САМАЯ СЕВЕРНАЯ РУНИЧЕСКАЯ НАДПИСЬ НА ЕНИСЕЕ - Д.Д. Васильев

//TURCOLOGICA. 1986. К восьмидесятилетию академика А. И. КОНОНОВА. - Л. Изд.Наука. - 1986. С. 53-56.


В 1982 г. на правом берегу Енисея, в 3 км ниже с. Новоселово Хакасской АО, на южном склоне утеса Городовая стена была обнаружена неизвестная ранее тюркская руническая надпись. Памятник был обследован и скопирован сотрудником Минусинского государственного краеведческого музея Н. В. Леонтьевым при участии С. Г. Архипецкого и П. И. Коробейникова.

Надпись выполнена тонкой гравировкой и расположена горизонтально в 2 м от максимального уровня воды в водохранилище. Надпись состоит из двух строк, в начальной части строки 1 знаки различимы слабее, и нет абсолютной уверенности в точности их реконструкции. Это особенно относился к первым 3—4 знакам справа. Знаки строки 2 менее рельефны и мельче. На рис. 1-я строка разбита. Изображения животных, выполнены в иной технике.

По существующей кодификации тюркских рунических надписей бассейна Енисея 1 памятник обозначается нами «Е 143. Ново- селово».

Транслитерация:
1) sps1us1in2l17pab1d1']fas2ijr2in1akamqt1un1qb1s1pj2ags2iYqpl1or1b2 izt1j2ir2b2z
2) b1j1b1r1qm

Транскрипция:
1) . . . s1us1in2al1Yip a b1ad1i'j’ a s2iqir2i an4a kam qathm1 qab^’s^p j2ag es2i qop ol1ur1b2iz at4a j2ir2ib2iz
2) b1aj1b1ar1qim

Перевод:
«Когда [враги, преграды] уничтожены, о Мать-река Кем, и нас соединила глубокая артерия, то мы все [как] добрые твои друзья живем. Наши исконные земли. Мое богатое сооружение».

О переводе. Центральным элементом текста является образ «реки Кем» (Енисей). Приложение катун 'госпожа’ встречается в сочетании с гидронимами в некоторых памятниках региона (Е 3, Е 108). Однако здесь впервые в рунических текстах главенствующее значение этой водной артерии подчеркивается словом ана смать’. Сочетание тна кем катун» становится прямым подтверждением точки зрения о восприятии тюрками образа реки как женского.2

Текст строки 1 состоит, по нашему мнению, из двух частей. Первая из них представляет собой сложноподчиненную конструкцию с двумя однородными деепричастиями (alyip, qabisip) в той форме, которая передает временную, причинную, целевую и условную характеристики действия.3 Возможными вариантами перевода, таким образом, по аналогии с другими древнетюркскими текстами являются обороты: «когда. . .», «пока. . .» и т. и.
Глагольная основа alq- зафиксирована во многих формах в древнетюркских памятниках различных регионов и хронологически охватывает также достаточно широкий период употребления, причем отмечается возможность перебоя здесь q/y.4

Qabisip в аналогичной грамматической форме встречается в надписи в честь одного из политических руководителей Второго тюркского каганата Тоньюкука.5

Сочетание badiy' sin'iri 'ее глубокая жила (кровеносный сосуд)’ передано нами, быть может, несколько анахронично. Но стилистические соображения литературного перевода текста позволили использовать для этой метафоры слово «артерия».

Фрагмент jag es'iy qop olurbiz читается достаточно четко. Здесь следует прокомментировать слово esiy как es 'друг, сподвижник’, имеющее аффикс принадлежности 2-го лица ед. числа.6

Вторая часть строки 1 имеет номинативную функцию и в этом отношении сближается с текстом строки 2. Однако строки имеют не только композиционное, но и логическое обоснование. Содержание и направленность текста строки 1 имеют более высокий уровень. Декларация здесь идет от имени одной или нескольких тюркских племенных групп, тогда как строка 2 имеет отношение только к автору (или «заказчику») надписи.

Начальная часть строки 1 не устанавливается достаточно четко; слова «враги, преграды», данные в переводе, являются поэтому не предложением, а примером. Окончание этого неясного фрагмента, вероятно, аффикс -pan, образующий деепричастие предшествующего действия-.

Варианты перевода термина в тексте строки 2 («сооружение», «надгробие», «постройка») трудно уточнить без археологического обследования местности.

О надписи. Орфографической особенностью памятника является редкий в рунике прием использования в качестве пунктуационного разделителя графемы .7 Иные формы словораздела отсутствуют.

В графике надписи дважды нашел отражение местный орфоэпический вариант перебоя s/s'. Возможность такого явления в обоих случаях (alq-/aly-, badiq/badiy) отмечена в словарях.8

В строке 1 знак для р употреблен в основном и в зеркально перевернутом вариантах.

В целом орфография надписи свидетельствует об опыте «правописания» у ее автора. В отличие от многих других енисейских граффити здесь имеется значительное количество знаков для гласных, соблюдается орфографическая регулярность и палатально-велярная рядность знаков для s/s'.9

Об источнике. Надпись в отличие от большинства енисейских рунических памятников не является эпитафией. Ее основное назначение — засвидетельствовать в монументальной форме свое право на данную территорию, а также посредством обращения к такому крупному природному явлению, как р. Енисей, упомянуть о каком-то предшествовавшем событии («уничтожив, прекратив») и призвать соседей-соплеменников к мирным отношениям. Причем текст эмоционально окрашен. Енисейские надписи пограничного, «межевого» назначения, локализующие пребывание или проживание какого-либо лица в упоминаемой местности, составляют уже определенную группу.10
При том характере скотоводства и землепользования, которое существовало у средневековых центральноазиатских тюркских и монгольских народов, необходимой являлась цикличность использования пастбищ. Правом же на ту или иную территорию обладали те претенденты, следы или знаки пребывания которых здесь в прошлом сохранились на местности.11

В надписи впервые в тюркской рунике упоминается река как «соединяющая жила», то есть водный путь. Надписи и родовые тамги, обнаруженные в Саянском каньоне Енисея, дополнительно подтверждают освоение этого пути и его функционирование. Упоминание в тексте об установлении мирных отношений с соседями, живущими по берегам «матери-реки Кем», может быть интерпретировано как отражение периода, наступившего после крупной военной экспедиции Бильге-кагана и Тоньюкука через Саяны против кыргызского правителя Барс-бега в 711 г.12 Выделение в памятнике в честь Тоньюкука того обстоятельства, что для внезапности нападения на кыргызов необходимо было искать обходной путь и прибегать к помощи местных проводников, также косвенно подтверждает известность средневековым жителям бассейна Енисея зимнего и летнего пути по реке.

