов против «татарского эля» можно отнести к IX в., т. е. к периоду уйгурокыргызских войн в Монголии и Присаянье и последующих кыргызских походов в Восточный Туркестан.

Поддерживая мнение проф. С. Г. Кляшторного в отношении значения слова «татар», мы в свою очередь предлагаем следующее значение указанного памятника: «(1) Татар ыг эли; (2) игечин берур; (3) экимиз

(4) кулур». Перевод: «(1) Татарский плачущий народ (2) своих сестер отдает; (3) а наши младшие братья (получая в награду женщин) (4) радуются (этому)».

До сих пор во многих тюркских языках, и в хакасском в том числе, среди родственной терминологии имеются слова «игечи» - старшая сестра (мужа или жены) и «ике» - младший брат. [БХРИЭС, с. 31.] В связи с указанной терминологией мы готовы предложить следующую историческую интерпретацию. В древнетюркских надписях татарами обозначались монгольские племена. Например, в 750 г. уйгурский каган Моюн-чур двинул свое войско на восток, где «татар...призвал к ответу».[Малов, 1959, с. 40.] В китайской политической и исторической традиции, начиная с Сунского времени (X в.), также преобладало наименование монголов татарами (да-да). После разгрома Уйгурского каганата и захвата территории Центральной Азии в 840 г. кыргызы столкнулись с монголоязычными татарами. Вероятно в период своего «великодержавия» кыргызы, разгромив враждебных татар, захватили в качестве трофеев их женщин, мужья которых пали в бою. По обычаю татарские рабыни стали достоянием кыргызских мужчин. Возможно, такое знаменательное событие и отражает девятая надпись с р. Уйбат.

На территории Хонгорая до сего дня было известно 82 памятника Кыргызской письменности. В 1997 г. при раскопках Саянского острога новосибирский археолог С. Скобелев обнаружил фрагменты новой каменной плиты с надписью. На крупном фрагменте в первой строке можно прочитать слово «учун» - ради, а во второй строке «элимиз» - наше государство. Судя по найденным обломкам, можно с уверенностью сказать, что памятники Кыргызской письменности подверглись частичному уничтожению (возможно даже в монгольскую эпоху) и их количество было гораздо большим, чем мы знаем.

Итак, кыргызские руны, при правильном их чтении, помогают раскрыть тайны истории государства южно-сибирских номадов. Правящим классом военно-политической системы кыргызов являлись беги, которым и посвящены эпитафийные надписи. Их княжеская власть держалась на военной силе дружин, состоявших из потомственного сословия батыров и рядовых воинов-эров. Беги служили своему небесному элю (государству), главой которого был каган. Воспевание в текстах «земного рода барс» связано, как склонны думать ученые, с тотемом кыргызов, который. можно предположить, употреблялся вместо их этнонима. По данным памятников рунического письма, Кыргызское государство активно выступало на политической арене Центральной Азии. Кыргызы вели дипломатические сношения с Тибетом, воевали с курыканами, подчинили враждебных татар и т.д. Кроме того, памятники письменности несомненно отражают уровень развития древнетюркского языка и представляют яркий образец кыргызской культуры.

Источник: Очерки истории Хакасии ( с древнейших времен до современности) / гл.ред. В.Я. Бутанаев; научн.ред. В.И. Молодин.  Абакан. Издательство Хакасского государственного университета им. Н.Ф. Катанова, 2008. - 672 с. Илл

Обмен и культурные связи между населением Южной Сибири и Центральной Азии существовали с глубокой древности, поскольку эти регионы входят в единый природно-географический степной пояс Евразии, в пределах которого сформировался культурно-хозяйственный тип кочевых скотоводов. Первые дорожные трассы сложились по путям миграций древнего степного населения в связи с развитием колесного транспорта в бронзовом веке. С освоением верховой езды в раннем железном веке караванные дороги протянулись в отдаленные северные окраины кочевого мира. Отражением торговых и культурных связей населения Саяно-Алтая с южными странами являются находки импортных вещей из Китая, Ма-вераннахра и ИЬана в курганах кочевников скифского времени.

В конце I тыс. до н.э., с началом функционирования Великого шелкового пути, связавшего нити сухопутной караванной торговли в Евразии в единую трансконтинентальную магистраль, торговым связям Южной Сибири со Средней Азией и Восточным Туркестаном был придан новый импульс. Основными товарами, перевозившимися для продажи по Великому шелковому пути, были предметы роскоши: шелковые ткани, украшения из драгоценных металлов и камней, дорогая утварь и оружие, одежда и кожаные изделия, а также лекарства восточной медицины. Южная Сибирь была поставщиком пушнины, золотых слитков, мускуса и других видов сырья. Особое место среди товаров караванной торговли, благодаря своим высоким потребительским качествам, занимал шелк, который до середины I тыс. н.э. производился только в Китае. Торговля шелком широко использовалась китайской дипломатией в политических целях. Контроль над Великим шелковым путем стал важным объектом борьбы между оседлоземледельческими и кочевыми государствами Центральной, Передней и Восточной Азии в течение периодов древности и средневековья, поскольку он обеспечивал регулярный источник доходов. Важное место в этой борьбе занимал и контроль над северными ответвлениями Великого шелкового пути, по которым в южные страны вывозилась пушнина.

В эпоху раннего Средневековья кыргызы, проживавшие на Енисее, развивали торговые и культурные связи со многими странами и народами Центральной, Восточной и Передней Азии. В ѴІ-ѴІІ вв. кыргызы находились в зависимости от правителей Первого Тюркского каганата и были вынуждены поставлять им в качестве дани «оружие, крайне острое». Тюрки захватывали в кыргызских землях военнопленных, которых продавали в рабство китайцам и даже византийцам. [Супруненко, 1974, с. 241-242.] В течение VII—VIII вв. н.э. кыргызские посольства неоднократно прибывали в Китай и пригоняли отменных лошадей для обмена и выкупа своих соплеменников, попавших в рабство китайцам.

В Кыргызское государство приходили торговые караваны согдийских купцов, которые привозили ткани, предметы роскоши и другие товары, а закупали меха, мускус, панты, бивни мамонтов. Основным экспортным товаром, вывозимым из Кыргызского государства на Енисее, были пушнина и мускус, которые кыргызская знать собирала в качестве дани с зависимых племен-киштымов. Мускус (по-хакасски «хайыр») очень ценился китайцами, тибетцами и другими народами Центральной Азии как сильнейшее лекарство. Восточные купцы считали, что самый лучший мускус доставлялся жителям Мавераннахра из Тибета и от кыргызов. [Материалы, 2002, с. 21.] Сначала мускус доставлялся в Мавераннахр, а оттуда его везли во все страны света.

В результате торговли в кыргызские земли было завезено большое количество импортных предметов. Часть из них была обнаружена при раскопках кыргызских курганов - чаа-тасов VI—VIII вв. в Минусинской котловине. В таких памятниках найдены китайские лаковые чашечки, бронзовые зеркала и монеты, бронзовые рельефы, изображающие животных и всадников; иранские и согдийские золотые и серебряные блюда, кувшины, вазы, кубки. Большинство этих вещей попадало в Кыргызское государство на Енисее из Китая и Восточного Туркестана по торговым караванным дорогам, получившим в научной литературе название «кыргызского» пути. Кыргызы вели активную торговлю и поддерживали контакты с Тибетом, с государством тюргешей, а после его падения - с государством карлуков на Тянь-Шане и в Семиречье. По свидетельству китайцев, кыргызские женщины любили носить платья из шерстяных и шелковых тканей, привезенных из Бешбалыка и Кучи, находившихся в Восточном Туркестане, и из Мавераннахра. Раз в три года на Енисей из «Даши» - т. е. страны таджиков (Средней Азии) снаряжался караван с узорчатыми шелковыми тканями, груженными на двадцать или двадцать четыре верблюда. [Бичурин, 1950, с. 352.]

Несмотря на соперничество, враждебные отношения и войны, у кыргызов сохранялись культурные связи с древними тюрками и уйгурами. Кыргызские правители и знать старались подражать каганам древних тюрок и уйгуров в титулатуре, устройстве государственной власти, вооружении, воинском и конском снаряжении и других престижных элементах военно-дружинной культуры. Велико было влияние древних тюрок на кыргызов в военном, политическом и идеологическом отношениях. Между правящими родами древних тюрок и кыргызов существовали ди-настийные связи. В период существования Уйгурского каганата кыргызами были восприняты многие популярные в кочевой среде мотивы орнаментации торевтики, имеющие иранское и согдийское происхождение.

После разфома в середине IX в. н. э. Уйгурского государства и образования на обширных пространствах Центральной Азии Кыргызского каганата, его правители попытались установить взаимовыгодные торговые отношения с китайской империей Тан и поставить под свой контроль торговлю на Великом шелковом пути в районе восточного Тянь-Шаня.

В ІХ-Х вв. н.э. на Енисей было завезено большое количество изделий китайского ремесленного производства, в том числе чугунных сошников и отвалов плугов, фарфоровой и лаковой посуды, бронзовых зеркал и танских монет чекана «Кайюань тунбао». Кыргызские правители делали попытки ввести денежное обращение на основе китайской монеты. На некоторые из них дополнительно наносили рунические надписи. Поэтому древние китайские монеты, встречающиеся среди средневековых захоронений, именуются хакасами «хырғыс ахчазы» - кыргызские деньги. В Минусинском музее хранятся более 600 экземпляров монет разных династий, начиная от династии Хань II в. до н.э. и кончая династией Мин XVII в. н.э. Самые многочисленные представлены династией Тан. Среди них необходимо отметить монету «Цяньчжун юаньбао» 759 г. н.э., покрытую позолотой. Такие монеты обращались в императорском окружении, имели благопожелательный характер и давались как подарки во время дворцовых приемов. Она уникальна и аналогий ей в музейных собраниях нет. «Эта находка еще раз свидетельствует о богатстве и мощи Кыргызского государства, где скапливались значительные художественные ценности соседних народов». [Лубо-Лесниченко, 1975, с. 163.]

Вероятно, основным китайским товаром были шелковые ткани, обладающие особыми свойствами, за которые они высоко ценились в кочевом мире. В обмен на эти товары кыргызы пригоняли в Китай табуны отменных лошадей и поставляли меха. В своих письмах, направленных кыргызскому кагану, китайский император благодарил за присланных в подарок прекрасных лошадей. В эпоху «кыргызского великодержавия» значительно возросла и оживилась торговля кыргызов с Тибетом, государством карлуков и другими мусульманскими государствами Мавераннахра. Торговые пути на Енисей проходили в обход владений турфанских уйгуров, через Семиречье и Прииртышье в Туву и Минусинскую котловину. Из Тибета, Восточного Туркестана и Средней Азии согдийские, а затем мусульманские купцы привозили в кыргызские земли серебряную посуду, украшения из полудрагоценных камней, раковины каури, кораллы, зеркала, дорогое парадное оружие - мечи, палаши и сабли, украшенные чеканным узором и надписями на клинках и рукоятях. Часть предметов иноземного производства, полученных в результате торговых операций или захваченных в качестве военной добычи в ходе походов против уйгуров, осела в погребальных памятниках кыргызов в Минусинской котловине и Туве.

После завоевания Центральной Азии в эпоху развитого Средневековья киданями, а затем монголами торговля между кыргызами, жившими в Саяно-Алтае, и странами Восточной, Центральной и Средней Азии осуществлялась мусульманскими купцами. Они привозили на Енисей парчу, шелк, хлопчатобумажные ткани, серебряную, стеклянную, фарфоровую, лаковую посуду, зеркала. Из Южной Сибири вывозили меха соболей и другую пушнину. В монгольских городах, возникших на территории Тувы в период существования Монгольской империи, имелись торговые фактории и мусульманские кладбища. Кыргызская культура в эпоху развитого средневековья испытала влияние со стороны киданей и монголов в области военно-политического устройства, вооружения, конского снаряжения и других элементов военно-дружинной культуры. На Енисей были принесены буддийская религия и монгольская письменность, не получившие широкого распространения.

Торговые и культурные связи оказали существенное воздействие на развитие материальной и духовной культуры енисейских кыргызов в периоды раннего и развитого средневековья.

Источник: Очерки истории Хакасии ( с древнейших времен до современности) / гл.ред. В.Я. Бутанаев; научн.ред. В.И. Молодин.  Абакан. Издательство Хакасского государственного университета им. Н.Ф. Катанова, 2008. - 672 с. Илл.

Период ІХ-Х вв. н.э. занимает особое место в истории енисейских кыргызов. Крупный российский востоковед, академик В.В. Бартольд справедливо назвал данную эпоху «кыргызским великодержавием». Этот период был подлинно звездным часом кыргызской истории. В результате продолжительной победоносной войны кыргызы смогли разгромить своих южных врагов - уйгуров, подчинить другие кочевые племена Центральной Азии и создать могущественную кочевую державу - Кыргызский каганат. Это - время расцвета кыргызской культуры, границы которой расширились от Ангары на севере до пустыни Гоби на юге, и от Тянь-Шаня на западе до хребта Большой Хинган на востоке. Эпоха «кыргызского великодержавия» была временем наивысших успехов Кыргызского государства в военном деле и внешней политике. Кыргызские каганы смогли объединить под своей властью племена тюркоязычных номадов Центрально-Азиатского региона и установить дружественные и равноправные отношения с китайской империей Тан.

Во времена «кыргызского великодержавия» впервые главенствующее положение в степях Центральной Азии занял кочевой народ из далекой северной периферии - Минусинской котловины. События этого времени рассеяли уйгуров по азиатским степным просторам от Забайкалья до Восточного Туркестана, открыли путь кыргызам на Тянь-Шань.

Возвышение Кыргызского государства произошло в начале IX в. н.э.. в период ослабления и междоусобиц в Уйгурском каганате. В 820 г. кыргызский правитель Ажо объявил себя каганом, свою мать, тюргешскую принцессу, вдовствующей ханьшею, а свою жену, дочь карлукского ябгу - ханьшею. [Бичурин, 1950, с. 355.] В Кыргызском государстве была сформирована централизованная военно-административная система, при которой весь народ был разделен на военные отряды, насчитывающие по тысяче бойцов.

Создание этой системы способствовало укреплению военной мощи. В ходе войны были укреплены тылы государства путем расширения восточных, северных и западных границ. Были подчинены воинственные племена бома - страны Пестрых Коней, жившие севернее Кыргызского государства. На востоке в пределы кыргызских владений вошла долина р. Кан, на севере - Ачинско-Мариинская лесостепь и долина Енисея вплоть до устья Ангары. В этих районах обнаружены кыргызские памятники ІХ-Х вв. н.э. На западе и северо-западе в орбиту кыргызского влияния вошли Северный Алтай, Притомье и лесостепное Приобье. В этих районах распространяются памятники с элементами кыргызской культуры. Политическое и экономическое могущество способствовало демографическому росту в Кыргызском государстве, численность населения которого, исходя из наличия боевого состава армии, достигала до миллиона человек.

Кыргызы были хорошо осведомлены о междоусобицах в Уйгурском каганате и объявили о войне во время ослабления уйгуров. Одновременно с кыргызами в войну с уйгурами вступили тибетцы. Вероятно, их действия были согласованными, поскольку кыргызы могли совершать посольства в Тибет через земли дружественного Карлукского государства. Тибетцы поддерживали связи с кыргызами. «Сие государство было всегда в дружеских связях с Даши, Туфанию и Гэлолу, но туфаньцы при сообщении с Хягасом боялись грабежей со стороны хойху; почему брали провожатых из Гэлолу». [Бичурин, 1950, с. 355.]

Кыргызско-уйгурская война затянулась на долгие 20 лет. Военные действия происходили на территории Северо-Западной Монголии. Постепенно военное счастье стало склоняться на сторону кыргызов. На гребне своих военных успехов кыргызский каган направил своему противнику, уйгурскому правителю, послание, в котором вызвал его на решительное сражение и предупреждал, что очень скоро захватит уйгурскую «золотую орду», поставит перед нею своего коня и водрузит победное знамя. По сведениям китайских источников, знамя - символ каган-ской власти - было «водружено» в ставке кыргызского кагана, перед его шатром. Ажо установил для знамен «один штандарт, низ его весь красный». Эта ставка находилась у «Черных гор» в Минусинской котловине и была обнесена оборонительной стеной.

Военные неудачи обострили борьбу за престол в Уйгурском каганате. Ее усугубили падеж скота и эпидемия среди населения. Одним из проявлений упадка Уйгурского каганата было ослабление центральной власти вследствие борьбы придворных группировок, дворцовых переворотов и заговоров. С конца VIII века борьбу за престол вели род яглакар и племя эдизов. За 30 лет, предшествовавших войне с кыргызами, на престоле сменилось шесть каганов, а в годы войны - еще шесть.

Власть в государстве захватил первый министр Гюйлофу, который возвел на престол малолетнего кагана Кэси Торэ и управлял от его имени. Соперник правителя, полководец Пойлу Мохэ, командовавший уйгурской армией, восстал против него и перешел на сторону кыргызов. Войско кыргызского кагана и перешедших на его сторону восставших двинулось на уйгурскую столицу. Пойлу Мохэ, «соединившись с хягасами, со 100 ООО конницей напал на хойхусский город, убил хана, казнил Гюйлофу и сжег его стойбища». [Бичурин, 1850, с. 334.] В решающем сражении под Орду-Балыком уйгуры были разгромлены, каган погиб, первый министр схвачен и казнен. Уйгурские воины в панике бежали с поля боя. Кыргызы на плечах бегущих ворвались в уйгурскую столицу. В результате победы кыргызам досталась богатая добыча. Была взята в плен жена уйгурского кагана, китайская принцесса Тайхэ Гунчжу. Уйгуры и другие телесские племена, не желавшие подчиниться кыргызскому кагану, бежали с территории каганата в разных направлениях - в Маньчжурию, в Восточный Туркестан, в долину р. Эдзин-гол и на р. Иртыш. Значительная часть уйгуров переселилась к границам империи Тан, рассчитывая на помощь китайцев. Они провозгласили каганом тегина У-цзе из рода яглакар и укрепились в горах на границе с Китаем в районе Ордоса. Кыргызский каган счел, что разгром уйгуров завершен. Он перенес свою ставку на территорию Северо-Западной Монголии, на южную сторону гор Лао-Шань. «Лао-шань еще называется Ду-мань; они лежат в 15 днях конной езды от прежнего хойху-ского стойбища», - уточняли танские хроники. [Бичурин, 1950, с. 356.] По всей видимости, кыргызский правитель установил свою орду с южной стороны Танну-Ола, возможно, у озера Кыргыз-нур.