Возможно, что надпись из окрестностей Новоселова, самая северная из найденных в настоящее время в бассейне Енисея, отмечает один из конечных пунктов похода, в результате которого кыргызы были подчинены тюркам. Эти соображения и палеография надписи позволяют датировать ее первой половиной VIII века.13

Опубликовано в История Хакасии
Воскресенье, 12 марта 2017 22:45

Государственный строй кыргызов

 

Кыргызское государство являлось независимым политическим образованием, легитимность которого признавалась соседними державами и поддерживалась посольскими связями. «Хягас было сильное государство. - констатировали китайские источники IX в., - по пространству равнялось тукюеским владениям [т. е. Тюркскому каганату - В. Б.] Тукюеский Дом выдавал своих дочерей за их старейшин. На востоке простиралось до Гулигани [т. е. до курыканов в Прибайкалье - В. Б.], на юг до Тибета, на юго-запад до Гэлолу Карлукское государство, располагавшееся на юго-востоке Казахстана - В. Б.]». [Бичурин, 1950, с. 354.] Во времена «кыргызского великодержавия» (IX в. н.э.) китайский император в своих письмах обращался к кыргызскому кагану со следующими словами почтения: «Вы, хан, подобны блестящей Северной Медведице. (Вы) геройствовали на севере пустыни и стали правителем. Таланты (Ваши) сияют, как верхушка бунчука. (Вы) разделили границы и создали государство; особо проявили героический дух, давно известны талантом управления». «Ваша мощь потрясает северные страны, слава достигла Северных ворот [китайской столицы.]». [Материалы, 2003, с. 21-27.] От имени китайского двора кыргызский каган имел титул - «Потомственный герой, воинственный, искренний и светлый каган» [Кычанов, 1997, с. 125.]

Главой всего подданного народа и хозяином всего пасущегося скота в Кыргызской стране являлся хан. Его слова служили законом и поражали ослушников «как острое лезвие сабли». В тюркских кочевых обществах институт ханской власти возник из власти родовых вождей, ибо в тюркских языках, и хакасском в частности, понятие «кровь» и «правитель» передаются одним и тем же термином «хан». Таким образом, хан первоначально обозначал правителя единокровных родственников. Им становился тот, кто сумел захватить власть при поддержке своих родичей. Вероятно, в связи с этим у хакасов до сих пор бытует пословица: «Человек, имеющий родственников, подобен хану, безродный человек подобен рабу».

Арабский писатель XIII в. Закарийа Ал-Казвини излагал в своем труде следующие сведения о кыргызском правителе: «У них есть царь, которому они подчиняются, потому что он знает, как умиротворить их. Никто не может сесть при его присутствии, если ему не исполнилось сорока лет». [Демидчик, 1977, с. 110.] Согласно кыргызским законам, ханом мог стать только правитель, перешагнувший сорокалетний возраст. У хакасов также сорокалетний возраст считался самым важным рубежом жизни. До сорока лет запрещалось занимать высокие общественные посты, произносить благословения, употреблять спиртные напитки и т.д. Только после сорока лет приходит житейская мудрость.

Енисейские кыргызы для обозначения государства применяли термин «эль». Как и в других тюркских языках, слово «эль» употреблялось в Двух значениях: 1) элитарная часть населения, связанная родственными узами с ханом и бегами; 2) государство или союз племен, возглавляемые элитарной фуппой. В каждом древнетюркском государстве во главе стояли правители, принадлежавшие к аристократическим родам, называемые «небесным элем» (тенгри эли).

Народ и правящий «эль» дополняли друг друга. Хан «держал эль» и возглавлял «будун» (простой народ), т. е. ему принадлежала как гражданская, так и политико-административная власть.

Согласно хакасскому фольклору, хан. вступивший на престол, обещал народу: «Безлошадных людей я посажу на коней, нагих людей я одену в платья». Такая формула правления народом сложилась еще во времена Тюркского каганата. Например, в памятнике в честь Кюль-Тегина от лица правителя говорится: «(Я) снабдил платьем нагой народ, сделал многочисленным малочисленный народ». [Малов, 1951, с. 40.] Выступая главой «гражданского управления», хан действовал по праву старшего в роду. Одновременно с этим он отправлял должность военного предводителя, верховного судьи и жреца. Деятельность хана направлялась Великим Небом - «Тенгри». Эта божественная благодать, нисходящая на хана с небес, в тюркских языках выражалась понятием «хут» - т. е. жизненная сила.

Хан был первым среди равных, о чем свидетельствует обряд интронизации, носивший у тюрков название «хан кутерме» - букв, поднятие хана (на престол). Высшие сановники усаживали наследника на белый войлок и девять раз по движению солнца обносили его вокруг ритуального жертвенника с напутственными словами, что если он будет действовать против воли вечного Творца, то в наказание у него из всех богатств останется один только войлок, на котором он сидит. В ответ хан произносил: «И так отныне слово мое будет меч». Необходимо отметить, что в хакасском героическом эпосе сохранилось аналогичное высказывание правителей Хонгорая: «Лезвие сабли - острое, язык хана - закон». Как отмечали в своих исследованиях востоковеды, церемония интронизации хана у тюрков была такой же, как и интронизация шамана в шаманизме и, вероятно, возникла из этих первобытных недр. [Кычанов, 1997, с. 99.]

В Кыргызском государстве сформировалась династия власти, известная под названием «Ажо» или «Ажэ». «Их правитель называется Ажэ, поэтому фамилия дома Ажэ». «У него водружено знамя. Прочие прозываются названиями поколений», - сообщали танские хроники. [Бичурин, 1950, с. 352; Кюнер, 1961, с. 282.] Судя по китайским источникам, «Ажо» (Ажэ) - это и титул правителя, и клановое имя правящего дома кыргызов в VIII—IX вв. Среди ученых до сих пор не сложилось единого мнения о значении этого кыргызского слова, переданного в китайской форме.

В связи с этим вопросом вызывает интерес имя загадочного «народа аз», сведения о котором неоднократно встречаются в древнетюркских памятниках письменности VIII в.н.э. [Бутанаев, 1998, с. 102-104.] Согласно мнению тюрколога И. В. Кормушина, часть азов обитала по южную сторону Западного Саяна, а другая, главная часть, базировалась на севере от Саян, на территории современной Хакасии, в непосредственной близости от кыргызов. [Кормушин, 1977, с. 12.]

В 711 г., во время военного похода тюркского царевича Кюль-Тегина на кыргызов в качестве проводника через Когменские горы (Западные Саяны) был найден человек «из земли степных азов». Он сам утверждал, что его «родная земля - Аз» (Аз йерим). [Малов, 1951, с. 62, 67.] Из контекста становится ясным, что азы обитали не в таёжных массивах Западных Саян (Когмены), а, как следует из источника, на степных просторах Предсаянья, т. е. в долине Абакана. Известный востоковед В. Бартольд давно обратил внимание, что вместе с кыргызами несколько раз упоминается народ аз. Во времена правления тюркского кагана Могиляна народы (эики и кыргызы, обитавшие по соседству, но по разные стороны Когменских гор, были его врагами. В памятнике Могиляна повествуется о битвах и победах над (эиками, а затем и над азами (аз будун), которых, исходя из контекста, можно отождествить с кыргызами Енисея. В некоторых восточных сочинениях кыргызов даже называли этнонимом «ас». [Бартольд, 1963, с. 485; Малов, 1959, с. 20.]

Правитель государства Хягас - Ажо, согласно китайским хроникам, имел пребывание у Черных гор к западу от р. Енисей (Гянь). По сведениям памятников древнетюркской письменности, кыргызский хан проживал в Когменском краю (Когмен ичинте). Под Когменом здесь подразумевались не только Западные Саяны, но и их предгорья в долине Абакана. По всей видимости, указанные источники свидетельствуют об одной и той же ставке кыргызского государя, которая находилась на территории расселения азов.

Для нас большое значение имеют сведения из текстов памятника, сооруженного в честь Юоль-Тегина, где конкретно говорится об «азском народе» (аз будун) кыргызского кагана Барс-бега. [Малов, 1951, с. 38.] Многие тюркологи, включая известного ученого С. Е. Малова, читают выражение «аз будун» как «немногочисленный народ» и не вкладывают в него этнического понятия. Двусмысленность подобных переводов связана с тем, что в тюркских языках слово «аз» имеет также значение - «малый, незначительный». В данном случае стоит обратить внимание на первоначальные чтения этих строк, которые в свое время сделали В. Раддов и Н. Козьмин, т. е.: «Я устроил страну Аз-кыргызов». [Козьмин, 1925, с. VIII.]

Несомненно, сочетание «аз-кыргыз» нельзя читать «немногочисленные кыргызы», ибо в древнетюркских текстах подчёркивается: «Но больше всего был нашим врагом кыргызский сильный каган». Китайские источники также подтверждали: «Цзянгунь [т. еыргызы - В. Б.] - это сильное государство».

Среди памятников кыргызской письменности выражение «народ аз» (аз будун) не встречается, однако в переводах В. Радлова имеется сочетание «ач будун» - народ ач. [Малое, 1952, с. 59.] Не исключена возможность, что сами кыргызы этноним «аз» произносили как «ач».

Кто же такие загадочные «азы» или «ачы» в Кыргызском государстве? Почему их имя упоминается в тюркских надписях наряду с кыргызами?

Исходя их контекста памятника в честь Кюль-Тегина, можно предположить, что «азы» соответствовали понятию элитарной части кыргызов. В таком случае народ «аз» или «ач» надо отождествить с царствующей фамилией Кыргызского государства, которая зафиксирована в китайских хрониках в форме «ажо» (ажэ). Памятники древнетюркской письменности были созданы в то же самое время, когда Танские летописи Китая сообщали о стране Хягас и ее правителях - Ажэ. По всей видимости, указанные китайские формы передавали звучание тюркских этнонимов кыр-гыз и аз (ач). Согласно китайским летописям, фамилия Ажо происходила из одного рода с царствующим в Китае Домом Тан, уходящим своими корнями к знаменитому полководцу Ли Лину. До сих пор среди хакасских родов имеется сеок «ажыг», который признавался родственным сео-кам «ызыр» и отождествлялся с потомками древних кыргызов. [Бутанаев, 1994, с. 20-21.] Вполне возможно, сеок «ажыг» исторически связан с древним народом «ач» и кыргызским правящим домом «ажэ».

В ѴІІІ-Х вв. н.э. кыргызские правители стали носить титул «каган». Таким титулом величались стоящие во главе иерархии высшие правители древнетюркского общества, создавшие кочевые империи Центральной Азии. Первым кыргызским каганом стал Барс-бег. Тюркский каган Капа-ган был вынужден признать за ним право именовать себя титулом кагана и отдать ему в жены княжну, дочь кагана Кутлуга Эльтереса. [Малов, 1951, с. 38.] Вероятно, это произошло вскоре после смерти Кутлуга Эльтереса в 693 году, когда поход Капаган-кагана на север закончился неудачно. Таким образом, Кыргызское государство было уравнено в правах с Тюркским каганатом, кыргызский каган был признан равным тюркскому, правящие роды обоих государств заключили мир посредством династического брака.

Кыргызский каган Барс-бег проводил активную внешнюю политику. В 707, 709, 711 годы кыргызские посольства направлялись в империю Тан, а также к тибетскому хану. В это время тюрки вели с Китайской империей ожесточенную войну и кыргызы оказались в числе ее союзников, несмотря на родственные узы с правящим родом Ашина. Тюркские правители отметили: «Каган народа табгач был нашим врагом. Каган народа «десяти стрел» (тюргешей) был нашим врагом. Но больше всего был нашим врагом кыргызский сильный каган. Эти три кагана, рассудив, сказали: «Да пойдем мы (походом) на Алтунскую чернь». Так они рассудили и сказали: «Да отправимся мы в поход на восток против тюркского кагана. Если мы не пойдем на него, как бы то ни было он нас (победит): каган его (т. е. тюркского народа) - герой, а советник его - мудрый, как бы то ни было, он, возможно, (окажется) победителем нас (букв, убийцей). Втроем мы объединимся и отправимся в поход и уничтожим его ...». [Малов, 1951, с. 66-67.] В этой антитюркской коалиции наибольшую опасность для тюрок представляли усилившиеся кыргызы, по землям которых было решено нанести превентивный удар. Зимой 710-711 г. тюрки совершили внезапный поход на кыргызов. Во главе тюркского войска стояли знаменитые полководцы Тоньюкук, принцы из правящего рода Ашина Кюль-тегин и Шад Могилян. Тоньюкуку удалось совершить важный стратегический маневр, в обход основного пути по Енисею провести войско через заснеженный Саянский хребет по долине реки Аны (современная р. Она, правый приток Абакана). Благодаря обходному маневру, тюркское войско обрушилось на кыргызов внезапно «во время (их) сна». В сражении в черни Сунга погиб кыргызский каган Барс-бег, шурин Кюль-тегина и Могиляна, «а народ его стал рабынями и рабами. Говоря: «Пусть не останется без хозяина страна Кёгменская, - мы завели порядок в немногочисленном (т. е. пришедшем тогда в упадок - С. Малов) народе кыргызов». [Малов, 1951, с. 39.]

Однако тюрки не уничтожили кыргызской государственности. Во главе государства остался кыргызский правитель, т. е. потомок Барс-бега и племянник тюркского Бильге-кагана. Он сохранил известную самостоятельность и поддерживал дипломатические связи с другими государствами. Например, в 722 г. к танскому двору «прибыл кыргызский тегин Исибо Шэючже Биши Сыгинь, в 723 г. - тегин Цзюйли Пиньхэчжун Сы-гинь. Им обоим были пожалованы военные чины. [Супруненко, 1974, с. 241-242.] Однако военная мощь кыргызов была сильно подорвана. Сохранив самостоятельность, кыргызы, вплоть до падения Второго Тюркского каганата в 745 г., не участвовали в военных действиях в Центральной Азии.

Титул кагана кыргызский правитель сохранял до конца X в.н.э. Например, в сочинении «Худуд ал-алам», написанном в 982-983 гг., говорится: «Их правителя называют хырхыз-хаканом». [Материалы, 2002, с. 48.]

Высшие чиновники Кыргызского государства носили титул «бег». Даже первый каган, бывший зятем Эльтереса - правителя второго Тюркского каганата, носил имя Барс-бег. В китайских источниках этот титул передавался формой «бей». «Хягасский» владетель - сообщали танские хроники, - имел трех министров: Гйеси Бей (Цисиби), Гюйшабо Бей (Цзюйшабоби) и Ами Бей (Амиби)», которые «сообща управляли государством». [Бичурин, 1950, с. 354; Кычанов, 1997, с. 123.]

К бегам относились правительственные чины племенной аристократии, подразделявшиеся на шесть разрядов:

1. Министры, известные под китайским титулом «цзайсян». Цзайсянов, по китайским сведениям, в Кыргызском государстве было семь человек.