Каган попытался установить дипломатические отношения с империей Тан. Захваченную в плен жену уйгурского кагана, китайскую принцессу Тайхэ Гунчжу, дочь императора Сянь-Цзуна из династии Тан, он отправил на родину в 841 году в сопровождении военного эскорта во главе с генералом Дулюй Шихэ. Принцесса стала в тот момент важным объектом дипломатической и военной борьбы. Конкретным поводом для визита и отправки на родину китайской принцессы послужила победа над уйгурами и отдаленное родство с династией Тан, поскольку каганский род кыргызов вел свое происхождение от ханьского полководца Ли Лина, попавшего в плен к хуннам в I в. до н.э. Однако это посольство было перехвачено и перебито уйгурами, а принцессу Тайхэ объявил своей женой уйгурский каган У-цзе. С ее помощью он надеялся заручиться поддержкой от китайского императора и восстановить Уйгурский каганат.

Кыргызам уже в 842 году подчинялась большая часть районов Восточного Туркестана, а также татары, обитавшие в Восточной Монголии и к югу от пустыни Гоби. В сочинении Ал-Истахри, написанном в 930 -933 гг., сообщается: «Что касается хырхызов, то место их (расселения) -между гузами и кимаками, океаном и землями хазраджей. И земля Тибет расположена между хырхызами и страною Чин (т. е. Китаем - В. Б.)». [Материалы, 2002, с. 30.]

Ко времени «кыргызского великодержавия» относится уникальный кыргызский документ, известный как Суджинская надпись. Она была обнаружена Рамстедтом в 1900 г. на территории Монголии. Согласно чтению тюрколога С. Г. Кляшторного, в ней говорится: «Я изгнал Ягла-карских ханов из Уйгурской страны. Я сын кыргызский. Я Бойла Кутлуг Ярган. Я - приказной (буюрук) правителя Кутлуг Бага Таркана.

Молва обо мне достигла (стран) Восхода и Заката. Я был богат: у меня было десять аилов, мои кони неисчислимы. Я имел семь младших братьев, троих сыновей, троих дочерей.

Своих сыновей я женил, своих дочерей выдал замуж без выкупа. Своему наставнику (в вере) я дал сто гнедых коней. Я увидел детей моих детей и сыновей. Теперь я умер, и (их) покинул! Сыновья мои! Будьте среди людей подобно моему наставнику! Служите хану! Будьте мужественны!

Мой старший сын неожиданно ушел. Его я не увидел (перед смертью). Мой сын, мой лев!». [Кляшторный, 1991, с. 57-59.]

Суджинская надпись, как считает С. Кляшторный, является уникальным памятником эпохи расширения власти кыргызов на большую часть Центральной Азии. Она свидетельствует о новом имперском устройстве Кыргызского государства и его стремлении к новой политике в области имперской идеологии. Памятник отражает события, связанные с разгромом уйгуров и созданием каганата. Герой Бойла Кутлуг Ярган являлся участником похода на уйгуров и разгрома династии яглакар.

Хотя уйгурская опасность для империи Тан была, казалось бы, устранена, там, видимо, продолжали опасаться уйгуров и заинтересовались возможностью союза с кыргызами. В марте 843 г. в Китай прибыл кыргызский посланник Чжуву Хэ-Со с письмом от кыргызского кагана. Император Вуцзун, «вступивший на престол в 841 году, крайне обрадовался и посланника, приехавшего с данью из столь далекой страны, поставил выше посланника королевства Бохай». [Бичурин, 1950, с. 356.] В ответном письме кагану император Вуцзун выразил удовлетворение по поводу разгрома уйгуров кыргызами. «(Вы) накопили силы за многие годы, воспользовались (неблагоприятным для уйгуров) случаем и поднялись, быстро получили удовлетворение за обиду и раскрыли (нам) сокровенные мысли. Поскольку (теперь) лагерь уйгуров покорен, горы и реки между нашими государствами больше не разделяют (нас). Коль скоро (мы) являемся соседями, то будем (надеяться) на получение дани и посланий». В том же письме император провоцирует кыргызского кагана на полное истребление уйгуров: «Но (мы) все же боимся, что бежавшие снова принесут зло, захотят напасть на вашу границу и снова отомстить. Вы тоже должны серьезно подготовиться, искусно составить хитроумный план и совместными усилиями напасть (на уйгуров) и уничтожить, вырвать их с корнем, чтобы не вызывать последующих бедствий». [Материалы, 2003, с. 22.]

В апреле 843 г. на Енисей был отправлен китайский посланник Чжао Фань с письмом к кыргызскому кагану. В нем говорилось: «Я прочитал грамоту и узнал, что хан родился в селении под созвездием Большой Медведицы (т. е. на севере), жил в холодных степях. (Ваша) мудрость и планы выдающиеся, таланты и стремления полны блеска. (Ваша) мощь потрясает северные страны, слава достигла Северных ворот (китайской столицы)». После этих льстивых слов шли жалобы на уйгуров и призывы уничтожить их. «Уйгуры... бесчинствуют жестоко, зверски обращаются со всеми (нашими) вассальными племенами. (Я) узнал, что Вы из поколения в поколение (с ними) враждуете. Если можно отомстить, уничтожьте их государство и города и станьте государем, прогоните их старейшин в самую далекую пустыню. У уйгуров осталось войска неполная тысяча человек. (Они) разбежались по горам и долинам. ... Коль скоро Вы, хан, питаете (к ним) ненависть, необходимо полностью уничтожить варваров. Если оставить пепел, то непременно возникнут последующие бедствия». [Материалы, 2003, с. 23-25.]

По приезду в июне 843 г. кыргызского посланника Бань Ухэ кагану было отправлено новое письмо, в котором указывалось местопребывание уйгуров. Начиналось оно, как обычно, восхвалением. «Хан обладает блестящими способностями, от рождения знает героические планы. Когда вырос, прославился силой, и наконец, установил мир в северных странах, смел с лица (земли) уйгурские жилища». Далее шли призывы к окончательному уничтожению уйгуров во всех районах их обитания. «Сейчас уйгурские племена еще не полностью истреблены, живут между туфаня-ми и китайцами. Даже хэйчецзы издавна боятся их силы». [Материалы, 2003, с. 26-27.] Речь идет об уйгурах Турфана, Ганьчжоу, Хэлочуани и юго-западного Хингана. Эти настойчивые призывы возымели действие, и кыргызский каган выразил согласие выступить против уйгуров, о чем свидетельствует «письмо к сяцзясам», отправленное в августе 843 г. Танский двор стремился использовать военную мощь кыргызов не только против уйгуров, но и против племени хэйчецзы. В то же время китайцы опасались близкого соседства кыргызов, надеясь на то, что они останутся на местах «прежнего местожительства».

Новое кыргызское посольство во главе с Дидэ Исынаньчжу (Тутук Ынанчи), прибывшее в апреле 844 г., получило предложение о совместных действиях против уйгуров в Маньчжурии. Однако кыргызы из ряда заманчивых предложений выбрали наиболее подходящее и нанесли повторный удар по хэлочуаньским уйгурам, вынудив их временно покинуть район реки Эдзин-гол. В 846 году погиб каган У-цзе. По одной версии, его убили люди племени хэйчецзы, подкупленные уйгурским вождем-изменником Ли-Хун-Шунем (Аявиром), по другой - У-цзе «покорился в округе Ючжоу. Оставшиеся бродили в степи, голодали и замерзали. По принуждению уйгурского министра Мэйцюаньчжэ Инанч уйгуры убили У-цзе в горах Цзиньшань». [Малявкин, 1975, с. 77.]

В 847 году умер кыргызский каган, получивший от танского императора титул Цзун-ин Хюн-Ву Чен-мин-хан. Новый каган был удостоен титула Ин-ву Чен-мин-хан. Между империей Тан и Кыргызским каганатом устанавливаются постоянные посольские связи. По совету китайцев кыргызское войско во главе с полководцем Або совершило поход на племя шивэй в Маньчжурии, у которого оставались уйгуры, и захватило их. Кыргызский генерал «нанес сильное поражение народу шивэй, затем собрал всех уйгуров, находившихся у шивэй, и вернул их на север от Гоби». [Малявкин, 1974, с. 30.] Очевидно, Або с 70-тысячным войском был послан кыргызским каганом в помощь Танскому правительству для совместных действий против уйгуров. Кыргызы, совершая далекие походы, надеялись подчинить уйгуров и установить отношения «мира и родства» с империей Тан. Однако китайцы, поощряя вражду кыргызов к уйгурам, опасались их действительного усиления. «Хойху давались грамоты во время их могущества, к счастью, они теперь упали, для устранения будущих беспокойств не для чего усиливать хягасов», - считали советники китайского императора. [Бичурин, 1950, с. 357.] Императорский двор, выдавая «почетные титулы», надеялся заставить кыргызов признать себя вассалами, а когда это не удалось, стал свертывать отношения, беспокоясь, что они станут «требовать подарков», вроде 20 тыс. кусков шелка, которые ежегодно выдавались уйгурам.

В 843 г. кыргызские войска захватили в Восточном Туркестане города Бешбалык и Куча. В последующие десятилетия, во второй половине IX в. кыргызы совершили несколько походов, заняли города Аксу и Пенчул и дошли до Кашгара. В этой войне потенциальными союзниками кыргызов были тибетцы, также воевавшие с уйгурами.

После смерти кыргызского кагана, носившего титул Ин-ву Чен-мин-хан, в 866 г. китайский император Ицзун (860 - 694 гг. н. э.), как уже говорилось выше, преподнес в виде погребального дара набор мраморных табличек, на которых были описаны заслуги этого кагана, который считался родственником династии Тан.

Кыргызы продолжали поддерживать отношения с империей Тан. В 860-873 годы кыргызские посольства трижды приезжали к императорскому двору. Танские власти, видя усиление кыргызов, пытались вести двойную игру. Еще в ходе борьбы с У-цзе при дворе высказывались соображения, что «нам нужно теперь иметь дружеские связи с У-цзе ханом». Что касается кыргызских каганов, то, по-видимому, они не пытались удержать под своей властью все земли, куда совершали походы.

Однако «Хягас не мог совершенно покорить хойху», - отмечали китайские летописи. [Бичурин, 1950, с. 357.] Уйгурское турфанское княжество сумело выстоять в этой борьбе. В начале X века возникло уйгурское ганьчжоуское княжество. В 908 и 918 гг. оно присылало послов ко двору киданьского императора, захватившего территорию восточной Монголии. Киданьский император Елюй Амбагянь в 916 и 924 годы совершил два похода в Центральную Азию, где уже не встретил войска бывших властителей Центральной Азии. Вероятно, истощенные многолетней войной, кыргызы не смогли оказать активного сопротивления киданям. По сообщению хивинского историка Абул-Гази, «многие семейства кара-хатайские» (т. е.кидани), уйдя из своей страны, «перешли в земли киргизские». [Абул-Гази, 1854, с. 46.] По всей видимости, 924 год надо признать завершающей датой «кыргызского великодержавия» в Центральной Азии, где до сих пор монголоязычные народы по последнему тюркскому народу, владевшему этой страной, называют древние погребения «хирги-сур» (т. е. «кыргызские могилы»), а каменные изваяния - «хиргис чулун» (т. е. «кыргызские камни»).

В 30-е годы X в. западная граница государства киданей (кара-кытаев) простерлась до Саяно-Алтая. Кыргызы обменивались с ними посольскими связями. Ко двору императоров Ляо «хягасы постоянно присылали посланников и дань». Например, в 976 г. к императорскому двору прибыло кыргызское посольство с подарками. [Кюнер, 1951, с. 12.] При «ляоском Тайцзуне западная граница руководила приходом к просвещению людей государства Хягасы». Ляо принимал кыргызов, «стремившихся к просвещению». Влияние киданей в кыргызских землях, по-видимому, было ощутимым в X веке н.э. Ряд ученых усматривает следы киданьского влияния в материальной и духовной культуре енисейских кыргызов.

Кидани разделили единый кыргызский этнический массив надвое. Часть кыргызов сохранила за собой Саяно-Алтай и северо-западную Монголию. Другая часть кыргызов, оттесненная монголоязычными племенами, стала обитать в Восточном Туркестане.

В мусульманских источниках X века указывается, что их земли помещаются в соседстве с токуз-гузами (уйгурами), карлуками, чигилями. В дальнейшем обе группы кыргызов развивались обособленно друг от друга.

В эпоху «кыргызского великодержавия» памятники кыргызской культуры получили распространение во всей Центральной Азии. Кыргызские каганы поощряли градостроительство, развитие земледелия, ремесел и торговли в своем государстве, пытались ввести денежное обращение. Возросла политическая роль Кыргызского каганата в масштабах Центрально-Азиатского региона. Существенно расширились торговые и культурные связи кыргызского государства со странами Средней Азии, Ираном, Тибетом, Китаем. Кыргызская знать проявляла интерес к мировым прозелитарным религиям, манихейству и буддизму, стремясь найти общую, объединяющую все народы каганата, идеологию.

Однако, длительная война привела к большой убыли и распылению кыргызского населения на огромной территории Кыргызского каганата. Это подорвало военные силы и возможности кыргызов удержать под своей властью все завоеванные многочисленные племена, относящиеся к разным культурно-хозяйственным типам. Ослабление военной мощи кыргызов стало главной причиной завершения периода «кыргызского великодержавия». Кыргызы не смогли противостоять усилившейся Ки-даньской империи, подчинившей в X в. Центральную Азию.

Эволюция кыргызской культуры в периоды раннего и развитого Средневековья является своеобразным эталоном для изучения других кочевнических культур центральноазиатского очага цивилизации. Благодаря своему уникальному географическому положению, Кыргызское государство на Енисее было на протяжении долгих веков ключевым пунктом торговых и культурных связей, фактором передачи культурных достижений из центров оседло-земледельческих регионов в кочевой мир Северной Азии, а в период «кыргызского великодержавия» объединило скотоводческие племена Северной и Центральной Азии в единый каганат и стало центром кочевой цивилизации. В этот период кыргызские правители могли не только побеждать врагов на поле боя и умело вести дипломатические дела, но и пытались строить города, развивать земледелие, вводить денежное обращение, проявляли интерес к мировым прозелитарным религиям.

«Звездный час кыргызской истории» - период великодержавия - по историческим данным был сравнительно недолгим, он продолжался около 80 лет. Захватив огромные пространства степной Азии, кыргызы не смогли удержать их под своим господством, объединить все кочевые племена, закрепить военные и политические достижения. После распада каганата кыргызский этнос оказался разделенным надвое вторжением киданей. Часть кыргызов осталась в Восточном Туркестане и в дальнейшем составила основу современного кыргызского народа на Тянь-Шане.

Источник: Очерки истории Хакасии ( с древнейших времен до современности) / гл.ред. В.Я. Бутанаев; научн.ред. В.И. Молодин.  Абакан. Издательство Хакасского государственного университета им. Н.Ф. Катанова, 2008. - 672 с. Илл.

Кыргызское государство являлось независимым политическим образованием, легитимность которого признавалась соседними державами и поддерживалась посольскими связями. «Хягас было сильное государство. - констатировали китайские источники IX в., - по пространству равнялось тукюеским владениям [т. е. Тюркскому каганату - В. Б.] Тукюеский Дом выдавал своих дочерей за их старейшин. На востоке простиралось до Гулигани [т. е. до курыканов в Прибайкалье - В. Б.], на юг до Тибета, на юго-запад до Гэлолу [ Карлукское государство, располагавшееся на юго-востоке Казахстана - В. Б.]». [Бичурин, 1950, с. 354.] Во времена «кыргызского великодержавия» (IX в. н.э.) китайский император в своих письмах обращался к кыргызскому кагану со следующими словами почтения: «Вы, хан, подобны блестящей Северной Медведице. (Вы) геройствовали на севере пустыни и стали правителем. Таланты (Ваши) сияют, как верхушка бунчука. (Вы) разделили границы и создали государство; особо проявили героический дух, давно известны талантом управления». «Ваша мощь потрясает северные страны, слава достигла Северных ворот [китайской столицы.]». [Материалы, 2003, с. 21-27.] От имени китайского двора кыргызский каган имел титул - «Потомственный герой, воинственный, искренний и светлый каган» [Кычанов, 1997, с. 125.]

Главой всего подданного народа и хозяином всего пасущегося скота в Кыргызской стране являлся хан. Его слова служили законом и поражали ослушников «как острое лезвие сабли». В тюркских кочевых обществах институт ханской власти возник из власти родовых вождей, ибо в тюркских языках, и хакасском в частности, понятие «кровь» и «правитель» передаются одним и тем же термином «хан». Таким образом, хан первоначально обозначал правителя единокровных родственников. Им становился тот, кто сумел захватить власть при поддержке своих родичей. Вероятно, в связи с этим у хакасов до сих пор бытует пословица: «Человек, имеющий родственников, подобен хану, безродный человек подобен рабу».