2. Тутуки (в китайских источниках «дуду») - местные администраторы или главноначальствующие. По аналогии с Уйгурским каганатом они должны были управлять крупными административными единицами. В Кыргызском государстве насчитывалось три тутука. В памятниках енисейской письменности имеются сведения об именах героев под названием Аза Тутук. [Малов. 1951, с. 95.]

3. Буйуруки (букв, приказной судья) - чиновники или управители, делегируемые из центра на места с поручением вершить судебные дела. В китайских источниках их называют чжиши (посыльные). Всех буйуруков насчитывалось десять человек. Они выполняли основные судебные функции. После разфома Уйгурского каганата над побежденным племенем яглакар был поставлен буйуруком Бойла Кутлуг Ярган. [Малов, 1952, с. 85.]

4. Делоправители или секретари, известные в китайских источниках как «чжанши». Возможно у кыргызов они титуловались «ынанчу» (например, среди имен, зификсированных на кыргызских эпитафиях, встречается герой Ынанчу, правитель государства Ынанчу Бильгя). Они были руководителями делопроизводства, секретариата. Насчитывалось пятнадцать чиновников, ведавших делопроизводством. Большое количество делоправителей свидетельствует о широком употреблении письма и документации. Судя по сведениям «Синь Тан шу», в делопроизводстве Кыргызского каганата использовалось уйгурское письмо. [Кычанов, 1997, с. 124.]

5. Чоры или чуры - военные предводители из высших сановников. Согласно исследованиям С. Г. Кляшторного, военно-административные чиновники «чоры» составляли окружение кагана. Например, по случаю кончины Кюль-Тегина в 732 г. для выражения соболезнования от кыргызского кагана прибыл Тардуш Ынанчу Чур. [Малов, 1951, с. 33.] Предводители - чоры, не имели определенного штатного числа.

Титул «чор» часто встречается среди личных имен героев енисейских эпитафий. До сих пор в хакасском языке отважных людей называют «хал чор» - букв, бесстрашный витязь, или «хал батыр» - бесстрашный батыр. Упофебление титула «чор» наравне с термином «батыр» свидетельствует, что скорее всего он относится к военным чинам.

6. Тарханы (в китайских источниках «дагань») - старшие чиновники, являвшиеся сборщиками налогов, податей и натуральных повинностей. Сами тарханы были освобождены от податей. В число тарханов входили «сангуны» - генералы, командующие войсками. Число тарханов и сангу-нов было непостоянным. В памятниках кыргызской письменности встречаются имена героев — «Шатун-таркан», «Тархан-сангун», «Бойла-бага таркан». [Малов, 1952, с. 59, 63, 95.]

Все вышеперечисленные чиновники - цзайсяны, тутуки, буйуруки, чуры и чжиши «ведали войсками», хотя реально это, очевидно, были чиновники (и командиры) военно-административного аппарата. При этом большое число цзайсянов (семь) и малое число тутуков (три) свидетельствовало, по мнению Е. Кычанова, о том, что они дополняли друг друга как главные администраторы центральной и местной власти.

Среди княжеского сословия находились «тохчыны» или «тёксины» (кёксины). В древнетюркских государствах «тюксин» - человек, занимающий третью после хана ступень в тюркской административной иерархии. [ДТС, с. 596.] По всей видимости, они возглавляли войска в битвах с кёк-тюрками. В хакасском фольклоре широко бытуют легенды о батыре Ир-Тохчыне, бившемся с богатырскими волками, под которыми можно предполагать тотем тюрков. В имени Ир-Тохчын нетрудно обнаружить кыргызский титул «ир» (эр) - муж и «тохчын». В текстах енисейских эпитафий имеется имя «герой Кёгшин» [Малов, 1952, с. 95], подтверждающее существование этого титула у кыргызов.

Наследники каганского престола, т. е. принцы, царевичи именовались «тегинами». Тегины отправлялись в качестве кыргызских послов в Китай и Тибет. Титул «тегин» встречается в енисейских эпитафиях. [Малов, 1952, с. 38.] Необходимо отметить наличие слова «тегин» (тигін) в хакасском языке. Правда в современном языке оно носит противоположное значение и обозначает простого человека.

Беги владели определенными наделами и возглавляли группы людей, проживавших в нескольких «багах» - административно-территориальных подразделениях Кыргызского государства. Например, в памятниках рунической письменности кыргызов имеются сообщения: «Алты баг бу-дунка бег эртим» - Я был бегом у народа шести подразделений - «багов». Каждый баг, вероятно, подразделялся на группы в 40 юрт или 40 кочевых селений «аалов». Выделение 40 юрт в качестве податной единицы для сборщика ясака сохранялось в Хонгорае вплоть до XX века.

Судя по кыргызским эпитафиям, у каждого бега была военная дружина из сорока профессиональных воинов - эров. Для них он считался родным отцом (канг). Военные дружины служили опорой княжеской власти бегов. Каган был окружен целым штатом бегов и являлся выразителем их интересов.

Характерной особенностью Кыргызского государства, как и всех тюркских кочевых государств, является наличие патриархально-родового уклада, сохранявшегося с древнейших времен. Основными элементами в древнетюркском обществе были род - «ок» и племя - «будун». Слово «ок» - род, сохранилось до сих пор в языках тюрков Саяно-Алтая. В силу особенностей кочевой цивилизации, в речи хакасов употребляется устойчивая фраза: «Угы чох кізі полбас, ӱлгӱзі чох ӧдік полбас» - Не бывает человека без рода, не бывает обуви без выкройки. От корня «ок» ведут свое происхождение слова для обозначения сына - «огул» и ребенка - «огыс», т. е. наследник рода, потомство.

Строгая иерархия родов и племен была в кочевнических государствах Центральной Азии основополагающим принципом общественного устройства. Роды первоначально были кровнородственными союзами, члены которых вели свое происхождение от общего предка. Род состоял из патриархальных семей «арка кун». Термин происходит от сочетания слов «арка» - спина и «кӱн» - народ, т. е. люди, стоящие плечом к плечу. [Бернштам, 1946, с. 88-89.] Такое обозначение возможно при наличии патриархальной семьи, члены которой тесно поддерживают друг друга. Вероятно «арка кун» обозначало такую группу родственников, которая представляла мелкую экономическую единицу, объединенную в кочевые аалы.

В хакасских героических сказаниях отмечается существование ааль-ной общины под названием «аал кӱн» - букв, сельские люди. Кыргызские скотоводы, проживавшие отдельными селениями, составляли территориальные коллективные сообщества. Основой их существования были коллективное владение частью земли, семейно-родовые и соседские производственные связи.

Зарождение аапьной общины относится к легендарным временам Кыргызского государства (VI—XIII вв.), о чем свидетельствуют древнетюркские надписи. В памятниках кыргызского рунического письма встречаются выражения: «эл кӱн» - люди и «кадаш кӱн» - родственники. Необходимо отметить, что второй компонент - «кӱн», т. е. люди, народ, ныне относится к разряду архаизмов и не употребляется самостоятельно в современном хакасском языке. Данное слово дошло до нас с древнетюркской эпохи.

В Кыргызском государстве вассальные племена, проживавшие в таежных урочищах Саяно-Алтая и подвергавшиеся своеобразной социально-экономической эксплуатации со стороны енисейских кыргызов, назывались «кештем» (в русских документах XVII в. - кыштымы, киштымы).

Первые сведения о киштымах зафиксированы в кыргызских рунических памятниках письменности VIII—IX вв.н.э., находящихся на территории Тувы и Алтая. Например, во времена Кыргызского каганата население долины р. Кемчик в Туве стало киштымами с административным делением на шесть «багов» (алты баг кешдем). По всей видимости, захваченный народ, обитающий на сопредельных землях и вошедший в сферу управления кыргызов, становился киштымом.

Согласно китайским хронографам VIII в. н.э., на юго-запад от северных соседей кыргызов, под названием «бома» - страна пестрых лошадей, проживало поколение «кешинянь» или «кэшидянь». Они ежегодно своим старшинам собирали в оброк шкуры соболей, выдр, белок и горностаев. По всей видимости, народ «кэшидянь» (т. е. киштымы) находился где-то в районе Северного Алтая. Кыргызские беги взимали с киштымов дань, заставляли их работать в своем хозяйстве. Как сообщают танские источники, кыргызы «ловят и употребляют в работу» киштымов из племен дубо, милиге, эчжи, обитавших в таежных урочищах Восточных Саян.

Название народа киштым в форме «гешдум» обнаружено среди древних тибетских документов, представлявших пересказы докладов пяти уйгурских послов середины VIII в. н.э. о государствах северной части Центральной Азии. Несомненно, речь идет об одном из вассальных народов Кыргызского государства - бывшего северного соседа уйгуров. [Потапов, 1969, с. 169-170.]

В арабском географическом труде «Худуд ал-алам», написанном в 982-983 гг., указывается, что севернее тюрков тогуз-огузов и карлуков, на границе с необитаемыми странами севера, находилась область кыргызов. Помимо основного населения, на востоке их страны обитал народ «кури», а на западе - «кесим», т. е. киштымы. Кесим (кестим) - это «название другого народа, также из хырхызов, (они) поселяются на склонах гор, в шатрах, добывают меха, мускус, рог хуту и другое. Это один из хырхызских народов, их речь ближе к халлухской, а по одежде они напоминают кимаков». [Материалы, 2002, с. 48.] Вполне возможно, что в X в. н.э. зависимые племена киштымов, представлявшие ранее население завоеванных территорий, объединяются в общую социальную структуру Кыргызского государства, составляя трудовую часть периферийного общества.

В целом институт киштымства как данничество представляет особую форму социально-этнической эксплуатации, первоначально выросшую на базе подчинения завоеванных племен и народов. Он возник в недрах кыргызской государственности и соотносится с раннефеодальным способом эксплуатации.

Согласно фактам из приведенных письменных источников, напрашивается мысль о том, что имя «киштым» (кештем) первоначально было связано с этнонимом одного из завоеванных кыргызами народов. Такие примеры в истории встречаются неоднократно. Например, монголы словом «хитад» обозначали не только китайцев, но и рабов.

Можно предположить (исходя из фонетического звучания «кештем» кистим» - «искитим»), что обозначение института киштымства возникло от названия покоренных скифских племен, ибо в тюркском языке скифы обозначаются термином «искит» (от первоначального «сакаит»). Косвенным предположением может служить обозначение знати в хакасском языке - «искеттіглер» - букв, имеющие искетов. Бесславных людей именовали «искеді чох» - т. е. без искета. Вполне возможно, что в данном случае под словом «искет» мы встречаем первоначальную форму «искетем - кестем». Подтверждением наших рассуждений может служить хакасский термин «хырғыннығ» - крупный бай (букв, имеющий хыргын), где слово «хыр-гын» восходит к древнетюркскому «кыркын» - невольница, наложница. Последнее выражение носило первоначальный смысл «имеющий невольниц», что соотносится со словом «искеттіглер». В таком случае указанная социально-этническая форма эксплуатации могла зародиться в те далекие времена, когда предки кыргызов (гяньгунь) продвинулись вместе с гуннами в Южную Сибирь и покорили скифские племена.

В Кыргызском государстве налоги и дань взимались натурой. «Ясачные вносят подати соболями и белкою», - сообщали китайские источники. В памятниках рунической письменности встречается слово «йака» -плата, вознаграждение. Необходимо отметить, что хакасы для обозначения дани, связок меховых шкурок, идущих на уплату ясака и натуральной подати, применяли термин «чага» (древнетюркское начальное «й» в результате развития хакасского языка перешло в звук «ч»). На наш взгляд, указанное понятие сохранилось со времен Кыргызского государства.

У кыргызов существовало обычное право - «тӧре», которое служило основой государственных законов. Степной закон «тӧре» служил путеводной звездой, указывающей основное направление, по которому следовало двигаться кочевому обществу и государству. Он определял взаимоотношения знати и народа. В одной из посмертных эпитафий кыргызского бега ярко звучало назидание: «Простой народ, будь усерден! Не нарушай установлений эля!».

Каждый новый хан обязан был начинать свое правление признанием закона «тӧре». Такая же установка существовала позже и в Хонгорае. Согласно данным хакасской этнографии, башлыки в степных думах Хакасии при вступлении в должность клялись: «Ыра пазы тӧре ползын, тӧріткен тӧліне читсін!» - Пусть будет степной закон правилом поведения, пусть он достигнет следующих поколений! При сложении своих полномочий уходящие со своих постов беги произносили: «Торе пазы пик ползын! Торге толдыра ис ползын!» - Пусть высший закон будет крепким! Пусть на почетном месте (правителя) будет полная казна! Всю силу своей власти башлыки прилагали к защите и поддержанию тех начал, на которых держался степной быт. [Бутанаев, 2004, с. 13.] Необходимо добавить, что в хакасском языке термин «тӧре» обозначает также царскую корону, которая представляет символ власти правителя и закон государства. Возможно, что слово «тӧре» происходит от общетюркского глагола «тӧрі-» - рождаться, творить. В таком случае первоначально оно означало прирожденный закон, прирожденное правило поведения, т. е. божественное установление.

Обычное право кыргызов предписывало кровную месть за погибшего родича. В языке хакасов до сих пор сохранилась фраза, имеющая скрытый смысл: «Подушка бывает, чтобы положить под голову, постель бывает, чтобы постелить под человека», то есть отомщенный на том свете получит в качестве «постели» кровного врага. Данный обычай возник во времена патриархально-родовых отношений и был характерен для многих кочевых обществ Центральной Азии. Например, в «Сокровенном сказании монголов» 1240 г. говорится: «Погибну, взяв под голову подушку (т. е. труп убитого)». [Шаракшинова, 1981, с. 4.]

В Кыргызском государстве имелись зачатки уголовного законодательства. Согласно фольклорным данным, в кыргызские времена предки хакасов имели сложившееся судопроизводство. Верховный суд осуществлял главный судья, носивший титул «албот». Это название происходит от древнетюркского термина «алпагут», которое обозначало - герой, богатырь и является однокоренным со словом «алып» - богатырь.

Для профилактики правонарушений во времена дренетюркских государств ханы держали штат специальных доносчиков, именуемых «сӱмзӱк». Они получали награды за сообщения о готовящихся злодеяниях. Например, по доносу фискала - «сӱмзӱка» за свободолюбивую песню о родине сына кыргызского князя Апрая монгольский хан привлек к суду.