Арабский писатель XIII в. Закарийа Ал-Казвини излагал в своем труде следующие сведения о кыргызском правителе: «У них есть царь, которому они подчиняются, потому что он знает, как умиротворить их. Никто не может сесть при его присутствии, если ему не исполнилось сорока лет». [Демидчик, 1977, с. 110.] Согласно кыргызским законам, ханом мог стать только правитель, перешагнувший сорокалетний возраст. У хакасов также сорокалетний возраст считался самым важным рубежом жизни. До сорока лет запрещалось занимать высокие общественные посты, произносить благословения, употреблять спиртные напитки и т.д. Только после сорока лет приходит житейская мудрость.

Енисейские кыргызы для обозначения государства применяли термин «эль». Как и в других тюркских языках, слово «эль» употреблялось в Двух значениях: 1) элитарная часть населения, связанная родственными узами с ханом и бегами; 2) государство или союз племен, возглавляемые элитарной фуппой. В каждом древнетюркском государстве во главе стояли правители, принадлежавшие к аристократическим родам, называемые «небесным элем» (тенгри эли).

Народ и правящий «эль» дополняли друг друга. Хан «держал эль» и возглавлял «будун» (простой народ), т. е. ему принадлежала как гражданская, так и политико-административная власть.

Согласно хакасскому фольклору, хан. вступивший на престол, обещал народу: «Безлошадных людей я посажу на коней, нагих людей я одену в платья». Такая формула правления народом сложилась еще во времена Тюркского каганата. Например, в памятнике в честь Кюль-Тегина от лица правителя говорится: «(Я) снабдил платьем нагой народ, сделал многочисленным малочисленный народ». [Малов, 1951, с. 40.] Выступая главой «гражданского управления», хан действовал по праву старшего в роду. Одновременно с этим он отправлял должность военного предводителя, верховного судьи и жреца. Деятельность хана направлялась Великим Небом - «Тенгри». Эта божественная благодать, нисходящая на хана с небес, в тюркских языках выражалась понятием «хут» - т. е. жизненная сила.

Хан был первым среди равных, о чем свидетельствует обряд интронизации, носивший у тюрков название «хан кутерме» - букв, поднятие хана (на престол). Высшие сановники усаживали наследника на белый войлок и девять раз по движению солнца обносили его вокруг ритуального жертвенника с напутственными словами, что если он будет действовать против воли вечного Творца, то в наказание у него из всех богатств останется один только войлок, на котором он сидит. В ответ хан произносил: «И так отныне слово мое будет меч». Необходимо отметить, что в хакасском героическом эпосе сохранилось аналогичное высказывание правителей Хонгорая: «Лезвие сабли - острое, язык хана - закон». Как отмечали в своих исследованиях востоковеды, церемония интронизации хана у тюрков была такой же, как и интронизация шамана в шаманизме и, вероятно, возникла из этих первобытных недр. [Кычанов, 1997, с. 99.]

В Кыргызском государстве сформировалась династия власти, известная под названием «Ажо» или «Ажэ». «Их правитель называется Ажэ, поэтому фамилия дома Ажэ». «У него водружено знамя. Прочие прозываются названиями поколений», - сообщали танские хроники. [Бичурин, 1950, с. 352; Кюнер, 1961, с. 282.] Судя по китайским источникам, «Ажо» (Ажэ) - это и титул правителя, и клановое имя правящего дома кыргызов в VIII—IX вв. Среди ученых до сих пор не сложилось единого мнения о значении этого кыргызского слова, переданного в китайской форме.

В связи с этим вопросом вызывает интерес имя загадочного «народа аз», сведения о котором неоднократно встречаются в древнетюркских памятниках письменности VIII в.н.э. [Бутанаев, 1998, с. 102-104.] Согласно мнению тюрколога И. В. Кормушина, часть азов обитала по южную сторону Западного Саяна, а другая, главная часть, базировалась на севере от Саян, на территории современной Хакасии, в непосредственной близости от кыргызов. [Кормушин, 1977, с. 12.]

В 711 г., во время военного похода тюркского царевича Кюль-Тегина на кыргызов в качестве проводника через Когменские горы (Западные Саяны) был найден человек «из земли степных азов». Он сам утверждал, что его «родная земля - Аз» (Аз йерим). [Малов, 1951, с. 62, 67.] Из контекста становится ясным, что азы обитали не в таёжных массивах Западных Саян (Когмены), а, как следует из источника, на степных просторах Предсаянья, т. е. в долине Абакана. Известный востоковед В. Бартольд давно обратил внимание, что вместе с кыргызами несколько раз упоминается народ аз. Во времена правления тюркского кагана Могиляна народы (э)чики и кыргызы, обитавшие по соседству, но по разные стороны Когменских гор, были его врагами. В памятнике Могиляна повествуется о битвах и победах над (э)чиками, а затем и над азами (аз будун), которых, исходя из контекста, можно отождествить с кыргызами Енисея. В некоторых восточных сочинениях кыргызов даже называли этнонимом «ас». [Бартольд, 1963, с. 485; Малов, 1959, с. 20.]

Правитель государства Хягас - Ажо, согласно китайским хроникам, имел пребывание у Черных гор к западу от р. Енисей (Гянь). По сведениям памятников древнетюркской письменности, кыргызский хан проживал в Когменском краю (Когмен ичинте). Под Когменом здесь подразумевались не только Западные Саяны, но и их предгорья в долине Абакана. По всей видимости, указанные источники свидетельствуют об одной и той же ставке кыргызского государя, которая находилась на территории расселения азов.

Для нас большое значение имеют сведения из текстов памятника, сооруженного в честь Юоль-Тегина, где конкретно говорится об «азском народе» (аз будун) кыргызского кагана Барс-бега. [Малов, 1951, с. 38.] Многие тюркологи, включая известного ученого С. Е. Малова, читают выражение «аз будун» как «немногочисленный народ» и не вкладывают в него этнического понятия. Двусмысленность подобных переводов связана с тем, что в тюркских языках слово «аз» имеет также значение - «малый, незначительный». В данном случае стоит обратить внимание на первоначальные чтения этих строк, которые в свое время сделали В. Раддов и Н. Козьмин, т. е.: «Я устроил страну Аз-кыргызов». [Козьмин, 1925, с. VIII.]

Несомненно, сочетание «аз-кыргыз» нельзя читать «немногочисленные кыргызы», ибо в древнетюркских текстах подчёркивается: «Но больше всего был нашим врагом кыргызский сильный каган». Китайские источники также подтверждали: «Цзянгунь [т. е.кыргызы - В. Б.] - это сильное государство».

Среди памятников кыргызской письменности выражение «народ аз» (аз будун) не встречается, однако в переводах В. Радлова имеется сочетание «ач будун» - народ ач. [Малое, 1952, с. 59.] Не исключена возможность, что сами кыргызы этноним «аз» произносили как «ач».

Кто же такие загадочные «азы» или «ачы» в Кыргызском государстве? Почему их имя упоминается в тюркских надписях наряду с кыргызами?

Исходя их контекста памятника в честь Кюль-Тегина, можно предположить, что «азы» соответствовали понятию элитарной части кыргызов. В таком случае народ «аз» или «ач» надо отождествить с царствующей фамилией Кыргызского государства, которая зафиксирована в китайских хрониках в форме «ажо» (ажэ). Памятники древнетюркской письменности были созданы в то же самое время, когда Танские летописи Китая сообщали о стране Хягас и ее правителях - Ажэ. По всей видимости, указанные китайские формы передавали звучание тюркских этнонимов кыр-гыз и аз (ач). Согласно китайским летописям, фамилия Ажо происходила из одного рода с царствующим в Китае Домом Тан, уходящим своими корнями к знаменитому полководцу Ли Лину. До сих пор среди хакасских родов имеется сеок «ажыг», который признавался родственным сео-кам «ызыр» и отождествлялся с потомками древних кыргызов. [Бутанаев, 1994, с. 20-21.] Вполне возможно, сеок «ажыг» исторически связан с древним народом «ач» и кыргызским правящим домом «ажэ».

В ѴІІІ-Х вв. н.э. кыргызские правители стали носить титул «каган». Таким титулом величались стоящие во главе иерархии высшие правители древнетюркского общества, создавшие кочевые империи Центральной Азии. Первым кыргызским каганом стал Барс-бег. Тюркский каган Капа-ган был вынужден признать за ним право именовать себя титулом кагана и отдать ему в жены княжну, дочь кагана Кутлуга Эльтереса. [Малов, 1951, с. 38.] Вероятно, это произошло вскоре после смерти Кутлуга Эльтереса в 693 году, когда поход Капаган-кагана на север закончился неудачно. Таким образом, Кыргызское государство было уравнено в правах с Тюркским каганатом, кыргызский каган был признан равным тюркскому, правящие роды обоих государств заключили мир посредством династического брака.

Кыргызский каган Барс-бег проводил активную внешнюю политику. В 707, 709, 711 годы кыргызские посольства направлялись в империю Тан, а также к тибетскому хану. В это время тюрки вели с Китайской империей ожесточенную войну и кыргызы оказались в числе ее союзников, несмотря на родственные узы с правящим родом Ашина. Тюркские правители отметили: «Каган народа табгач был нашим врагом. Каган народа «десяти стрел» (тюргешей) был нашим врагом. Но больше всего был нашим врагом кыргызский сильный каган. Эти три кагана, рассудив, сказали: «Да пойдем мы (походом) на Алтунскую чернь». Так они рассудили и сказали: «Да отправимся мы в поход на восток против тюркского кагана. Если мы не пойдем на него, как бы то ни было он нас (победит): каган его (т. е. тюркского народа) - герой, а советник его - мудрый, как бы то ни было, он, возможно, (окажется) победителем нас (букв, убийцей). Втроем мы объединимся и отправимся в поход и уничтожим его ...». [Малов, 1951, с. 66-67.] В этой антитюркской коалиции наибольшую опасность для тюрок представляли усилившиеся кыргызы, по землям которых было решено нанести превентивный удар. Зимой 710-711 г. тюрки совершили внезапный поход на кыргызов. Во главе тюркского войска стояли знаменитые полководцы Тоньюкук, принцы из правящего рода Ашина Кюль-тегин и Шад Могилян. Тоньюкуку удалось совершить важный стратегический маневр, в обход основного пути по Енисею провести войско через заснеженный Саянский хребет по долине реки Аны (современная р. Она, правый приток Абакана). Благодаря обходному маневру, тюркское войско обрушилось на кыргызов внезапно «во время (их) сна». В сражении в черни Сунга погиб кыргызский каган Барс-бег, шурин Кюль-тегина и Могиляна, «а народ его стал рабынями и рабами. Говоря: «Пусть не останется без хозяина страна Кёгменская, - мы завели порядок в немногочисленном (т. е. пришедшем тогда в упадок - С. Малов) народе кыргызов». [Малов, 1951, с. 39.]

Однако тюрки не уничтожили кыргызской государственности. Во главе государства остался кыргызский правитель, т. е. потомок Барс-бега и племянник тюркского Бильге-кагана. Он сохранил известную самостоятельность и поддерживал дипломатические связи с другими государствами. Например, в 722 г. к танскому двору «прибыл кыргызский тегин Исибо Шэючже Биши Сыгинь, в 723 г. - тегин Цзюйли Пиньхэчжун Сы-гинь. Им обоим были пожалованы военные чины. [Супруненко, 1974, с. 241-242.] Однако военная мощь кыргызов была сильно подорвана. Сохранив самостоятельность, кыргызы, вплоть до падения Второго Тюркского каганата в 745 г., не участвовали в военных действиях в Центральной Азии.

Титул кагана кыргызский правитель сохранял до конца X в.н.э. Например, в сочинении «Худуд ал-алам», написанном в 982-983 гг., говорится: «Их правителя называют хырхыз-хаканом». [Материалы, 2002, с. 48.]

Высшие чиновники Кыргызского государства носили титул «бег». Даже первый каган, бывший зятем Эльтереса - правителя второго Тюркского каганата, носил имя Барс-бег. В китайских источниках этот титул передавался формой «бей». «Хягасский» владетель - сообщали танские хроники, - имел трех министров: Гйеси Бей (Цисиби), Гюйшабо Бей (Цзюйшабоби) и Ами Бей (Амиби)», которые «сообща управляли государством». [Бичурин, 1950, с. 354; Кычанов, 1997, с. 123.]

К бегам относились правительственные чины племенной аристократии, подразделявшиеся на шесть разрядов:

1. Министры, известные под китайским титулом «цзайсян». Цзайсянов, по китайским сведениям, в Кыргызском государстве было семь человек.

2. Тутуки (в китайских источниках «дуду») - местные администраторы или главноначальствующие. По аналогии с Уйгурским каганатом они должны были управлять крупными административными единицами. В Кыргызском государстве насчитывалось три тутука. В памятниках енисейской письменности имеются сведения об именах героев под названием Аза Тутук. [Малов. 1951, с. 95.]

3. Буйуруки (букв, приказной судья) - чиновники или управители, делегируемые из центра на места с поручением вершить судебные дела. В китайских источниках их называют чжиши (посыльные). Всех буйуруков насчитывалось десять человек. Они выполняли основные судебные функции. После разфома Уйгурского каганата над побежденным племенем яглакар был поставлен буйуруком Бойла Кутлуг Ярган. [Малов, 1952, с. 85.]

4. Делоправители или секретари, известные в китайских источниках как «чжанши». Возможно у кыргызов они титуловались «ынанчу» (например, среди имен, зификсированных на кыргызских эпитафиях, встречается герой Ынанчу, правитель государства Ынанчу Бильгя). Они были руководителями делопроизводства, секретариата. Насчитывалось пятнадцать чиновников, ведавших делопроизводством. Большое количество делоправителей свидетельствует о широком употреблении письма и документации. Судя по сведениям «Синь Тан шу», в делопроизводстве Кыргызского каганата использовалось уйгурское письмо. [Кычанов, 1997, с. 124.]

5. Чоры или чуры - военные предводители из высших сановников. Согласно исследованиям С. Г. Кляшторного, военно-административные чиновники «чоры» составляли окружение кагана. Например, по случаю кончины Кюль-Тегина в 732 г. для выражения соболезнования от кыргызского кагана прибыл Тардуш Ынанчу Чур. [Малов, 1951, с. 33.] Предводители - чоры, не имели определенного штатного числа.

Титул «чор» часто встречается среди личных имен героев енисейских эпитафий. До сих пор в хакасском языке отважных людей называют «хал чор» - букв, бесстрашный витязь, или «хал батыр» - бесстрашный батыр. Упофебление титула «чор» наравне с термином «батыр» свидетельствует, что скорее всего он относится к военным чинам.

6. Тарханы (в китайских источниках «дагань») - старшие чиновники, являвшиеся сборщиками налогов, податей и натуральных повинностей. Сами тарханы были освобождены от податей. В число тарханов входили «сангуны» - генералы, командующие войсками. Число тарханов и сангу-нов было непостоянным. В памятниках кыргызской письменности встречаются имена героев — «Шатун-таркан», «Тархан-сангун», «Бойла-бага таркан». [Малов, 1952, с. 59, 63, 95.]

Все вышеперечисленные чиновники - цзайсяны, тутуки, буйуруки, чуры и чжиши «ведали войсками», хотя реально это, очевидно, были чиновники (и командиры) военно-административного аппарата. При этом большое число цзайсянов (семь) и малое число тутуков (три) свидетельствовало, по мнению Е. Кычанова, о том, что они дополняли друг друга как главные администраторы центральной и местной власти.

Среди княжеского сословия находились «тохчыны» или «тёксины» (кёксины). В древнетюркских государствах «тюксин» - человек, занимающий третью после хана ступень в тюркской административной иерархии. [ДТС, с. 596.] По всей видимости, они возглавляли войска в битвах с кёк-тюрками. В хакасском фольклоре широко бытуют легенды о батыре Ир-Тохчыне, бившемся с богатырскими волками, под которыми можно предполагать тотем тюрков. В имени Ир-Тохчын нетрудно обнаружить кыргызский титул «ир» (эр) - муж и «тохчын». В текстах енисейских эпитафий имеется имя «герой Кёгшин» [Малов, 1952, с. 95], подтверждающее существование этого титула у кыргызов.

Наследники каганского престола, т. е. принцы, царевичи именовались «тегинами». Тегины отправлялись в качестве кыргызских послов в Китай и Тибет. Титул «тегин» встречается в енисейских эпитафиях. [Малов, 1952, с. 38.] Необходимо отметить наличие слова «тегин» (тигін) в хакасском языке. Правда в современном языке оно носит противоположное значение и обозначает простого человека.

Беги владели определенными наделами и возглавляли группы людей, проживавших в нескольких «багах» - административно-территориальных подразделениях Кыргызского государства. Например, в памятниках рунической письменности кыргызов имеются сообщения: «Алты баг бу-дунка бег эртим» - Я был бегом у народа шести подразделений - «багов». Каждый баг, вероятно, подразделялся на группы в 40 юрт или 40 кочевых селений «аалов». Выделение 40 юрт в качестве податной единицы для сборщика ясака сохранялось в Хонгорае вплоть до XX века.

Судя по кыргызским эпитафиям, у каждого бега была военная дружина из сорока профессиональных воинов - эров. Для них он считался родным отцом (канг). Военные дружины служили опорой княжеской власти бегов. Каган был окружен целым штатом бегов и являлся выразителем их интересов.

Характерной особенностью Кыргызского государства, как и всех тюркских кочевых государств, является наличие патриархально-родового уклада, сохранявшегося с древнейших времен. Основными элементами в древнетюркском обществе были род - «ок» и племя - «будун». Слово «ок» - род, сохранилось до сих пор в языках тюрков Саяно-Алтая. В силу особенностей кочевой цивилизации, в речи хакасов употребляется устойчивая фраза: «Угы чох кізі полбас, ӱлгӱзі чох ӧдік полбас» - Не бывает человека без рода, не бывает обуви без выкройки. От корня «ок» ведут свое происхождение слова для обозначения сына - «огул» и ребенка - «огыс», т. е. наследник рода, потомство.