Китайские летописи свидетельствовали: «Законы их очень строги. Произведший замешательство пред сражением, не выполнивший посольской должности, подавший неразумный совет государю, так и за воровство. приговаривают к отсечению головы. Ежеливор имеет отца, то голову его вешают отцу на шею, и он до смерти обязан носить ее». [Бичурин, 1950, с. 353.] Как видим, серьезные проступки карались смертной казнью. Судебные решения принимались на  основе традиционного права.

Кыргызское государство представляло собой раннефеодальное политическое образование, которое отличалось клановым характером органов управления, неразвитой системой налогообложения, зачатками судебного аппарата и господством традиционного права. Вплоть до монгольских завоеваний XIII в. Кыргызское государство сохраняло свой суверенитет и обменивалось посольствами с государствами Азии, включая Китай. Управление государственными структурами осуществлялось на основе установленных законов «тӧре», поддерживаемых правителями. В этот период закладываются основы административного устройства Кыргызского государства, которое сохранялось и в последующие времена.

 

Источник: Очерки истории Хакасии ( с древнейших времен до современности) / гл.ред. В.Я. Бутанаев; научн.ред. В.И. Молодин.  Абакан. Издательство Хакасского государственного университета им. Н.Ф. Катанова, 2008. - 672 с. Илл.Источник материалы из сайта AskizOn.ru - сайт о Хакасии...:Источник материалы из сайта AskizOn.ru - сайт о Хакасии...:Источник материалы из сайта AskizOn.ru - сайт о Хакасии...:

Опубликовано в История Хакасии

 

Одной из важных задач историко-археологического изучения енисейских кыргызов является характеристика их хозяйства и быта, определение хозяйственно-культурного типа. Во второй половине XIX - начале XX веков, когда идентификация средневековых памятников с кыргызской культурой была недостаточно обоснованной и вызывала сомнения, основой для оценки их хозяйственной деятельности были сведения письменных источников и этнографические наблюдения. При всей фрагментарности этих данных, они весьма показательны для формирования определенной научной традиции.

В досоветской историографии устоялось мнение о кочевом скотоводческом хозяйстве и подвижном образе жизни кыргызов, которое в известной степени игнорировало весьма противоречивые сведения письменных источников о наличии у кыргызов наряду со скотоводством и зачатков земледелия. [Радлов, 1896, с. 58; Клеменц, 1886, с. 64.)

Выделение кыргызских памятников из общего массива археологических материалов Минусинской котловины, осуществленное в 20-е годы

С. А. Теплоуховым, открыло возможность для привлечения при анализе культурно-хозяйственного типа кыргызов данных археологии. [Тепло-ухов, 1929, с. 55.]

Впервые опыт решения вопроса о культурно-хозяйственном типе кыргызов на базе письменных и археологических источников предпринят в 1930-1940-е годы в работах С. В. Киселева, JI. А. Евтюховой, В. П. Левашовой. Археолог С. В. Киселев полагал, что «быт населения в кыргызскую эпоху был своеобразен. В нем очень сильны были черты кочевничества». [Киселев, 1951, с. 568.]

Таким образом, к середине 1950-х годов в отечественной историографии сложилась определенная научная традиция - оценивать средневековую кыргызскую культуру как принадлежавшую скотоводам-кочевникам. При этом определенное внимание уделялось анализу других видов хозяйственной деятельности, практикуемых в землях кыргызского государства: различных форм земледелия, ремесел, охоты и рыболовства.

Однако во второй половине XX в., наряду с общепринятым мнением, возникло предположение об оседло-земледельческом характере кыргызской культуры. Наиболее подробно эта точка зрения отражена в работах JI. Р. Кызласова. По мнению Л. Р. Кызласова, у кыргызов «земледелие было высокоразвитым, плужным и в значительной мере основанным на искусственном орошении», а «крестьяне, занимавшиеся земледелием, жили деревнями». Что касается скотоводства, то оно «... было пастушеским, с применением стойлового содержания скота», и «... в некоторой степени уже интенсивным». Имелись, правда, еще и «полукочевые хозяйства рядовых крестьян». Автор предполагает даже, что на Среднем

Енисее «существовало товарное производство хлеба на продажу, что являлось монополией государства», поскольку «существовало государственное и частное землепользование». [Кызласов, 1984, с. 105, 124.] С аргументированной критикой точки зрения J1. Р. Кызласова выступил археолог Ю. С. Худяков, работами которого в целом решился вопрос о характере хозяйства кыргызов как номадном способе производства. [Худяков, 1982, с. 210-214.]

Разнообразные письменные источники освещают различные стороны хозяйственных занятий кыргызов. В танских летописях сообщается, что основу их хозяйства составляло скотоводство, лошади их «плотны и рослы. Лучшими считаются, которые сильно дерутся. Есть верблюды и коровы, но более коров и овец». Стада у кыргызов состояли из следующих видов скота: «верблюды, быки, бараны, причем особенно много быков. У богатых семей имеется по две-три тысячи голов». [Юонер, 1961, с. 59.] В рунических текстах-эпитафиях, принадлежащих кыргызам, говорится о наличии у них большого количества скота. Например: табуны из «шести тысяч моих лошадей», «отмеченный клеймом (тамгой) скот был без числа» и г.д. Эти сведения подтверждаются мусульманскими авторами: «(Основными статьями) их благосостояния являются хырхызские повозки, овцы, коровы и лошади. Они кочуют (в поисках) воды, сухой травы, (благоприятной) погоды и зеленых лугов». [Материалы, 1973, с. 41.] О кыргызских лошадях различных пород довольно подробно говорят летописцы империи Тан. Хроники высоко оценивают боевые качества, чистопородность кыргызских лошадей, характеризуя их «прекрасными скакунами, достойными породы Лун-ю». [Супруненко, 1963, с.70-71.] «Их лошади чрезвычайно крепки и крупны; тех, которые могут сражаться, называют головными лошадьми». [Юонер, 1961, с. 56-57.] Необходимо отметить, что вплоть до этнографической современности в Хакасии лучшие кони, преподносимые вместе с калымом на свадебных обрядах, назывались «башат» - т. е. головной конь. Этот обычай возник еще во времена Кыргызского государства, когда при «браках калым платится лошадьми и овцами. Богатые дают по сто и по тысяче голов». [Бичурин, 1950, с. 353.]

Верблюдов (по-хакасски «тибе») кыргызы использовали не только как транспортное средство во время перекочевок и для торговых караванов, но и как тягловое животное. На знаменитой Сулекской писанице VIII - IX вв. (по-хакасски «Пічіктіг хайа») имеется изображение верблюдов, один из которых запряжен в двухколесную повозку, а другой привязан сзади.

Скот являлся основой богатства и служил своего рода эквивалентом Денег. В хакасском языке для обозначения животных применяется термин «мал». В древнетюркском языке слово «мал» употреблялось как для определения крупного скота, так и для названия имущества, нажитого состояния, товара. Надо сказать, что слово «товар» у тюрков первоначально означало «скот», ибо последний служил в качестве торговой ценности и в дальнейшем приобрел значение предмета купли и продажи. До сих пор во многих тюркских языках термин «тувар» означает скот или стадо. В хакасском языке слово, исторически связанное с понятием «товар», звучит как «туур» и означает «молодой скот».