Строгая иерархия родов и племен была в кочевнических государствах Центральной Азии основополагающим принципом общественного устройства. Роды первоначально были кровнородственными союзами, члены которых вели свое происхождение от общего предка. Род состоял из патриархальных семей «арка кун». Термин происходит от сочетания слов «арка» - спина и «кӱн» - народ, т. е. люди, стоящие плечом к плечу. [Бернштам, 1946, с. 88-89.] Такое обозначение возможно при наличии патриархальной семьи, члены которой тесно поддерживают друг друга. Вероятно «арка кун» обозначало такую группу родственников, которая представляла мелкую экономическую единицу, объединенную в кочевые аалы.

В хакасских героических сказаниях отмечается существование ааль-ной общины под названием «аал кӱн» - букв, сельские люди. Кыргызские скотоводы, проживавшие отдельными селениями, составляли территориальные коллективные сообщества. Основой их существования были коллективное владение частью земли, семейно-родовые и соседские производственные связи.

Зарождение аапьной общины относится к легендарным временам Кыргызского государства (VI—XIII вв.), о чем свидетельствуют древнетюркские надписи. В памятниках кыргызского рунического письма встречаются выражения: «эл кӱн» - люди и «кадаш кӱн» - родственники. Необходимо отметить, что второй компонент - «кӱн», т. е. люди, народ, ныне относится к разряду архаизмов и не употребляется самостоятельно в современном хакасском языке. Данное слово дошло до нас с древнетюркской эпохи.

В Кыргызском государстве вассальные племена, проживавшие в таежных урочищах Саяно-Алтая и подвергавшиеся своеобразной социально-экономической эксплуатации со стороны енисейских кыргызов, назывались «кештем» (в русских документах XVII в. - кыштымы, киштымы).

Первые сведения о киштымах зафиксированы в кыргызских рунических памятниках письменности VIII—IX вв.н.э., находящихся на территории Тувы и Алтая. Например, во времена Кыргызского каганата население долины р. Кемчик в Туве стало киштымами с административным делением на шесть «багов» (алты баг кешдем). По всей видимости, захваченный народ, обитающий на сопредельных землях и вошедший в сферу управления кыргызов, становился киштымом.

Согласно китайским хронографам VIII в. н.э., на юго-запад от северных соседей кыргызов, под названием «бома» - страна пестрых лошадей, проживало поколение «кешинянь» или «кэшидянь». Они ежегодно своим старшинам собирали в оброк шкуры соболей, выдр, белок и горностаев. По всей видимости, народ «кэшидянь» (т. е. киштымы) находился где-то в районе Северного Алтая. Кыргызские беги взимали с киштымов дань, заставляли их работать в своем хозяйстве. Как сообщают танские источники, кыргызы «ловят и употребляют в работу» киштымов из племен дубо, милиге, эчжи, обитавших в таежных урочищах Восточных Саян.

Название народа киштым в форме «гешдум» обнаружено среди древних тибетских документов, представлявших пересказы докладов пяти уйгурских послов середины VIII в. н.э. о государствах северной части Центральной Азии. Несомненно, речь идет об одном из вассальных народов Кыргызского государства - бывшего северного соседа уйгуров. [Потапов, 1969, с. 169-170.]

В арабском географическом труде «Худуд ал-алам», написанном в 982-983 гг., указывается, что севернее тюрков тогуз-огузов и карлуков, на границе с необитаемыми странами севера, находилась область кыргызов. Помимо основного населения, на востоке их страны обитал народ «кури», а на западе - «кесим», т. е. киштымы. Кесим (кестим) - это «название другого народа, также из хырхызов, (они) поселяются на склонах гор, в шатрах, добывают меха, мускус, рог хуту и другое. Это один из хырхызских народов, их речь ближе к халлухской, а по одежде они напоминают кимаков». [Материалы, 2002, с. 48.] Вполне возможно, что в X в. н.э. зависимые племена киштымов, представлявшие ранее население завоеванных территорий, объединяются в общую социальную структуру Кыргызского государства, составляя трудовую часть периферийного общества.

В целом институт киштымства как данничество представляет особую форму социально-этнической эксплуатации, первоначально выросшую на базе подчинения завоеванных племен и народов. Он возник в недрах кыргызской государственности и соотносится с раннефеодальным способом эксплуатации.

Согласно фактам из приведенных письменных источников, напрашивается мысль о том, что имя «киштым» (кештем) первоначально было связано с этнонимом одного из завоеванных кыргызами народов. Такие примеры в истории встречаются неоднократно. Например, монголы словом «хитад» обозначали не только китайцев, но и рабов.

Можно предположить (исходя из фонетического звучания «кештем» -«кистим» - «искитим»), что обозначение института киштымства возникло от названия покоренных скифских племен, ибо в тюркском языке скифы обозначаются термином «искит» (от первоначального «сакаит»). Косвенным предположением может служить обозначение знати в хакасском языке - «искеттіглер» - букв, имеющие искетов. Бесславных людей именовали «искеді чох» - т. е. без искета. Вполне возможно, что в данном случае под словом «искет» мы встречаем первоначальную форму «искетем - кестем». Подтверждением наших рассуждений может служить хакасский термин «хырғыннығ» - крупный бай (букв, имеющий хыргын), где слово «хыр-гын» восходит к древнетюркскому «кыркын» - невольница, наложница. Последнее выражение носило первоначальный смысл «имеющий невольниц», что соотносится со словом «искеттіглер». В таком случае указанная социально-этническая форма эксплуатации могла зародиться в те далекие времена, когда предки кыргызов (гяньгунь) продвинулись вместе с гуннами в Южную Сибирь и покорили скифские племена.

В Кыргызском государстве налоги и дань взимались натурой. «Ясачные вносят подати соболями и белкою», - сообщали китайские источники. В памятниках рунической письменности встречается слово «йака» -плата, вознаграждение. Необходимо отметить, что хакасы для обозначения дани, связок меховых шкурок, идущих на уплату ясака и натуральной подати, применяли термин «чага» (древнетюркское начальное «й» в результате развития хакасского языка перешло в звук «ч»). На наш взгляд, указанное понятие сохранилось со времен Кыргызского государства.

У кыргызов существовало обычное право - «тӧре», которое служило основой государственных законов. Степной закон «тӧре» служил путеводной звездой, указывающей основное направление, по которому следовало двигаться кочевому обществу и государству. Он определял взаимоотношения знати и народа. В одной из посмертных эпитафий кыргызского бега ярко звучало назидание: «Простой народ, будь усерден! Не нарушай установлений эля!».

Каждый новый хан обязан был начинать свое правление признанием закона «тӧре». Такая же установка существовала позже и в Хонгорае. Согласно данным хакасской этнографии, башлыки в степных думах Хакасии при вступлении в должность клялись: «Ыра пазы тӧре ползын, тӧріткен тӧліне читсін!» - Пусть будет степной закон правилом поведения, пусть он достигнет следующих поколений! При сложении своих полномочий уходящие со своих постов беги произносили: «Торе пазы пик ползын! Торге толдыра ис ползын!» - Пусть высший закон будет крепким! Пусть на почетном месте (правителя) будет полная казна! Всю силу своей власти башлыки прилагали к защите и поддержанию тех начал, на которых держался степной быт. [Бутанаев, 2004, с. 13.] Необходимо добавить, что в хакасском языке термин «тӧре» обозначает также царскую корону, которая представляет символ власти правителя и закон государства. Возможно, что слово «тӧре» происходит от общетюркского глагола «тӧрі-» - рождаться, творить. В таком случае первоначально оно означало прирожденный закон, прирожденное правило поведения, т. е. божественное установление.

Обычное право кыргызов предписывало кровную месть за погибшего родича. В языке хакасов до сих пор сохранилась фраза, имеющая скрытый смысл: «Подушка бывает, чтобы положить под голову, постель бывает, чтобы постелить под человека», то есть отомщенный на том свете получит в качестве «постели» кровного врага. Данный обычай возник во времена патриархально-родовых отношений и был характерен для многих кочевых обществ Центральной Азии. Например, в «Сокровенном сказании монголов» 1240 г. говорится: «Погибну, взяв под голову подушку (т. е. труп убитого)». [Шаракшинова, 1981, с. 4.]

В Кыргызском государстве имелись зачатки уголовного законодательства. Согласно фольклорным данным, в кыргызские времена предки хакасов имели сложившееся судопроизводство. Верховный суд осуществлял главный судья, носивший титул «албот». Это название происходит от древнетюркского термина «алпагут», которое обозначало - герой, богатырь и является однокоренным со словом «алып» - богатырь.

Для профилактики правонарушений во времена дренетюркских государств ханы держали штат специальных доносчиков, именуемых «сӱмзӱк». Они получали награды за сообщения о готовящихся злодеяниях. Например, по доносу фискала - «сӱмзӱка» за свободолюбивую песню о родине сына кыргызского князя Апрая монгольский хан привлек к суду.

Китайские летописи свидетельствовали: «Законы их очень строги. Произведший замешательство пред сражением, не выполнивший посольской должности, подавший неразумный совет государю, так и за воровство. приговаривают к отсечению головы. Ежеливор имеет отца, то голову его вешают отцу на шею, и он до смерти обязан носить ее». [Бичурин, 1950, с. 353.] Как видим, серьезные проступки карались смертной казнью. Судебные решения принимались на  основе традиционного права.

Кыргызское государство представляло собой раннефеодальное политическое образование, которое отличалось клановым характером органов управления, неразвитой системой налогообложения, зачатками судебного аппарата и господством традиционного права. Вплоть до монгольских завоеваний XIII в. Кыргызское государство сохраняло свой суверенитет и обменивалось посольствами с государствами Азии, включая Китай. Управление государственными структурами осуществлялось на основе установленных законов «тӧре», поддерживаемых правителями. В этот период закладываются основы административного устройства Кыргызского государства, которое сохранялось и в последующие времена.

Источник: Очерки истории Хакасии ( с древнейших времен до современности) / гл.ред. В.Я. Бутанаев; научн.ред. В.И. Молодин.  Абакан. Издательство Хакасского государственного университета им. Н.Ф. Катанова, 2008. - 672 с. Илл.Источник материалы из сайта AskizOn.ru - сайт о Хакасии...:Источник материалы из сайта AskizOn.ru - сайт о Хакасии...:Источник материалы из сайта AskizOn.ru - сайт о Хакасии...:

Одной из важных задач историко-археологического изучения енисейских кыргызов является характеристика их хозяйства и быта, определение хозяйственно-культурного типа. Во второй половине XIX - начале XX веков, когда идентификация средневековых памятников с кыргызской культурой была недостаточно обоснованной и вызывала сомнения, основой для оценки их хозяйственной деятельности были сведения письменных источников и этнографические наблюдения. При всей фрагментарности этих данных, они весьма показательны для формирования определенной научной традиции.

В досоветской историографии устоялось мнение о кочевом скотоводческом хозяйстве и подвижном образе жизни кыргызов, которое в известной степени игнорировало весьма противоречивые сведения письменных источников о наличии у кыргызов наряду со скотоводством и зачатков земледелия. [Радлов, 1896, с. 58; Клеменц, 1886, с. 64.)

Выделение кыргызских памятников из общего массива археологических материалов Минусинской котловины, осуществленное в 20-е годы

С. А. Теплоуховым, открыло возможность для привлечения при анализе культурно-хозяйственного типа кыргызов данных археологии. [Тепло-ухов, 1929, с. 55.]

Впервые опыт решения вопроса о культурно-хозяйственном типе кыргызов на базе письменных и археологических источников предпринят в 1930-1940-е годы в работах С. В. Киселева, JI. А. Евтюховой, В. П. Левашовой. Археолог С. В. Киселев полагал, что «быт населения в кыргызскую эпоху был своеобразен. В нем очень сильны были черты кочевничества». [Киселев, 1951, с. 568.]

Таким образом, к середине 1950-х годов в отечественной историографии сложилась определенная научная традиция - оценивать средневековую кыргызскую культуру как принадлежавшую скотоводам-кочевникам. При этом определенное внимание уделялось анализу других видов хозяйственной деятельности, практикуемых в землях кыргызского государства: различных форм земледелия, ремесел, охоты и рыболовства.

Однако во второй половине XX в., наряду с общепринятым мнением, возникло предположение об оседло-земледельческом характере кыргызской культуры. Наиболее подробно эта точка зрения отражена в работах JI. Р. Кызласова. По мнению Л. Р. Кызласова, у кыргызов «земледелие было высокоразвитым, плужным и в значительной мере основанным на искусственном орошении», а «крестьяне, занимавшиеся земледелием, жили деревнями». Что касается скотоводства, то оно «... было пастушеским, с применением стойлового содержания скота», и «... в некоторой степени уже интенсивным». Имелись, правда, еще и «полукочевые хозяйства рядовых крестьян». Автор предполагает даже, что на Среднем

Енисее «существовало товарное производство хлеба на продажу, что являлось монополией государства», поскольку «существовало государственное и частное землепользование». [Кызласов, 1984, с. 105, 124.] С аргументированной критикой точки зрения J1. Р. Кызласова выступил археолог Ю. С. Худяков, работами которого в целом решился вопрос о характере хозяйства кыргызов как номадном способе производства. [Худяков, 1982, с. 210-214.]

Разнообразные письменные источники освещают различные стороны хозяйственных занятий кыргызов. В танских летописях сообщается, что основу их хозяйства составляло скотоводство, лошади их «плотны и рослы. Лучшими считаются, которые сильно дерутся. Есть верблюды и коровы, но более коров и овец». Стада у кыргызов состояли из следующих видов скота: «верблюды, быки, бараны, причем особенно много быков. У богатых семей имеется по две-три тысячи голов». [Юонер, 1961, с. 59.] В рунических текстах-эпитафиях, принадлежащих кыргызам, говорится о наличии у них большого количества скота. Например: табуны из «шести тысяч моих лошадей», «отмеченный клеймом (тамгой) скот был без числа» и г.д. Эти сведения подтверждаются мусульманскими авторами: «(Основными статьями) их благосостояния являются хырхызские повозки, овцы, коровы и лошади. Они кочуют (в поисках) воды, сухой травы, (благоприятной) погоды и зеленых лугов». [Материалы, 1973, с. 41.] О кыргызских лошадях различных пород довольно подробно говорят летописцы империи Тан. Хроники высоко оценивают боевые качества, чистопородность кыргызских лошадей, характеризуя их «прекрасными скакунами, достойными породы Лун-ю». [Супруненко, 1963, с.70-71.] «Их лошади чрезвычайно крепки и крупны; тех, которые могут сражаться, называют головными лошадьми». [Юонер, 1961, с. 56-57.] Необходимо отметить, что вплоть до этнографической современности в Хакасии лучшие кони, преподносимые вместе с калымом на свадебных обрядах, назывались «башат» - т. е. головной конь. Этот обычай возник еще во времена Кыргызского государства, когда при «браках калым платится лошадьми и овцами. Богатые дают по сто и по тысяче голов». [Бичурин, 1950, с. 353.]

Верблюдов (по-хакасски «тибе») кыргызы использовали не только как транспортное средство во время перекочевок и для торговых караванов, но и как тягловое животное. На знаменитой Сулекской писанице VIII - IX вв. (по-хакасски «Пічіктіг хайа») имеется изображение верблюдов, один из которых запряжен в двухколесную повозку, а другой привязан сзади.

Скот являлся основой богатства и служил своего рода эквивалентом Денег. В хакасском языке для обозначения животных применяется термин «мал». В древнетюркском языке слово «мал» употреблялось как для определения крупного скота, так и для названия имущества, нажитого состояния, товара. Надо сказать, что слово «товар» у тюрков первоначально означало «скот», ибо последний служил в качестве торговой ценности и в дальнейшем приобрел значение предмета купли и продажи. До сих пор во многих тюркских языках термин «тувар» означает скот или стадо. В хакасском языке слово, исторически связанное с понятием «товар», звучит как «туур» и означает «молодой скот».

О большом значении скотоводства у кыргызов свидетельствуют скульптурные изображения домашних животных, сохранившиеся в качестве археологических памятников. В различных местах хакасских степей находятся: каменные бараны - «хуча тас», козлы - «хосхар тас», быки -«пуга тас», кони - «ат обаа», собаки - «адай обаа». Они не представляли собой изображения тотемных животных, а являлись скульптурными покровителями счастья древних скотоводов и должны были способствовать увеличению поголовья стад. Им ежегодно совершали жертвоприношения.

Письменные источники содержат разноречивые сведения о некоторых формах земледелия и посевных культурах. «Сеют просо, ячмень, пшеницу и гималайский ячмень. Муку мелют ручными мельницами; хлеб сеют в третьей, а убирают в девятой луне (т. е. в апреле-мае и сентябре-октябре). Вино квасят из каши. Нет ни плодов древесных, ни овоща огородного». [Бичурин, 1950, с. 351.] «Отсутствуют пять хлебов (т. е. рис, просо, ячмень, пшеница, бобы - основные культуры китайского земледелия), имеются только ячмень, пшеница, темное просо и конопляное семя». [Кюнер, 1961, с. 58.] Арабский автор XIII в. Закарийа Ал-Казвини, используя более ранние источники, сообщал: «Пища хирхизов - просо, рис, мясо коров, овец и прочих животных, кроме верблюдов». [Демидчик, 1977, с. 110.] В разных источниках говорится о просе (по-хакасски «таран»), которое действительно выращивалось в Хакасии вплоть до XX в. В долине Июсов старинные нивы до сих пор носят название «хыргыс тар-лаглары» - кыргызские пашни. Каменные жернова для помола зерна, которые встречаются в большом количестве на песчаных дюнах долины Абакана, называются также кыргызскими (хыргыс теербені). Хакасские легенды и предания отмечают наличие земледелия у средневековых жителей долины Среднего Енисея.

Исследование искусственного орошения кыргызов привело В. Н. Федорова к выводу, что земледелие в экономике средневекового населения Минусинской котловины никогда не играло «такой большой роли, как скотоводство или охотничий промысел», а оросительные каналы использовались для увлажнения пастбищ и водопоев. [Федоров, 1952, с. 142.]