О большом значении скотоводства у кыргызов свидетельствуют скульптурные изображения домашних животных, сохранившиеся в качестве археологических памятников. В различных местах хакасских степей находятся: каменные бараны - «хуча тас», козлы - «хосхар тас», быки пуга тас», кони - «ат обаа», собаки - «адай обаа». Они не представляли собой изображения тотемных животных, а являлись скульптурными покровителями счастья древних скотоводов и должны были способствовать увеличению поголовья стад. Им ежегодно совершали жертвоприношения.

Письменные источники содержат разноречивые сведения о некоторых формах земледелия и посевных культурах. «Сеют просо, ячмень, пшеницу и гималайский ячмень. Муку мелют ручными мельницами; хлеб сеют в третьей, а убирают в девятой луне (т. е. в апреле-мае и сентябре-октябре). Вино квасят из каши. Нет ни плодов древесных, ни овоща огородного». [Бичурин, 1950, с. 351.] «Отсутствуют пять хлебов (т. е. рис, просо, ячмень, пшеница, бобы - основные культуры китайского земледелия), имеются только ячмень, пшеница, темное просо и конопляное семя». [Кюнер, 1961, с. 58.] Арабский автор XIII в. Закарийа Ал-Казвини, используя более ранние источники, сообщал: «Пища хирхизов - просо, рис, мясо коров, овец и прочих животных, кроме верблюдов». [Демидчик, 1977, с. 110.] В разных источниках говорится о просе (по-хакасски «таран»), которое действительно выращивалось в Хакасии вплоть до XX вВ долине Июсов старинные нивы до сих пор носят название «хыргыс тар-лаглары» - кыргызские пашни. Каменные жернова для помола зерна, которые встречаются в большом количестве на песчаных дюнах долины Абакана, называются также кыргызскими (хыргыс теербені). Хакасские легенды и предания отмечают наличие земледелия у средневековых жителей долины Среднего Енисея.

Исследование искусственного орошения кыргызов привело В. Н. Федорова к выводу, что земледелие в экономике средневекового населения Минусинской котловины никогда не играло «такой большой роли, как скотоводство или охотничий промысел», а оросительные каналы использовались для увлажнения пастбищ и водопоев. [Федоров, 1952, с. 142.]

По всей видимости, кыргызы частично занимались рыболовством. В «Описании всего мира эры правления Тайпин синго (976-984 гг.)» говорится: «Из рыб имеются мйе [вероятно «мыра» - язь. В. Б.], длиною в семь-восемь чи; рыба мохэнь, (у которой) рот находится внизу челюсти и без костей [т. е. стерлядь - В. Б.]». [Материалы, 2003, с. 36.] Действительно, стерлядь водится в Енисее ниже Большого порога в Саянах, т. е. начиная со среднего течения, где проживали кыргызы.

Фольклорные данные хакасов утверждали, что их предки не ели рыбу и называли ее «суг хурты» - водяной червь. Согласно преданиям, кыргызы настолько брезговали рыбой, что вынуждены были провести каналы (по-хакасски «хыргыс аргылары» - кыргызские арыки) для питьевой воды. Эти сведения резко отличают людей степной культуры от таежных жителей, где рыба является неотъемлемой частью пищевого рациона.

Важную роль в хозяйственной жизни кыргызов-кочевников играла облавная охота на крупных копытных: маралов, лосей, косуль и др. Об этом есть упоминания в письменных источниках, дополняемые изображениями на петроглифах. Загонная охота велась верхом, с использованием собак, лука и стрел. Среди кыргызских бегов была распространена соколиная охота. Охотничьи соколы высоко ценились и посылались в качестве даров соседним правителям. Например, в 843 г. кыргызский каган отправил китайскому императору десять пар соколов.

Таежные племена занимались пушной охотой, платили дань кыргызам «соболями и белкою». Пушнина служила важным предметом экспорта, наряду с мускусом и лошадьми.

В Кыргызском государстве добывались разнообразные ископаемые руды, широко развивалось металлургическое производство. В горах Сая-но-Алтая находились богатые «серебряные и золотые рудники, и самые лучшие из них те, что в границах хырхызов». [Материалы, 2002, с. 31.] В китайских хрониках сообщалось: «Их земля производит золото, железо и олово». Далее пояснялось, что государство Хягас «имеет железо небесного дождя [т. е. метеоритное - В. Б.], его собирают, чтобы делать ножи и мечи, (оно) отличается от обычного железа». Оно «очень крепко и остро, работа также отменна и искусна». Известный китайский географ Тайского времени Цзя Дань (730-805 гг.) отмечал: «Обычно производят хорошее железо, называют его цзяша». [Кюнер, 1961, с. 59.] Кыргызское название «цзяша», переданное в китайской форме, по всей видимости, сохранилось в хакасском языке и связано со словами «кеш» или «тис» елезная руда. [БХРИЭС, с. 144.] Кыргызы получали из железной руды металл в плавильных печах (по-хакасски «хура»), обнаруженных археологами во множестве по берегам Енисея. До сих пор места с выходами шлаков (тимір арығы) около древних плавильных печей называются «хыргыс узанган чир» - мастерские кыргызов.

Принадлежность кыргызов к культурно-хозяйственному типу кочевых скотоводов подтверждается обликом их материальной культуры, аналогичной культурам других кочевников Центральной Азии, в частности, древних тюрок. Вполне возможно, что в эпоху «великодержавия» кыргызские каганы, аналогично правителям других кочевых государств, предпринимали попытки градостроительства, о чем свидетельствуют как письменные источники, так и раскопки глинобитного «замка» в Уйбат-ской степи. [Кызласов, Кызласов, 1977, с. 213-214.] Мусульманские авторы сообщают о городе, под названием «Кемиджкет», т. е. город на Енисее где жил кыргызский каган. [Материалы, 2002, с. 48.] Подобный факт подтверждает и Синь Таншу: «Ажо имеет пребывание у Черных гор. Стойбище его обнесено надолбами. Дом состоит из палатки, обтянутой войлоками, и называется Мидичжы» [Бичурин, 1950, с. 352.] В материалах Н. В. Кюнера уточняется: «В ставке Ажэ, установив деревья, сделали ограду, поставили большую войлочную палатку, назвали ее Цзао-дычжи» [Кюнер, 1961, с.58.] Вероятно название города или ставки «Кемиджкет», «Цзаодычжи» и «Мидичжы» являлись фонетическими разновидностями одного и того же слова. Описание ставки кыргызского кагана заставляет сомневаться, можно ли именовать ее городом. Скорее всего, речь идет о зимней укрепленной резиденции. По всей видимости, резиденция кагана Кемиджкет находилась в долине Енисея среди Оглахтинских гор, где сохранилось большое крепостное сооружение. В летних ставках (по-хакасски «ӧргее») ханы проживали в шатрах, называемых в сказаниях «орда». Порядок расположения ставки напоминал монгольскую орду, где впереди всегда находился белый шатер правителя огромных размеров. Что касается остальных кыргызов, то у них «нет, конечно, совсем ни деревень, ни городов, и все (они) селятся в шатрах...». [Материалы, 2002, с. 48.]