По всей видимости, кыргызы частично занимались рыболовством. В «Описании всего мира эры правления Тайпин синго (976-984 гг.)» говорится: «Из рыб имеются мйе [вероятно «мыра» - язь. В. Б.], длиною в семь-восемь чи; рыба мохэнь, (у которой) рот находится внизу челюсти и без костей [т. е. стерлядь - В. Б.]». [Материалы, 2003, с. 36.] Действительно, стерлядь водится в Енисее ниже Большого порога в Саянах, т. е. начиная со среднего течения, где проживали кыргызы.

Фольклорные данные хакасов утверждали, что их предки не ели рыбу и называли ее «суг хурты» - водяной червь. Согласно преданиям, кыргызы настолько брезговали рыбой, что вынуждены были провести каналы (по-хакасски «хыргыс аргылары» - кыргызские арыки) для питьевой воды. Эти сведения резко отличают людей степной культуры от таежных жителей, где рыба является неотъемлемой частью пищевого рациона.

Важную роль в хозяйственной жизни кыргызов-кочевников играла облавная охота на крупных копытных: маралов, лосей, косуль и др. Об этом есть упоминания в письменных источниках, дополняемые изображениями на петроглифах. Загонная охота велась верхом, с использованием собак, лука и стрел. Среди кыргызских бегов была распространена соколиная охота. Охотничьи соколы высоко ценились и посылались в качестве даров соседним правителям. Например, в 843 г. кыргызский каган отправил китайскому императору десять пар соколов.

Таежные племена занимались пушной охотой, платили дань кыргызам «соболями и белкою». Пушнина служила важным предметом экспорта, наряду с мускусом и лошадьми.

В Кыргызском государстве добывались разнообразные ископаемые руды, широко развивалось металлургическое производство. В горах Сая-но-Алтая находились богатые «серебряные и золотые рудники, и самые лучшие из них те, что в границах хырхызов». [Материалы, 2002, с. 31.] В китайских хрониках сообщалось: «Их земля производит золото, железо и олово». Далее пояснялось, что государство Хягас «имеет железо небесного дождя [т. е. метеоритное - В. Б.], его собирают, чтобы делать ножи и мечи, (оно) отличается от обычного железа». Оно «очень крепко и остро, работа также отменна и искусна». Известный китайский географ Тайского времени Цзя Дань (730-805 гг.) отмечал: «Обычно производят хорошее железо, называют его цзяша». [Кюнер, 1961, с. 59.] Кыргызское название «цзяша», переданное в китайской форме, по всей видимости, сохранилось в хакасском языке и связано со словами «кеш» или «тис» -железная руда. [БХРИЭС, с. 144.] Кыргызы получали из железной руды металл в плавильных печах (по-хакасски «хура»), обнаруженных археологами во множестве по берегам Енисея. До сих пор места с выходами шлаков (тимір арығы) около древних плавильных печей называются «хыргыс узанган чир» - мастерские кыргызов.

Принадлежность кыргызов к культурно-хозяйственному типу кочевых скотоводов подтверждается обликом их материальной культуры, аналогичной культурам других кочевников Центральной Азии, в частности, древних тюрок. Вполне возможно, что в эпоху «великодержавия» кыргызские каганы, аналогично правителям других кочевых государств, предпринимали попытки градостроительства, о чем свидетельствуют как письменные источники, так и раскопки глинобитного «замка» в Уйбат-ской степи. [Кызласов, Кызласов, 1977, с. 213-214.] Мусульманские авторы сообщают о городе, под названием «Кемиджкет», т. е. город на Енисее где жил кыргызский каган. [Материалы, 2002, с. 48.] Подобный факт подтверждает и Синь Таншу: «Ажо имеет пребывание у Черных гор. Стойбище его обнесено надолбами. Дом состоит из палатки, обтянутой войлоками, и называется Мидичжы» [Бичурин, 1950, с. 352.] В материалах Н. В. Кюнера уточняется: «В ставке Ажэ, установив деревья, сделали ограду, поставили большую войлочную палатку, назвали ее Цзао-дычжи» [Кюнер, 1961, с.58.] Вероятно название города или ставки «Кемиджкет», «Цзаодычжи» и «Мидичжы» являлись фонетическими разновидностями одного и того же слова. Описание ставки кыргызского кагана заставляет сомневаться, можно ли именовать ее городом. Скорее всего, речь идет о зимней укрепленной резиденции. По всей видимости, резиденция кагана Кемиджкет находилась в долине Енисея среди Оглахтинских гор, где сохранилось большое крепостное сооружение. В летних ставках (по-хакасски «ӧргее») ханы проживали в шатрах, называемых в сказаниях «орда». Порядок расположения ставки напоминал монгольскую орду, где впереди всегда находился белый шатер правителя огромных размеров. Что касается остальных кыргызов, то у них «нет, конечно, совсем ни деревень, ни городов, и все (они) селятся в шатрах...». [Материалы, 2002, с. 48.]

Исследование нагорных крепостей и фортификационных сооружений кыргызского времени свидетельствует об отсутствии на их площади мощного культурного слоя и остатков каких-либо строений. Это позволяет считать их временными убежищами, куда стекалось окрестное кочевое население со своим скотом в случае военной опасности.

Основным видом поселений были кочевые «аалы», скотоводы которых обитали в войлочных юртах каркасного типа. Енисейские рунические тексты свидетельствуют, что кыргызы жили в юртах и шатрах. [Малое, 1952, с. 14, 83.] Для отопления жилищ, возможно, использовали уголь. Арабский автор Закарийа Ал-Казвини сообщал: «У хирхизов есть камень, который зажигают ночью. И он служит им вместо светильника». [Демидчик, 1977, с. 110.] В недрах Хакасии имеются залежи каменного угля. Одно из древнейших месторождений находится в районе горы Ызых. Здесь на откосах со стороны реки Абакан имеются выходы угольных пластов, использовавшиеся хакасами с древнейших времен.

Вся еда, яства и питьё состояли из мясомолочных продуктов. Из коровьего молока квасили айран, а из кобыльего - кумыс. «Питаются мясом и кобыльим молоком», - отмечали китайские источники. [Бичурин, 1950, с. 353.]

Хмельные напитки, приготовленные из айрана и кумыса, имели возвышенное название «араджан» (арачаң) и восходят к санскритскому «арашан» - целебный напиток. Соблюдался обычай распития вина по кругу, когда хозяин дома первым отпивал содержимое, показывая всем чистоту своих помыслов. Поэтому пирующие богатыри, получая бокал, говорили: «Пища имеет хозяина, а голова имеет мозги», т. е. сначала должен пригубить вино хозяин. Обязательно после первого бокала участникам застолья необходимо было повторить выпивку. По этому поводу существовала поговорка: «Один сапог не надевают (или - на одной ноге не ходят), один бокал не поднимают». Подобный обычай существовал и у монголов времен Чингис-хана. Например, когда Г. Рубрук во время своей поездки в 1253 г. преподнес монголам бутылку вина, то они, выпив, «попросили другую, говоря, что человек не входит в дом на одной ноге». [Рубрук, 1957, с. 103.]

Одежда кыргызов была «сходна с туцзюеской». «Для одежды берут парчу или шерстяную материю смешанного цвета, к поясу привешивают нож и брусок. ... Женщины одеваются в шерстяные ткани, а богатые надевают еще шелк и парчу. Ибо (в этой стране) легко получить аньсий-ские, бэйшиские и дашиские товары». [Кюнер, 1961, с. 58.] Меха собольи и рысьи составляли богатое одеяние. «Ажо носит соболью шапку, а летом шляпу с золотым ободочком, с коническим верхом и загнутым низом. Прочие носят белые валяные шляпы». [Бичурин, 1950, с. 352.] Кыргызские ханы носили на своих головных уборах султанчики. Султанчик шапки из пучка птичьих перьев носит хакасское название «чалаа». Наличие на головном уборе султанчика выделяло не только ханов, но и шаманов среди простых людей, ибо он служил отличительным знаком привилегированных лиц. В связи с этим термином «чалаа» именовались ханы и правители. Люди низшего сословия «одеваются в овчинное платье и ходят без шляп».

Согласно хакасскому фольклору, нательная одежда кыргызов состояла из рубахи или платья, сшитых из шелковых тканей красных, синих и чёрных цветов. Шелковая рубаха с вышитыми мелкими узорами надевалась подниз, а одежда с крупными вышивками надевалась поверх. Полики, ластовицы, обшлага и кайма вдоль подола у женского платья, в отличие от мужской рубахи, делались из материи другого цвета. Платья застегивались на груди у ворота перламутровыми пуговицами золотистого цвета.

Мужские брюки обязательно делались с прорезными карманами по бокам. Поверх карманов нашивались шёлковые или парчовые лампасы, алеющие из-под подола рубахи в виде раздвоенной вилки. Халаты или кафтаны шились из черного бархата и подпоясывались кушаком из черного шелка. Одежда была длиннополой, с длинными рукавами. При борьбе и в боях рукава заворачивались, а длинный подол подтыкался за пояс.

В героических сказаниях имеются важные сведения об одеянии эпических богатырей, проливающие свет на традиции костюма, сохранившиеся у хакасов вплоть до этнографической современности. Учитывая древность кыргызской ветви Великого шелкового пути, снабжавшей жителей долины Среднего Енисея китайскими и персидскими шелковыми товарами, можно предположить восточное происхождение характерных деталей хакасского наряда.

Согласно данным героического эпоса, женский головной убор свахи -«тюльгу порик», нагрудник «пого» и девичья шапочка «сахпа» представляли чуть ли не повседневное одеяние, тогда как в жизни современных хакасов они служат обрядовым нарядом, надевающимся только на свадьбу. По всей видимости, хакасский национальный костюм сформировался в кыргызскую эпоху. Он не находит своих прямых аналогий с комплексом одежды соседних этносов Южной Сибири и отличается национальным своеобразием.

По мнению К. Ураи-Кехальми, кочевая государственность возникает в пограничных районах степи и тайги, объединяя типы кочевых скотоводов, совмешая подсобное земледелие и тяжелую охоту в единый экономический организм. Характерной чертой таких районов первичного зарождения кочевых государств являются «небольшие укрепления», лишенные культурного слоя, которые «служили только складами и местами обороны во время военных столкновений». [Ураи-Кехальми, 1985, с. 129.] Подобная ситуация характерна для кыргызов в эпоху «чаа-тас»: зарождение государственности, распространение крепостей-убежищ, господство скотоводства, подсобная роль земледелия. В эпоху «великодержавия» положение, по всей видимости, изменилось. Кыргызские каганы по образу других кочевых владык, вероятно, пытались расширить земледелие для увеличения налоговых поступлений, ввозили из других стран земледельческие орудия. Однако эти попытки не увенчались успехом. В дальнейшем кыргызы сохраняли свой хозяйственно-культурный тип кочевых скотоводов вплоть до XVIII века.

Источник: Очерки истории Хакасии ( с древнейших времен до современности) / гл.ред. В.Я. Бутанаев; научн.ред. В.И. Молодин.  Абакан. Издательство Хакасского государственного университета им. Н.Ф. Катанова, 2008. - 672 с. Илл.Источник материалы из сайта AskizOn.ru - сайт о Хакасии...:Источник материалы из сайта AskizOn.ru - сайт о Хакасии...:

Археологические памятники кыргызской культуры VI—XIII вв. н.э. широко распространены по всей Минусинской котловине от подножий Саян до верховьев Чулыма. В ІХ-Х вв. они известны на территории Тувы. К ним относятся: курганы «чаа-тас»; каменные могильники с характерным для кыргызов погребальным обрядом кремации; временные зимние и летние поселения; горные крепостные сооружения; рунические письмена; петроглифы с тамгами; клады.

Впервые вопрос о происхождении кыргызской археологической культуры был рассмотрен С. А. Теплоуховым при классификации минусинских древностей. Выделив в особую VI группу памятников «могильники, известные под названием «чаа-тас», он отметил, что последние «тесно примыкают» к «своеобразным могилам с бюстовыми масками», отнесенным к III—IV вв. н.э. [Теплоухов, 1929, с. 51-54.] По современной терминологии сказанное выше означает, что автор усматривал хронологическую и генетическую преемственность между памятниками тепсейского этапа таштыкской культуры III—IV вв. н.э. и объектами кыргызской культуры эпохи чаа-тас ѴІ-Х вв. н.э. Археолог С. А. Теплоухов отметил сходство между каменными стелами чаа-тасов и столбовыми плитами татарских курганов, аналогии между таштыкской и кыргызской керамикой, наличие одинаковых бронзовых двуголовых пластинок-амулетов в погребениях обеих культур.

В дальнейшем эта проблема специально изучалась С. В. Киселевым. Автор, вслед за С. А. Теплоуховым, отмечает «сильнейшую связь» кыргызской культуры с древней местной культурой, в частности, сходство конструкций татарских курганов и чаа-тасов, наличие входа у оград татарских, таштыкских и кыргызских памятников. С точки зрения С. В. Киселева, «поразительные совпадения» наблюдаются во внутреннем устройстве таштыкских склепов и чаа-тасов, в частности, наличие вертикального частокола из бревен и жердей по периметру могильной ямы, подпорного столба в центре могилы. Особенно близки чаа-тасам, по С. В. Киселеву, «позднейшие таштыкские погребения» под квадратными каменными выкладками, с квадратной ямой и срубом, содержащие по 1-2 сожжения, сосуды и кости овец и коров. Среди предметов сопроводительного инвентаря обеих культур отмечены аналогии парным головкам животных, обычно, лошадей, фигурок баранов, обложенных золотом, керамикой. По мнению автора, керамика кыргызского поселения у д. Малые Копёны и погребений у с. Тесь «целиком совпадает» с позднетагарской и таштыкской. Орнамент ювелирных изделий из копенского чаа-таса, согласно С. В. Киселеву, находится «в близком родстве» с тагаро-таштыкским искусством. [Киселев, 1951, с. 409-413.] Тесную «генетическую связь» между таштыкской и кыргызской культурами подтверждают, по данным автора, «наблюдения над таштыкскими портретными масками, которые фиксируют сложение нового физиономического типа населения», характерного для кыргызов. Переход от позднеташтыкских погребений к чаа-тасам, по С. В. Киселеву, совершился до V в. н.э.

Во второй половине 70-х годов Л. Р. Кызласов предложил выделить из состава кыргызских древностей три самостоятельные культуры, следующие одна за другой: чаа-тас - Ѵ-ІХ вв.. тюхтятская - ІХ-середина X в.. аскизская - Х-ХІѴ вв. Эти предложения были активно поддержаны И. Л. Кызласовым, предложившим именовать памятники Х-ХИ вв. -«Малиновским», a ХІІІ-ХІѴ - «Каменским» этапами аскизской культуры». [Кызласов, 1977, с. 122.] В дальнейшем Л. Р. и И. Л. Кызласовыми было продолжено дробление кыргызских древностей на отдельные хронологические отрезки. Ряд исследователей, восприняв первоначальную схему деления Л. Р. Кызласовым кыргызских древностей, предлагали свои варианты этого членения. [Сунчугашев, 1979, с. 100, 115.] Г. В. Длужневская предположила, что кыргызская культура в Туве в X веке «трансформируется в аскизскую». [Длужневская. 1979, с. 49.] Позднее она выделила несколько локальных вариантов в кыргызской культуре Тувы, предложив каждому из них свой период существования. Согласно ее точке зрения, бронзовая торевтика с «тюхтятской орнаментацией» и железная «аскизского облика» в Х-ХІ вв. в Туве сосуществуют, относясь к различным племенным группам кыргызов, причем «тюхтятский орнамент» был воспринят населением Саяно-Алтая от ки-даней. [Длужневская, 1985, с. 12-16.]

Вопросы периодизации рассматривались Ю. С. Худяковым на материалах кыргызских погребальных памятников Минусинской котловины. [Худяков, 1980, с. 198-204.] Для уточнения вопросов хронологии, периодизации, культурной принадлежности, культурно-хозяйственного типа кыргызов был взят в качестве объекта исследования локальный район - долина реки Табат, расположенная на юге Минусинской котловины, где кыргызские памятники находятся в непосредственной пространственной связи друг с другом, что повышает их информативность. [Худяков, 1982, с. 4.] Проведенный анализ продемонстрировал неоп-равданность членения кыргызских древностей на обособленные культуры, показал преждевременность «уточненной хронологии» с точностью до нескольких десятилетий. Абсолютная датировка многих комплексов кыргызской культуры основана на аналогиях и привязке к известным историческим событиям.

Анализ изменений в кыргызской культуре в настоящей работе охватывает периоды раннего и развитого Средневековья - с VI по XIV век н.э. В течение рассматриваемого временного интервала кыргызская культура неоднократно меняла свой облик под воздействием внутренних и внешних причин. Каждое изменение соответствует определенному хронологическому характерному типу памятников, либо наиболее значимому историческому событию, отразившемуся на облике материальной культуры кыргызов.

В эпоху чаа-тас, получившую наименование по наиболее характерному типу погребальных памятников, охватывающую ѴІ-ІХ вв. н.э., кыргызская культура характеризуется значительным разнообразием культурообразующих элементов. Наиболее известными памятниками этого времени, обратившими на себя внимание ученых еще в XVIII веке, являются курганные комплексы чаа-тас. По подсчетам J1. Р. Кызла-сова, на территории Хакасии их насчитывалось более шестидесяти. [Кызласов, 1980, с. 108-114.] Чаа-тасы представляют собой сложные наземные сооружения в виде квадратной, прямоугольной, многогранной или округлой ограды из горизонтально уложенных плит. По сторонам, на небольшом расстоянии от внешнего края стен ограды установлены вертикальные стелы. В отличие от стел на татарских курганах, они не встроены в ограду и поэтому от времени покосились в разные стороны, придавая кыргызским кладбищам совершенно своеобразный, необычный внешний вид, получив у хакасского населения названия «чаа тас» - т. е. камень войны или военный камень. Согласно хакасским легендам, во времена монгольских войн богатыри Хонгорая бросали в неприятельские полки каменные глыбы, которые поражали врага, втыкаясь в землю в виде высоких столбов.

У наиболее крупных курганов парные стелы вынесены за линию ограды, образуя «вход». Размеры курганов сильно варьируют: диаметр развала насыпи колеблется от 5 до 40 м, высота насыпей - от 0,3 до 1,3 м. Насыпь образована частичным развалом стен внутрь и вне ограды. Внутри ограды каменными плитами перекрывались могильные ямы округлой, квадратной и прямоугольной форм. В каждом кургане имелась одна, реже - две могильные ямы. Стены ям обставлены деревянными кольями, перекрыты накатом из жердей, который подпирал опорный столб в центре могилы. На дне могилы помещались 1-3 скопления сожженных костей умерших, кости овец, преимущественно задние части туш, сосуды с жидкой пищей. Прах погребенных помещался в могилу в какой-либо емкости: сосуде-урне, берестяном коробе, мешочке из ткани или кожи. Обычай кремации покойников у кыргы-зов зафиксировали китайские летописи. «При похоронах не царапают лиц, только обвертывают покойника в три раза и плачут; а потом сжигают его, собранные же кости через год погребают. После сего в известное время производят плач», - сообщалось в Таншу. [Бичурин, 1950, с. 353.] Этот обычай был связан с верой в очистительную силу огня.

В некоторых курганах на периферии могильной ямы и под насыпью устраивались тайники с наиболее ценными вещами, дорогой посудой, сбруей, украшениями, оружием. Нередко металлические предметы: удила, украшения, наконечники мотыг, сошники, серпы и др. - встречаются прямо в насыпи. Если в землеройных орудиях можно видеть средство грабежа, а в отдельных дорогих предметах - результат награбленного в могилах, то такие веши, как удила, серпы, наконечники стрел, пряслица, вполне могли специально помещаться в насыпь строителями чаа-тасов.

Чаа-тасы, несмотря на бедность находок некоторых из них и существенные различия в конструкции и размерах, принято относить к сооружениям для аристократии или родовой знати, высшему социальному слою кыргызского общества. [Евтюхова, 1948, с. 14.)В составе единовременных кладбищ курганы чаа-тас, как правило, немногочисленны и  уступают различным рядовым погребениям.

Рядовые погребения по обряду трупосожжения встречаются под насыпями небольших, округлой формы каменных курганчиков, диаметром 1-6 м, высотой - 0,1-0,5 м, под полами насыпей курганов чаа-тас и в фунтовых ямках. Они содержат по 1-2 скопления сожженных костей умерших в могилах, стены которых изредка укреплены кольями, реже -каменными плитами. Прах пофебенных помещался в керамические сосуды-урны, берестяные короба, деревянные ящики, каменные ящики, в мешочки из ткани. Сопроводительный инвентарь, мясо овец и сосуды в большинстве случаев отсутствуют.

В зависимости от возраста, по-разному хоронили кыргызы детей и подростков, но всех - по обряду ингумации. Они пофебены под насыпями небольших курганчиков, до 1,5 м в диаметре и 0,2 м высоты, под полами насыпей курганов чаа-тас, в фунтовых могилах. Пофебенные костяки лежат в могильных ямах, перекрытых плитами. Малыши до трех лет захоронены без сопровождения, либо с 1-2 сосудами; дети и подростки 3-15 лет погребены с 2 сосудами и мясом овцы (найдены лопатка, крестец и берцовые кости). Если возрастная дифференциация пофебального обряда кыргызов устанавливается достаточно определенно, то различия в захоронении мужчин и женщин не совсем улавливаются. Судя по сопроводительной мясной пище, женщинам клали левые, а мужчинам правые части туши овцы. Иногда на площади кыргызских кладбищ встречаются курганы без пофебений или пологие насыпи со стелами, в могильных ямках которых обнаружены черепа лошадей. Предположительно они могут быть отнесены к символическим захоронениям - кенотафам, хозяева которых погибли на войне.

Другой вид памятников эпохи чаа-тас - поселения - изучены недостаточно полно. Большинство из известных к настоящему времени поселений представляет собой развеянные дюнные стоянки - временные летние и зимние поселения скотоводов. На поверхности жилой территории встречаются обломки кыргызской гончарной и лепной керамики, железные предметы вооружения, сбруи, инструменты, украшения. На некоторых памятниках встречены следы железоделательного производства: горны, печи, железоплавильни, шлаки. [Евтюхова, 1948, с. 75-79.] Известно одно поселение с культурным слоем мощностью до 0,3 м. Находки на Малокопенском поселении представлены, преимущественно, фрагментами керамики, обломками костей овец, лошадей, коров. Есть основания предполагать наличие следов жилищ округлой формы типа юрт. [Кызласов, 1981, с. 50-51.]

Наиболее характерная для эпохи чаа-тас гончарная керамика, встречающаяся почти в каждом могильнике, вошла в литературу под названием «кыргызские вазы». В настоящее время в музеях насчитывается около 100 целых ваз, из них 25 хранится в Минусинском краеведческом музее им. Н. М. Мартьянова. Кыргызские вазы вероятно относились к предметам роскоши, ибо являются непременной принадлежностью богатых погребений. На некоторых из них ставились тамги - юридические знаки собственности.

Как удалось установить JI. А. Евтюховой, эти сосуды формовались из спирально скручивающейся ленты с последующей доработкой, прикреплением дна и горловины. Вазы различаются по форме. Большинство из них представляет собой плоскодонные, с яйцевидным туловом и узкой невысокой горловиной и отогнутым венчиком сосуды. Встречаются бутыли с яйцевидным туловом и очень узким горлышком и шаровидные сосуды. Кыргызские вазы орнаментировались по верхней части тулова цилиндрическим штампом, с помощью которого наносились пояски елочного орнамента. Предназначались они, вероятно, для хранения вина, которое, согласно китайской летописи, кыргызы «квасили из каши». Гончарная посуда, по всей вероятности, появилась на Среднем Енисее еще на тепсейском этапе таш-тыкской культуры, а в эпоху чаа-тас широко создавалась самими кыргыза-ми, о чем свидетельствует примесь в тесте щебня у многих сосудов, характеризующая домашнее производство. Помимо гончарной, у кыргызов широко использовалась лепная керамика: банки, горшки, бокалы. Нередко встречаются вместительные тарные сосуды-хумы, которые использовались и в качестве погребальных урн. Кыргызская знать пользовалась дорогой металлической посудой, золотыми и серебряными кувшинами и кружками, блюдами. Иногда встречаются привозные лаковые чашечки, известные у хакасов под названием «хыдат чирче» - т. е. китайская чашечка. Они употреблялись в быту населением Хонгорая вплоть до XX в.

Предметы вооружения в кыргызских памятниках эпохи чаа-тас представлены различными видами. В чаа-тасах обнаружены коленчатые однолезвийные кинжалы, железные трехлопастные наконечники стрел ярусного, удлиненно-треугольного, удлиненно-ромбического, удлиненно-шестиугольного и вытянуто-пятиугольного типов, берестяные колчаны. К этому периоду относятся двулезвийные мечи, наконечники копий, боевые топоры, панцирные пластины, обнаруженные на развеянных поселениях. [Евтюхова, 1948, с. 6.]

Сбруя представлена двусоставными удилами, иногда с витыми венья-ми, с кольчатыми или двукольчатыми окончаниями, с эсовидными стержневыми псалиями и стременами с широкой подножкой, округлой или пластинчатой петлей. К сбруе относятся разнообразные уздечные седельные бляшки. Многие из них орнаментированы растительным или зооморфным орнаментом. В состав сбруйных ремней входили подпруж-ные и уздечные пряжки и бубенцы.

Пряжки и накладки являлись необходимыми элементами наборных поясов, которые вошли в обиход у мужчин-воинов. Кыргызы, как женщины, так и мужчины, носили серьги. В качеству-женских украшений носились бусы и браслеты. Сохранившиеся с таштыкских времен бронзовые амулеты с парными головками или схематическими фигурками лошадей носили мужчины.

Деревянные фигурки баранов, обложенные золотой, серебряной и медной фольгой, служили, вероятно, как и в таштыкское время, символом обильных стад, сопровождающих умерших в загробный мир.

В насыпях курганов чаа-тас встречаются землеройные орудия: чугунные сошники, костяные мотыги, железные серпы, железные наконечники заступов.

На развеянных поселениях эпохи чаа-тас попадаются бытовые инструменты: железные черешковые ножи, шилья, булавки, оселки, пряслица из стенок гончарных и лепных сосудов, куранты зернотерок, жернова ручных мельниц.

В инвентарном комплексе эпохи чаа-тас отражены существенные изменения в материальной культуре населения Минусинской котловины в сравнении с таштыкским временем. Наиболее значителен круг заимствований извне в области вооружения, сбруй, сбруйной и поясной фурнитуры, украшений, металлической посуды. Практически все перечисленные инновации привнесены на Средний Енисей из тюркского кочевого мира или из Центральной и Восточной Азии.

В эпоху чаа-тас кыргызы эпизодически осуществляли непосредственные контакты со странами земледельческой цивилизации Восточной и Средней Азии, совершая посольства ко двору империи Тан, пригоняя отменных лошадей для обмена, отправляя торговые караваны в Тибет, Восточный Туркестан и Согдиану. [Бартольд, 1963, с. 489.] Какие-то предметы восточноазиатского производства могли попадать на Средний Енисей вследствие дипломатических даров и торговли, в частности, изделия танских торевтов, лаковая посуда, монеты. Однако эти контакты не могли быть достаточно регулярными из-за дальности расстояния и политической зависимости кыргызов от тюрок и уйгуров.

Погребальные памятники эпохи «великодержавия» очень разнообразны. Большое число кыргызских курганов ІХ-Х вв. изучено в Туве. Наиболее характерным типом могильных сооружений этого времени являются курганы хыргысур, со стеной-крепидой по периметру, каменной насыпью и стелой подле кургана. Под насыпью в неглубоких могильных ямках погребались 1-2, реже 3-^4 скопления сожженых костей умерших, мясо овцы, коровы, лошади, иногда - целая туша, и сосуды с жидкой пищей. Мужские захоронения богаты инвентарем: предметами вооружения, сбруи, поясного набора. На стелах бывают нанесены изображения тамг и тексты эпитафий руническим письмом.

В эпоху великодержавия кыргызы сооружали кольцевые каменные насыпи, в основании которых прослеживается стена-крепида, с захоронениями по обряду сожжения, рассыпанными на горизонте. Такие сооружения известны у хакасов под названием «хыргыс сууктэр» (по-хакасски «хырғыс сӧӧктері» - букв, кыргызские могилы). Подобная конструкция надмогильных сооружений станет наиболее распространенной с начала II тыс. н.э.

Поселения эпохи «великодержавия» в Минусинской котловине представляют летние и зимние стоянки скотоводов-кочевников, лишенные культурного слоя. На поверхности жилой территории встречаются обломки керамики, железные предметы вооружения и сбруи, бронзовые предметы торевтики, монеты, кости домашних животных. На некоторых поселениях зафиксированы следы металлургического производства. К этому периоду, по данным JI. Р. Кызласова, должны относиться остатки глинобитного сооружения на р. Уйбат, определенные как «замок-дворец» кыргызского кагана. Вокруг «замка» отмечены следы поселения. К этому периоду относятся и отдельные фортификационные сооружения. [Кызла-сов, 1981, с. 55.]

В курганах ІХ-Х вв. встречается, хотя и очень редко, гончарная и лепная керамика. Это «кыргызские вазы», лепные горшки и банки. Применялись кыргызами металлические, серебряные и бронзовые кувшины с носиком, кувшинчики на поддонах, кружки, ковши, чарки. Дорогая серебряная посуда попадала к кыргызам в результате грабежа уйгурских городов и торговли с государствами Восточного Туркестана и Средней Азии. Кроме того, кыргызы сами изготовляли серебряные изделия.

Весьма разнообразен по видовому и типологическому составу комплекс кыргызского вооружения в эпоху «великодержавия»: палаши, сабли, копья, боевые топоры, кинжалы, луки, трехлопастные, четырехлопастные, двулопастные, плоские, трехгранно-трехлопастные, четырехгранно-четырехлопастные, трехгранные и четырехгранные наконечники стрел, колчаны, чешуйчатые панцири и кольчуги.

Сбруя включала двусоставные удила с одно- и двукольчатыми окончаниями, эсовидными и изогнутыми псалиями, стремена с округлой или пластинчатой петлей. Седельные и уздечные ремни богато украшались бронзовыми, иногда с позолотой, накладками с разнообразным орнаментом.

Пряжки и накладки входили в состав наборных поясов. Из украшений известны также серьги и бусы. В кыргызских комплексах встречаются железные ножи, напильники, долота, серпы, косы. К этому же времени, вероятнее всего, относятся лемехи и отвалы танских плугов.

Кыргызские каганы, подобно правителям других кочевых держав, пытались путем ввоза танских земледельческих орудий и монет стимулировать местное земледелие и ввести денежное обращение. С помощью чужеземных строителей была предпринята попытка градостроительства. Эти меры, преследовавшие, в основном, фискальные цели, не учитывали реальных возможностей кочевого общества и не привели к изменению культуры. Напротив, в сравнении с эпохой чаа-тас кыргызская культура ІХ-Х веков приобрела гораздо более «общекочевнический характер», утратив былую провинциальную обособленность. Инвентарный комплекс в кыргызской культуре малоспецифичен в сравнении с культурами тюрок, кимаков и других кочевников конца I тыс. н.э. в Саяно-Алтайском историко-культурном регионе.

В последующую эпоху, получившую наименование по основному типу памятников «хыргыс сууктэр» или, как мы кратко называем, «суук-тэр», охватывающую XI—XIII вв. н.э., памятники кыргызской культуры распространены, преимущественно, в Саяно-Алтае. В отличие от предшествующего времени, их немного в Туве, но значительно больше в Минусинской котловине.

Наиболее характерны для данного периода курганы типа «хыргыс-сууктэр», с кольцевой насыпью, в основании которой иногда прослеживается стена-крепида. Очень редко близ насыпи устанавливалась вертикальная стела. Под насыпью на горизонте рассыпаны остатки погребального костра: сожженные кости человека, железные детали сбруи, оружие, украшения. На горизонте встречаются остатки тризны, в основном кости овцы и лошади.

Кыргызские могильники эпохи «сууктэр» представляют собой сравнительно немногочисленные, по 5-10 объектов, кладбища воинов-дружинников, вытянутых в цепочку по гребням и увалам холмов. В некоторых из них присутствуют небольшие поминальные курганчики с округлой насыпью, сопутствующие курганам «сууктэр».

Поселения эпохи «сууктэр» на территории Минусинской котловины представляют преимущественно летние и зимние стоянки кочевых скотоводов без значительного культурного слоя. На поверхности площади поселения встречаются железные предметы вооружения, сбруи, ножи, пряжки, бляшки, накладки, кости домашних животных. Встречаются поселения со следами железоделательного производства.

Каменные личины в долине Среднего Енисея принадлежат к различным историческим эпохам, начиная от Окуневской культуры (II тыс. до н. э.) и кончая Кыргызским временем (ѴІ-ХІІІ вв. н. э.).

Современные хакасы, получившие от своих предков в наследие могильные стелы, называют их «кӧзее» или «обаа». Согласно мифологии, памятники «козее» представляют застывших в камне богатырей Хонгорая, души которых стали или звездами на небе, или горными духами на земле.

К эпохе «сууктэр» принято относить крепости-убежища на вершинах гор, куда население окрестных мест скрывалось в момент военной опасности. Эти памятники, известные у хакасов под названием «свее» («сібее» - букв, крепость), лишены культурного слоя и слабо поддаются датировке. Вблизи некоторых из них обнаружены курганы эпохи «сууктэр». что позволяет предполагать синхронность сооружения обоих видов объектов. Средневековые укрепления Хакасии носят народное название _х «хыргыс орамнары» - т. е. кыргызские рвы. В литературе есть упоминания, что «замок» в долине р. Уйбат функционировал и в начале II тыс. н.э. [Кызласов, 1981, с. 206-207.]

В курганах XI—XII вв. н.э. практически отсутствует керамика. Известен лишь один случай обнаружения фрагмента лепного сосуда. По-видимому, деградация керамики, характерная для всех кочевых культур, завершилась в кыргызской культуре в начале II тыс. н.э. Взамен керамической стала шире применяться металлическая, деревянная и кожаная посуда. Известны отдельные находки привозной и награбленной в военных походах серебряной посуды.

Произошли изменения в комплексе вооружения. В ХІ-ХІІ веках кыргызские воины пользовались палашами, саблями, копьями, боевыми топорами, кинжалами, луками, стрелами с трехлопастными, плоскими, трехгранными, четырехгранными, ромбическими, прямоугольными наконечниками, колчанами, чешуйчатыми и пластинчатыми панцирями, шлемами.

В составе сбруи представлены удила со стержневыми, пластинчатыми, кольцевыми псалиями, стремена с пластинчатой петлей без перехвата и прорезным отверстием для путлища в дужке. Существенно преобразилась поясная и сбруйная фурнитура. Изменения связаны с переходом к новой технологии изготовления предметов торевтики, к ковке по железу с серебряной аппликацией. Пряжки, накладки, тройники, подвески, пса-лии, оковки седел стали украшаться геометрическим орнаментом, соответствующим возможностям новой технологии.

Из личных украшений в курганах «сууктэр» встречаются серьги, бусы, сунские монеты. На памятниках обнаружены находки железных ножей, булавок, игл, пинцетов, кресал, напильников, молотков, наконечников лопат и др.

Изменения фиксируются по сравнению с предшествующей эпохой как в погребальной обрядности, так и в инвентаре. Курганы «сууктэр» подобны кыргызским курганам эпохи великодержавия с кольцевой насыпью и захоронением на горизонте. Изменения коснулись формы насыпей и состава инвентаря. Повсеместно исчезла керамика и произошел переход на железную торевтику.

В монгольскую эпоху, в ХІІІ-ХІѴ веках, погребальные памятники однотипны с курганами «сууктэр», с пологой кольцевой каменной насыпью и погребением по обряду трупосожжения на горизонте. В захоронениях встречаются остатки тризны в виде обломков костей животных, железные предметы вооружения, сбруи, бытовые предметы. [Кызласов, 1981, с. 75.]

Поселения монгольской эпохи малоизвестны ввиду слабой дифференцированное™ инвентарных комплексов, включавших предметы бытового назначения, от материалов предшествующего времени. На развеянных поселениях кочевых скотоводов иногда встречаются железные удила, псалии, накладки, оковки седел с характерным геометрическим орнаментом, железные крючья, двузубые вилочки, серьги монгольского типа. По всей вероятности, эти памятники надо относить к летним и зимним стойбищам кочевых скотоводов.

Предметный комплекс кыргызской культуры в монгольскую эпоху мало специфичен в сравнении с предшествующим временем. Керамика в памятниках полностью отсутствует. Изредка встречается дорогая привозная серебряная посуда.

В составе комплекса предметов вооружения можно выделить наконечники стрел: плоские асимметрично-ромбические, секторные томары, ромбические боеголовковые, четырехгранные, удлиненно-треугольные. Применялись в монгольскую эпоху и другие виды оружия - палаши, кинжалы. В курганах найдены обломки панцирных пластин. К монгольскому времени относятся двусоставные удила с кольчатыми и пластинчатыми псалиями; стремена с прорезью в дужке, накладки сбруи, начельники, оковки седел, застежки, пряжки, пробои с кольцами для тороков, заклепки, обоймы. Своеобразна орнаментация вещей.

Изменения в кыргызской культуре монгольского времени мало затронули погребальную и поминальную обрядность. Кыргызские курганы этого периода аналогичны по форме предшествующим объектам эпохи «сууктэр», отличаясь некоторой уплощенностью насыпи, меньшим числом объектов в могильнике. Нередко такие курганы встречаются одиночно. Заметно уменьшается в сравнении с эпохой «сууктэр» общее количество памятников. В инвентарном комплексе новаций сравнительно немного. Изменения коснулись оформления и орнаментации железных деталей сбруи. Уменьшился видовой и типологический состав оружия.

Отсутствуют следы заметного влияния на кыргызов монгольской культуры. Вероятно, ограниченный характер изменений связан с удаленным, периферийным положением Минусинской котловины в составе Монгольского государства.

Источник: Очерки истории Хакасии ( с древнейших времен до современности) / гл.ред. В.Я. Бутанаев; научн.ред. В.И. Молодин.  Абакан. Издательство Хакасского государственного университета им. Н.Ф. Катанова, 2008. - 672 с. Илл.Источник материалы из сайта AskizOn.ru - сайт о Хакасии...:

Кыргызы - один из древнейших народов тюркского мира, корни которого уходят в горно-степные просторы Центральной Азии. Впервые этноним «кыргыз» (в китайской форме «гяньгунь», «цзяньгунъ», «гэгунь») упоминается в китайских источниках династии Хань в 201 году до н.э. в перечне названий северных племен и владений, покоренных гуннским (хунну, сюнну) государем Модэ-шаньюем. [Бичурин, 1950, с. 50.] В III—I вв. до н.э. владение Гяньгунь (Цзянькунь) «составляло западные пределы хуннов», располагалось «северо-западнее Канцзюй», а смежная страна Динлин находилась «севернее Канцзюй». «Эти выше (названные) три государства, с Цзянькунь в центре, удалены [на запад - В. Б.] от ставки сюннуского шаньюя на реке Аньсишуй [т. е. Восточная Монголия - В. Б.] на 7 тысяч ли, на юге отстоят от Чеши [т. е. Восточный Туркестан - В. Б.] и (других) шести владений в 5 тысяч ли, на юго-западе отстоят от границ Канцзюй на 3 тысячи ли, на западе отстоят от ставки канцзюйского вана в 8 тысяч ли». [Материалы, 2003, т. 2, с. 15.] Царство Канцзюй (Кангюй) занимало территорию Южного Казахстана и Северного Кыргызстана. В таком случае владение Гяньгунь располагалось у юго-западных отрогов Алтая. По хакасской мифологии, их древняя прародина находилась в стране Ойрат, где впереди возвышались Алтайские горы, а позади стоял хребет Керим, т. е. также за Алтаем, в Джунгарии.

Согласно другому китайскому источнику, государство Гяньгунь лежит «от Хами на запад, от Харашара [Восточный Туркестан - В. Б.] на север, подле Белых гор». [Бичурин, 1950, с. 350.] Исходя из письменных данных, можно считать, что в гуннское время гяньгуни проживали южнее Саяно-Алтая, на территории Северо-Западной Монголии и Джунгарии. Впервые данный факт отметил востоковед В. В. Бартольд. Обобщив имеющиеся сведения, он заключил, что первоначальный район обитания гяньгуней должен был располагаться «восточнее земель усуней», в северо-западной Монголии, в окрестностях озера Кыргыз-Нур [т. е. Кыргызское озеро - В. Б.] [Бартольд, 1963, с. 477.] Вполне вероятно кыргызы расселялись также по берегам оз. Упсу-нур и впадающей в него р. Тесь. Переселившись в долину Енисея, они перенесли с собой географические названия «Упсу» для крупного правого притока Енисея (по-хакасски «Ӱпсӱ», по-русски «Туба»), а также более мелких притоков под именем Тесь (левый и правый притоки Енисея, левый приток р. Тубы).

Слабой стороной письменных сведений являются условность указанных расстояний и отсутствие подтверждающих археологических фактов. Кыргызских памятников гуннского времени нет не только в Северо-Западной Монголии и в Восточном Туркестане, но и вокруг озера Кыр-гыз-нур. Кроме того, название озера с монгольским формантом «нур» вероятнее всего возникло в X в.н.э., когда впервые монголоязычные най-маны и кара-китаи столкнулись с кыргызами во времена их великодержа-вия в Центральной Азии.

Согласно распространенной ныне концепции, принадлежащей проф. С. В. Киселеву, динлины, относившиеся к европеоидному населению, являлись носителями татарской культуры, а гяньгуни представляли монголоидов центрально-азиатских степей. В результате гуннских завоеваний гяньгуни в I в. до н.э. передвинулись из Северо-Западной Монголии в Минусинскую котловину, на Енисей. В 99 г. до н.э. минусинские степи были отданы в управление гуннскому наместнику, плененному китайскому полководцу Ли Лину, ставшему в дальнейшем родоначальником местной элиты. В начале I тыс. н.э., в период таштыкской культуры, гяньгуни «перемешались с динлинами» и в результате ассимиляции дин-линов с гяньгунями в Минусинской котловине сформировались енисейские кыргызы. [Киселев, 1949, с. 268.]

Довольно определенно можно сказать, что в начале I тысячелетия н.э. места обитания кыргызского этноса располагаются в горно-степных долинах Среднего Енисея. В V в. н.э. китайские источники сообщали: «Племя цзянькунь (кыргыз) не принадлежит роду волка [т. е. тюркам Тюркского каганата - В. Б.] Пещера, где родился их предок, находится к северу от гор Цюйманыиань [т. е. Кёгмен - Западные Саяны - В. Б.] (Они) сами рассказывают (о происхождении своего предка), как в глубокой древности, ниспосланный сверху Дух спарился с коровой в этой пещере». [Материалы, 2003, т. 2, с. 32.] Коровой у тюрков Саяно-Алтая принято называть не только буренок крупного рогатого скота, но и самок лосей, маралов и оленей. В таком случае миф о происхождении кыргызов напоминает родословную монголов. Как гласил знаменитый литературный памятник «Сокровенное сказание монголов»: «Предком Чингис-хана был Борте-Чино [т. е. Серый Волк - В. Б.], родившийся по изволению высшего неба. Супругой его была Гоа-Марал [т. е. Прекрасная Лань - В. Б.]». [Сокровенное, 1990, с. 12.] К самым архаическим сюжетам фольклора можно отнести мифическое рождение первопредков в пещерах гор. Совершенно очевидно, что если первопредок рода не имел ни отца, ни матери, а сам зародился в недрах данной земли, то это означает лишь то, что его представители являются самыми древними насельниками данной территории, и формирование их происходило именно здесь. В таком случае предки хакасских сеоков, большая часть которых, согласно мифам, зародилась в пещерах родовых гор, действительно относятся к древнему автохтонному населению региона. Китайские хроники, таким образом, свидетельствуют, что земли, расположенные севернее Кёгменской черни, т. е. в Минусинской котловине, являются их первоначальной обителью.

В ранних китайских летописях имеется сообщение мифического содержания о Кыргызском государстве, возникшем в междуречье Енисея и Абакана. Предок тюрков по имени Нишиду или Надулу-шад женился на двух девушках, которые «были дочерьми - одна духа Лета, другая - духа Зимы. Первая родила четырех сыновей, один из которых превратился в белого лебедя, другой царствовал между реками Афу-шуй [т. е. «Абыган суг» - Абакан - В. Б.] и Цзянь-шуй [т. е. «Кем суг» - Енисей - В. Б.] под наименованием Цигу (Кыргыз)». [Материалы, 2003, с. 16.] Этот факт, во-первых, свидетельствует о предполагаемом родстве кыргызов и тюрок-ашина Тюркского каганата, а во-вторых, указанное событие могло произойти в V в. н.э., ибо первый тюркский каган Бумын (551 г. н.э.) считался правнуком Надулу-шада. Согласно данным хивинского историка Абул-Гази, у прародителя тюркских племен Угуз-хана «был внук по имени Кыргыз; кыргызы происходят от него». [Абул-Гази, с. 41.] Таким образом, согласно письменным сведениям, кыргызы имели тюркское происхождение и их государственность на Енисее образовалась полторы тысячи лет тому назад.

В ранних легендах и преданиях тюрков Южной Сибири кыргызы выступают древними обитателями не только долины Среднего Енисея, но и всего Саяно-Алтайского нагорья. Они проживали здесь якобы в те далекие времена, когда на Саяно-Алтае еще не росли деревья.

Географическое положение Кыргызского государства определяется в танских летописях следующим образом: «Это государство на юге имеет горы Таньмань [т. е. Когмен - Западные Саяны - В. Б.] ... Имеет реку [т. е. Енисей - В. Б.], которая из Хуйгу [т. е. из страны уйгуров, куда входила Тува - В. Б.] течет на север и переходит через горы [Саяны - В. Б.] Еще говорится: эта страна упирается в западную сторону Темных гор [по-хакасски «Хара сын» - Черный хребет, т. е. Батеневский кряж, являющийся отрогом Кузнецкого Алатау - В. Б.], имеет Золотое море, которое, разделяясь, образует две реки. Одна называется Янхэ (река Барана), другая - Цзяньпинцзицзэхэ» [Кюнер, с. 57.] Под Золотым морем, вероятно, надо подразумевать Телецкое озеро, известное у хакасов и алтайцев под названием Алтын-кёль, т. е. Золотое озеро, из которого вытекает р. Бия [река Кобылица - В. Б.], а впадает Чулушман. От ставки кыргызского правителя Ажо «на юго-восток до хойхуской [т. е. уйгурской - В. Б.] орды считалось 3 ООО ли» или «40 дней пути верблюжьего хода». [Бичурин, 1950, с. 351, 353; Кюнер, 1961, с. 57.] Указанные географические данные полностью совпадают с местонахождением Минусинской котловины.

Историческая топонимия Саяно-Алтая, в частности гидронимы, позволяет очертить приблизительные границы Кыргызской земли. На юго-западе ее территория ограничивалась рекой Киргиз (по-хакасски «Хыргыс суг» - т. е. Кыргызская река) - правым притоком р. Малый Абакан в Западных Саянах, на юге рекой Кургус-сук (по-хакасски «Хыргыс суг») - притоком р. Джой и рекой Кургус-сук (по-хакасски «Хыргыс суг») - правым притоком Енисея в Западных Саянах, на востоке рекой Кургусюл (по-хакасски «Хыргыс чул» - букв. Кыргызский ручей) - притоком р. Амыл и рекой Киргизюль (по-хакасски «Хыргыс чул») - притоком р. Хабык в Восточных Саянах, на севере рекой Кыр-гысджул (по-хакасски «Хыргыс чул») - притоком Среднего Чулыма (в районе г. Назарова), на северо-западе - рекой Киргизюл (по-хакасски «Хыргыс чул») - притоком р. Сереж и рекой Кургусуюл (по-хакасски «Хыргыс чул») - притоком р. Урюп в отрогах Кузнецкого Алатау. [Бу-танаев, 1995, с. 189-191.] Очерченные гидронимами границы совпадают с территорией Минусинской котловины, являвшейся метрополией Кыргызского государства.

Енисейские кыргызы были самым северным народом Азии, входившим в зону средневековой культурной ойкумены. Согласно представлениям арабских географов, за пределами страны кыргызов находились земли мифических народов Гог и Магог. Иногда в арабо-персидской средневековой литературе область «хирхиз» являлась синонимом крайне удаленных пределов земли.

Согласно историческому фольклору хакасов, свое самоназвание кыргызы получили, якобы, от родоначальницы по имени «Хыр хыс» (букв. Седая дева). Среди тянь-шаньских киргизов широко бытует легенда о происхождении их названия от сорока девушек - «кырк кыз». Легенду о происхождении этнонима от сорока девушек, распространенную на Тянь-Шане, в настоящее время хакасы не помнят. Однако еще в XIII в. китайская летопись Юань-ши зафиксировала данные местного фольклора о том, что кыргызы Енисея ведут «свое происхождение с тех пор, как сорок девушек земли Хань [т. е. Китая - В. Б.] вступили в брачный союз с мужчинами Усы [т. е. жителями долины р. Уса, правого притока Енисея - В. Б.] По этому значению (сорок) и назвали свои земли». [Материалы, 2003, с. 53.] Данный сюжет свидетельствует об общих фольклорных традициях енисейских и тянь-шаньских кыргызов, что говорит об их единых истоках.

Историческая принадлежность к народу степной культуры позволяет предположить, что их этноним «кыргыз» слагается из двух формантов: «кыр» - холмистая степь и «гыз» (гуз, огуз) - племя, т. е. степное племя.

Средневековые археологические памятники Хакасско-Минусинского края исторический фольклор связывает с кыргызами, которые оставили после себя многочисленные погребения с каменными насыпями и стелами. Только на территории Хакасии насчитывается более 30 могильников под названием «хырғыс сӧӧктері» - кыргызские могилы или «хыргыс сыыраттары» - т. е. кыргызские кладбища. [Бутанаев, 1995, с. 190-191.] У местного населения они вызывают особое чувство почтения, которое не наблюдается по отношению к татарским (скифским) курганам. Хакасы, поравнявшись с кыргызскими могилами, кланялись и окропляли их вином. Рядом с ними запрещалось ставить юрты, иначе загробные души кыргызов («хыргыс сӱнези»), возмутившись, напустят болезни, от которых можно избавиться только с помощью шаманов. До сих пор средневековые, т. е. домонгольские времена, по-хакасски именуются «хыргыс тузы» - кыргызская эпоха. [Бутанаев, Бутанаева, 1996, с. 36.]

Согласно хакасским историческим легендам и преданиям, кыргызский народ создал здесь свое государство - «Хыргыс хан», ставка правителя которого находилась, по одним версиям, в долине Енисея (р. Ерба, г. Оглахты), а по другим - в долине Абакана (г. Уй-таг). Кыргызы занимались скотоводством и земледелием. Они знали колесный транспорт. В долине р. Камышта находилась древняя каменная дорога, носящая до сих пор имя «хыргыс чолы» - кыргызский тракт.

Кыргызы были воинственным народом. Недаром у хакасов существует выражение «хырғыстын хырғычы» - кыргызская отважность. Таёжные жители Саяно-Алтайского нагорья - северные алтайцы, шорцы и чулымцы, сохранили память о жестоких военных набегах степня-ков-кыргызов на их земли. Существовавший факт господства кыргызов над народами Южной Сибири отразился в шаманской мифологии. По представлениям алтайцев, одним из девяти сыновей небесного владыки Ульгена являлся грозныйКыргыс-хан. Он  считался главным судьей над людьми. [МАЭ, с. 65.]

Кыргызы относились к одному из крупных народов Южной Сибири. В IX в. численность населения Кыргызского государства достигала, по всей видимости, миллиона человек. Китайские источники сообщали: «Народонаселение простирается до нескольких сот тысяч (семейств), строевого войска 80 000» [Бичурин, с. 351.] Если учитывать, что средняя семья кочевника состояла из пяти человек, то численность кыргызов была очень значительной.

Описания антропологического типа средневековых кыргызов в исторических источниках противоречивы. В одних подчеркивается их евро-пеоидность, в других, напротив, монголоидность. «Жители вообще рос-лы, с рыжими волосами, с румяным лицом и голубыми глазами». [Бичурин, 1950, с. 351.] «Люди государства цзянькунь (кыргыз) все рыжеволосы и зеленоглазы. Те, у кого черные волосы и карие зрачки, суть потомки Ли Лина. По этой причине этих людей прозвали «потомки дувэя» [т. е. гуннского наместника - В. Б.] [Материалы, 2003, с. 48.] «У этих людей (кыргызов) волосы светлые (половые), глаза зеленые, растительность на лице рыжая. Те, у кого растительность на лице черная, суть потомки ханьского генерала Ли Лина и его солдат». [Материалы, 2003, с. 32.] Иногда китайские документы прямо утверждали, что «хягасы» являются «по происхождению от Ли-Лина» [Бичурин, 1950, с. 334.] Таким образом, среди кыргызского населения встречались представители как европеоидов, так и монголоидов.

В облике богатырей хакасских героических сказаний отмечаются следующие антропологические черты. Они относились к породе круглоголовых людей, а их ястребиные глаза имели цвет спелой черемухи. «Пусть моя круглая голова ляжет на поле боя, пусть мои черемуховые глаза навсегда закроются», - клянутся герои. Черные волосы, расчесанные на пробор, заплетались из девяти прядей в косу толщиной в колотушку. На знаменитой Сулекской писанице IX в. н.э. изображаются воины с косичками на затылке [Alt-Altaische, 1931, с. 13-14.] Они обладали широкими, как степь, лопатками, имели статное телосложение. Богатыри называют свой народ черноголовым (хара пастығ халых чон), с красивыми черными глазами.

На белом, словно снег, литом лице (сулу мацан ах сырай) красовались горящие, как огонь, глаза и выделялся горячий, как угли, лоб. Брови были в виде разлета крыльев ласточки, нос с небольшой граненой переносицей. Они имели сердца, поросшие шерстью (тӱктіг чӱректері), что свидетельствовало об их бесстрашии. [Бутанаев, Бу-танаева, 2008, с. 44-45.] Таким образом, судя по данным эпоса, древние богатыри имели светлокожую наружность, но с темной пигментацией глаз и волос.

Китайские летописи сообщали, что мужчины страны Хягас горды и стойки. «Храбрые из них татуируют руки себе, а женщины, по выходе замуж, татуируют себе шею». [ Бичурин, 1950, с. 351.] По всей видимости, у кыргызов существовал обычай татуировки или раскраски лица и тела. «Храбрейшие из взрослых мужчин все чернят лицо в качестве отличия. Женщины, выйдя замуж, также чернят (лицо) от уха до шеи», - уточняется в работе Н. В. Кюнера. [Кюнер, 1961, с. 60.] Потомки кыргызов -хакасы, в традиционной культуре не знали татуировки. Однако при лечении некоторых болезней (молочница, тендавагинит и др.) на руках и груди делали прижигание горящим трутом, клеймо от которого носило хакасское название «тӱӱн». Хакасское слово происходит от древнетюркского термина «тӧгӱн» - пятно, клеймо. [ДТС, с. 579.] Вполне возможно, что в кыргызские времена это слово так же, как и в современном турецком, было связано с понятием татуировки.

Письменные источники не раскрывают родоплеменной состав кыргызского населения. Имеются только указания, что южнее Саян обитало племя эчиков, которое, вероятно, со временем стало частью кыргызского народа. В 709 г. Шад Могилян разгромил союзников кыргызского кагана - эчиков, обитавших в Туве, захватив плацдармы для вторжения в собственно кыргызские земли. В позднее средневековье среди родового состава хакасов уже присутствовали сеоки «ичеге» (сагайцы) и «эчик» (фуюй-ские кыргызы).

Итак, памятники письменности свидетельствуют, что земли, расположенные у северного подножия Кёгменской черни (т. е. Саян), в горно-степных долинах Среднего Енисея, являются древней обителью кыргызов.

По данным исторических и фольклорных источников, кыргызы предстают перед нами как создатели высокой степной культуры. Судя по этническому облику кыргызов, они, несмотря на «перемешивание» с динлинами, сохранили свои своеобразные черты. Вопреки всем перипетиям в исторической судьбе кыргызы смогли сохранить на протяжении столетий свой этнос, культуру, государственность, ведущее положение среди ближайшего этнического окружения, смогли закрепиться на землях Среднего Енисея.

Источник: Очерки истории Хакасии ( с древнейших времен до современности) / гл.ред. В.Я. Бутанаев; научн.ред. В.И. Молодин.  Абакан. Издательство Хакасского государственного университета им. Н.Ф. Катанова, 2008. - 672 с. Илл.

Современная Сибирь - это удивительный мир народов и культур, истоки которого теряются в глубинах человеческой истории. Особое место занимают в нём древние памятники Минусинской котловины. Здесь, на берегах Среднего Енисея, на протяжении многих тысячелетий существовал один из очагов земной цивилизации. На территории Минусинской котловины в течение многих тысячелетий складывались своеобразные культурно-исторические ландшафты с многочисленными вкраплениями древних памятников. Эта естественная «музеефикация» огромного количества древностей стала возможной благодаря уникальным природным условиям и сложившемуся на их основе хозяйственно-культурному типу древних насельников долины Среднего Енисея.

Задолго до земледелия, с которым обычно связывают появление «очеловеченного» ландшафта, началось формирование культурной среды обитания древних южносибирских этносов. На начальных этапах, в эпоху каменного века, воздействие человека на природное окружение было не слишком заметным. Однако, при переходе племён Минусинской котловины к скотоводству и земледелию в III тысячелетии до н.э. местные степи постепенно стали покрываться многочисленными «городами» мёртвых. Они появились в условиях производящего хозяйства, когда роль человека в жизни Земли чрезвычайно возросла. Традиционные виды хозяйственной деятельности, такие, как скотоводство, не подвергали природно-антропогенные ландшафты сколько-нибудь заметному изменению, хотя отдельные участки степи испытывали, очевидно, на себе отрицательные последствия от интенсивного выпаса скота. Динамическое равновесие между ландшафтом и человеком восстанавливалось естественным путём, пограничная полоса между ними не имела чёткого абриса. Это была своеобразная экологическая ниша, в которой жили и осуществляли свою жизнедеятельность различные этносы. Первое, что бросается в глаза при знакомстве с археологическими комплексами Минусинской котловины, - их непохожесть друг на друга. Да, все они археологические памятники, но на этом сходство, в основном, и кончается.

Каждый из них принадлежит к определённому кругу древних культур, нашедших своё воплощение в традиционном культе предков, идущем из глубины веков. Священные могилы, а также души умерших выступали, согласно древним верованиям, стражами родовой территории. Своим присутствием они очерчивали пространство, занимаемое определённой родовой общиной, охраняли и берегли его. Особое место среди этих погребальных комплексов занимают памятники тагарской (скифской) культуры -величественные курганы, относящиеся к I тыс. до н.э. Их уникальность заключается в том, что из-за особенностей местного климата они во время раскопок находились, практически, в том же состоянии, что и при их создании. Это позволило археологам вступить в своеобразный диалог с поколениями людей, казалось бы, навсегда затерявшихся в неведомых глубинах прошлого, духовный опыт которых был зашифрован в таинственных мегалитах - огромных сооружениях из камня. Очарование древностью испытывает каждый человек, посетивший в Хакасии «долину царей» - Салбык-ское урочище, где в радиусе 5 км насчитывается более 50 громадных курганов. Сегодня, благодаря раскопкам Большого Салбыкского кургана, известно, что в этом урочище тагарцы хоронили вождей и других особо важных людей. Поэтому размеры курганов, очевидно, зависели от степени знатности умершего. Власть, отчуждающаяся от народа, пропагандировала и утверждала себя и своё могущество монументальностью погребальных сооружений и пышностью погребального обряда.

Курган нёс в себе определённый образ, в котором воплощались мировоззренческие, эстетические воззрения и вкусы его создателей. Вид величественного кургана, далеко видного в степи, должен был породить у человека, его созерцающего, определённые эмоции: впечатление торжества или величия, вызывающее чувство подавленности и благоговения. Именно такие задачи выполняли земляные пирамиды, сооружённые в различных частях Минусинской котловины и за её пределами. Они производили неизгладимое впечатление на сознание и чувства людей тагарской эпохи. Ещё один памятник этой эпохи - грандиозная постройка в Барсучьем логу. По всей видимости, курган является захоронением племенного вождя, строительство которого осуществлялось ещё при его жизни. В пользу версии о погребении здесь очень важной для древнего народа персоны говорят размеры и необычность этого курганного захоронения. Его площадь составляет 250 кв. м (50 м х 50 м), а первоначальная высота - 10 м. Ограда кургана выложена из мелких камней, вертикальных плит и гравированных стел.

Сама постройка остаётся загадкой. При её возведении были использованы в качестве строительного материала плиты из более древних могильников. По какой-то причине северная сторона ограды преднамеренно была выполнена с наклоном почти в 45 градусов. Дополнительные элементы конструкции специально фиксируют именно такой угол наклона. Почему так было сделано - пока неизвестно.

Описания древних захоронений говорят о том, что тагарцы постоянно подвергались воздействию культа великих предков и семейно-родовых святынь и покровителей, культа солнца и небесного огня, растительных сил природы. Культ предков у тагарцев представлял собой поклонение умершим мужчинам - сородичам и отражал социальную структуру татарского общества.

Деяния предков, транслируясь посредством вещной формы памятников прошлого, внедрялись в сознание людей через традиции, фольклор, погребальные сооружения и ритуалы, прикладное искусство, наскальные рисунки. Отношение к могилам предков выполняло роль моральных регуляторов общественной жизни, не выходящих за пределы рода или племени.

Конечно, отношение к могилам не было однозначным в различные исторические эпохи, но наряду с этим у него была общая подоснова -страх перед мёртвыми, «чужими» или «своими». Эта боязнь, наряду с определёнными этическими нормами и представлениями, способствовала сохранению памятников от разграбления своими и чужими кладоискателями, но лишь в какой-то степени, лишь до определённой поры. Сами тагарцы хоть и грабили в массовом порядке могилы своих предшественников «карасукцев», привлечённые огромным количеством бронзовых вещей в карасукских погребениях XIII—VIII вв. до н.э., однако опасались ограбления собственных могил. Для мёртвых они выкапывали глубокие ямы, закрывали их прочными деревянными накатами, над могилой возводили массивные каменные сооружения и обкладывали их дерном. Все сооружения помещались внутри монументальных каменных оград. Именно эти внушительные курганы стали много позже «жертвами» искателей золота.

Ярким проявлением одухотворённого, чувственного отношения человека к миру был не только культ умерших предков, но и культ священных гор и скал, широко распространённый среди южносибирских народов. С каменного века и до наших дней в Хакасско-Минусинской котловине существует народная традиция рисовать или выбивать на скалах и камнях различные рисунки. Они всегда привлекали внимание многих людей. По-разному истолковывалось их происхождение. Некоторые называли скальные плоскости, покрытые рисунками, «писаными камнями», принимая их за древние письмена. Для жителей же Минусинской котловины писаные камни были священными местами обитания духов, среди которых особым почитанием пользовался «таг ээзи» - хозяин гор.

Да и сами рисунки часто объясняются как творчество духов. Связь родовой общины с определёнными представлениями о мире отмечалась, например, финским учёным А. М. Кастреном. В своём путевом дневнике, датированном серединой XIX века, он описывает, как минусинские татары [хакасы - В. Б.] собираются для свершения своих празднеств и религиозных обрядов у подножия писаных скал.

На сегодняшний день собраны сведения более чем о 100 писаницах Минусинской котловины. Содержание рисунков различно, помимо ритуально-магических и мифологических, выбиты и бытовые рисунки. Среди исследователей нет единого мнения о природе этих памятников. Диапазон суждений достаточно широк: от утверждения их произведениями древнего искусства до признания за ними лишь роли средства общения, «информационного обеспечения» первобытной общины. Очевидно, правы обе стороны, так как писаницы, выступая средством познания мира, а также средством общения, демонстрируют нам художественные образцы связи человека и мира, которые с полным правом могут быть отнесены к области искусства.

На самых древних из них, относящихся к эпохе каменного века, бросается в глаза совершенное отсутствие изображений человека. Всю скальную плоскость заполняет образ могучего зверя, который поражает своей монументальностью и реалистичностью. Как отмечал исследователь каменного века академик А. П. Окладников: «Дикий охотник был совершенно чужд нашему представлению о власти человека над миром и превосходстве его над зверем. Напротив, согласно его взглядам, зверь не только равен охотнику, но и гораздо мудрее, сильнее и могущественнее человека. Охотник поэтому вовсе не побеждает убиваемое животное благодаря своей собственной ловкости, уму и силе или остроте своего оружия, а только лишь пользуется его добровольным согласием и готовностью предоставить в распоряжение человека собственное тело». Даже там, где эпизодически на скальных плоскостях обнаруживаются человеческие фигурки, они только подчёркивают общее впечатление силы и величия звериных образов. Зверь всегда могуч и монументален, человек же показан маленьким и жалким.

От плоскостей каменного века, где доминирует образ могучего зверя, наскальное искусство эволюционирует к полному господству человека в сюжетах позднего бронзового и железного веков, что связано, очевидно, с духовной переоценкой мира и своего места в этом мире со стороны человека, перераспределением тех социальных «ролей», которые он отводил для себя. Данную черту древнейших писаниц Южной Сибири давно уже заметил и выразил в своих работах И. Т. Савенков - один из глубоких знатоков наскального искусства Сибири. Сравнивая древние писаницы каменного века с наскальным искусством эпохи бронзы и железа, он писал следующее: «Рисунки звероловов и древних пастухов отличаются отсутствием человека. Они по-гомеровски отражали внешний мир, а но-вокопёнские, так называемые, «иероглифические» - нет [писаница близ села Копёны - В. Б.] Они имеют всего чуть ли не две фигуры лошади, а остальное - люди, люди и люди, мужчины и женщины, тамги, тамги и тамги, т. е. тавры, тавры и тавры, шаман с бубном и колотушкой, ещё шаман с бубном, человек в круглой шапке с кистью, человек в шапке с длинными ушами и т. д.».

Эту особенность средневековых писаниц Хакасии отмечал в своём путевом дневнике и И. Р. Аспелин - руководитель финской археологической экспедиции 1887-1889 гг. Большое впечатление произвело на финских археологов знакомство со знаменитой ныне Сулекской писаницей. Вот что можно было прочесть в их заметках: «... Ещё радостнее была находка выше названной скалы «Писаная гора» у Суле-ка, которая, правда, называется в литературе, но значение которой как древнего культурного памятника до сих пор недостаточно признано». Время подтвердило правоту мысли, высказанной И. Р. Аспелиным. Позднейшая расшифровка древних знаков указывала на то, что с Су-лекскими горами на Чёрном Июсе были связаны сложные мистические представления древних хакасов, здесь вершились торжественные религиозные обряды.

Путешественники отдают должное искусству гравировки на камне древних мастеров и сравнивают его с искусством средневекового Ирана эпохи Сасанидов. Значение подобных реликтов древнего прошлого трудно переоценить. Являясь органичным элементом окружающего этнос ландшафта, писаницы воспринимались как необходимое условие существования этнических групп. Под влиянием привычного природного и культурного окружения вырабатывались и закреплялись в сознании людей определённые стереотипы поведения (традиции), определённые черты этнического характера, этнической психологии. Погребальные сооружения, каменные изваяния, петроглифы (писаницы), древние поселения и святилища - весь этот неповторимый мир древнего бытия человека составляет неоценимую сокровищницу древнего искусства Хакасии и не только. «Нам и нашим потомкам от людей, живших в древности, - отмечал художник В. Ф. Капелько, - досталась богатейшая и древнейшая коллекция искусства - это гигантский вклад в копилку духовной культуры». Одновременно с этим - это предметная форма жизненного опыта, посредством которой осуществлялись хранение и передача этого опыта новым поколениям людей.

Если попробовать подвести какой-то предварительный итог сказанному, то, наверное, можно отметить следующее. Включение памятников прошлого в культурно-историческую среду обитания народов, населявших Минусинскую котловину в древности, характеризовалось особой формой культурного наследования. Характерная для древнего мифологического сознания неопределённость понятий «прошлое» и «настоящее» порождала эффект присутствия всего во всём, прошлого в настоящем и наоборот. Мёртвые крепко «держали» живых, и это было вполне естественно в понимании человека того времени. В последующие исторические эпохи, вплоть до наших дней, начинает набирать силу процесс отчуждения древностей от их создателей и почитателей. И хотя для многих коренных жителей Минусинской котловины памятники прошлого ещё сохраняли свою общественную значимость и ценность, как факторы, духовно консолидирующие этнос, эта линия развития отношений между человеком и его историческим прошлым всё больше превращалась в нисходящую, угасающую во времени.

Огромные социально-экономические сдвиги, которые переживает современное человечество, привели к окончательной ломке и исчезновению исторически сложившихся культурно-хозяйственных типов населения Земли, к возникновению глобального, планетарного характера человеческой деятельности. Особенно это сказывается в Сибири, где безудержное освоение всё новых территорий остро поставило на повестку дня старый, наболевший вопрос о нашем отношении не только к отдельным памятникам истории и культуры, но и к природно-антропогенным системам в целом. Давно известно, что культурноисторические ландшафты выступают в роли естественной среды обитания любого этноса и обладают мощным постоянным воздействием на сознание и психику людей. Но для многих специалистов, занятых сегодня хозяйственной деятельностью, сибирские просторы - это, прежде всего, огромные пустынные пространства, удобные для размещения различных хозяйственных комплексов. Принятие субъективных, необоснованных решений в этой области привело к катастрофическому разрушению не только природной, но и культурноисторической среды, к массовой гибели памятников прошлого.

По сути дела, сегодня в Южной Сибири на наших глазах разворачиваются последние акты исторической драмы - окончательное исчезновение с лица земли неповторимых культурно-исторических ландшафтов древнего культурного наследия. И если что-либо ещё можно спасти, то речь идёт о создании специальных музеев-резерватов, где могли бы существовать небольшие участки прежних культурно-исторических ландшафтов, уничтоженных в процессе тотального «преобразования» окружающей среды.

Изменение культурно-исторического ландшафта воспринимается хакасским народом трагически. Как отмечает В. Я. Бутанаев, «уничтожение памятников старины и запахивание древних пастбищ ведут к «духовному геноциду» этноса. Для возрождения духовной культуры народа необходимо сохранение исторической и духовной среды обитания».

Источник: Очерки истории Хакасии ( с древнейших времен до современности) / гл.ред. В.Я. Бутанаев; научн.ред. В.И. Молодин.  Абакан. Издательство Хакасского государственного университета им. Н.Ф. Катанова, 2008. - 672 с. Илл.