Исследование нагорных крепостей и фортификационных сооружений кыргызского времени свидетельствует об отсутствии на их площади мощного культурного слоя и остатков каких-либо строений. Это позволяет считать их временными убежищами, куда стекалось окрестное кочевое население со своим скотом в случае военной опасности.

Основным видом поселений были кочевые «аалы», скотоводы которых обитали в войлочных юртах каркасного типа. Енисейские рунические тексты свидетельствуют, что кыргызы жили в юртах и шатрах. [Малое, 1952, с. 14, 83.] Для отопления жилищ, возможно, использовали уголь. Арабский автор Закарийа Ал-Казвини сообщал: «У хирхизов есть камень, который зажигают ночью. И он служит им вместо светильника». [Демидчик, 1977, с. 110.] В недрах Хакасии имеются залежи каменного угля. Одно из древнейших месторождений находится в районе горы Ызых. Здесь на откосах со стороны реки Абакан имеются выходы угольных пластов, использовавшиеся хакасами с древнейших времен.

Вся еда, яства и питьё состояли из мясомолочных продуктов. Из коровьего молока квасили айран, а из кобыльего - кумыс. «Питаются мясом и кобыльим молоком», - отмечали китайские источники. [Бичурин, 1950, с. 353.]

Хмельные напитки, приготовленные из айрана и кумыса, имели возвышенное название «араджан» (арачаң) и восходят к санскритскому «арашан» - целебный напиток. Соблюдался обычай распития вина по кругу, когда хозяин дома первым отпивал содержимое, показывая всем чистоту своих помыслов. Поэтому пирующие богатыри, получая бокал, говорили: «Пища имеет хозяина, а голова имеет мозги», т. е. сначала должен пригубить вино хозяин. Обязательно после первого бокала участникам застолья необходимо было повторить выпивку. По этому поводу существовала поговорка: «Один сапог не надевают (или - на одной ноге не ходят), один бокал не поднимают». Подобный обычай существовал и у монголов времен Чингис-хана. Например, когда Г. Рубрук во время своей поездки в 1253 г. преподнес монголам бутылку вина, то они, выпив, «попросили другую, говоря, что человек не входит в дом на одной ноге». [Рубрук, 1957, с. 103.]

Одежда кыргызов была «сходна с туцзюеской». «Для одежды берут парчу или шерстяную материю смешанного цвета, к поясу привешивают нож и брусок. ... Женщины одеваются в шерстяные ткани, а богатые надевают еще шелк и парчу. Ибо (в этой стране) легко получить аньсий-ские, бэйшиские и дашиские товары». [Кюнер, 1961, с. 58.] Меха собольи и рысьи составляли богатое одеяние. «Ажо носит соболью шапку, а летом шляпу с золотым ободочком, с коническим верхом и загнутым низом. Прочие носят белые валяные шляпы». [Бичурин, 1950, с. 352.] Кыргызские ханы носили на своих головных уборах султанчики. Султанчик шапки из пучка птичьих перьев носит хакасское название «чалаа». Наличие на головном уборе султанчика выделяло не только ханов, но и шаманов среди простых людей, ибо он служил отличительным знаком привилегированных лиц. В связи с этим термином «чалаа» именовались ханы и правители. Люди низшего сословия «одеваются в овчинное платье и ходят без шляп».

Согласно хакасскому фольклору, нательная одежда кыргызов состояла из рубахи или платья, сшитых из шелковых тканей красных, синих и чёрных цветов. Шелковая рубаха с вышитыми мелкими узорами надевалась подниз, а одежда с крупными вышивками надевалась поверх. Полики, ластовицы, обшлага и кайма вдоль подола у женского платья, в отличие от мужской рубахи, делались из материи другого цвета. Платья застегивались на груди у ворота перламутровыми пуговицами золотистого цвета.

Мужские брюки обязательно делались с прорезными карманами по бокам. Поверх карманов нашивались шёлковые или парчовые лампасы, алеющие из-под подола рубахи в виде раздвоенной вилки. Халаты или кафтаны шились из черного бархата и подпоясывались кушаком из черного шелка. Одежда была длиннополой, с длинными рукавами. При борьбе и в боях рукава заворачивались, а длинный подол подтыкался за пояс.

В героических сказаниях имеются важные сведения об одеянии эпических богатырей, проливающие свет на традиции костюма, сохранившиеся у хакасов вплоть до этнографической современности. Учитывая древность кыргызской ветви Великого шелкового пути, снабжавшей жителей долины Среднего Енисея китайскими и персидскими шелковыми товарами, можно предположить восточное происхождение характерных деталей хакасского наряда.

Согласно данным героического эпоса, женский головной убор свахи тюльгу порик», нагрудник «пого» и девичья шапочка «сахпа» представляли чуть ли не повседневное одеяние, тогда как в жизни современных хакасов они служат обрядовым нарядом, надевающимся только на свадьбу. По всей видимости, хакасский национальный костюм сформировался в кыргызскую эпоху. Он не находит своих прямых аналогий с комплексом одежды соседних этносов Южной Сибири и отличается национальным своеобразием.

По мнению К. Ураи-Кехальми, кочевая государственность возникает в пограничных районах степи и тайги, объединяя типы кочевых скотоводов, совмешая подсобное земледелие и тяжелую охоту в единый экономический организм. Характерной чертой таких районов первичного зарождения кочевых государств являются «небольшие укрепления», лишенные культурного слоя, которые «служили только складами и местами обороны во время военных столкновений». [Ураи-Кехальми, 1985, с. 129.] Подобная ситуация характерна для кыргызов в эпоху «чаа-тас»: зарождение государственности, распространение крепостей-убежищ, господство скотоводства, подсобная роль земледелия. В эпоху «великодержавия» положение, по всей видимости, изменилось. Кыргызские каганы по образу других кочевых владык, вероятно, пытались расширить земледелие для увеличения налоговых поступлений, ввозили из других стран земледельческие орудия. Однако эти попытки не увенчались успехом. В дальнейшем кыргызы сохраняли свой хозяйственно-культурный тип кочевых скотоводов вплоть до XVIII века.

 

Источник: Очерки истории Хакасии ( с древнейших времен до современности) / гл.ред. В.Я. Бутанаев; научн.ред. В.И. Молодин.  Абакан. Издательство Хакасского государственного университета им. Н.Ф. Катанова, 2008. - 672 с. Илл.Источник материалы из сайта AskizOn.ru - сайт о Хакасии...:Источник материалы из сайта AskizOn.ru - сайт о Хакасии...:

Опубликовано в История Хакасии

 

Археологические памятники кыргызской культуры VI—XIII вв. н.э. широко распространены по всей Минусинской котловине от подножий Саян до верховьев Чулыма. В ІХ-Х вв. они известны на территории Тувы. К ним относятся: курганы «чаа-тас»; каменные могильники с характерным для кыргызов погребальным обрядом кремации; временные зимние и летние поселения; горные крепостные сооружения; рунические письмена; петроглифы с тамгами; клады.

Впервые вопрос о происхождении кыргызской археологической культуры был рассмотрен С. А. Теплоуховым при классификации минусинских древностей. Выделив в особую VI группу памятников «могильники, известные под названием «чаа-тас», он отметил, что последние «тесно примыкают» к «своеобразным могилам с бюстовыми масками», отнесенным к III—IV вв. н.э. [Теплоухов, 1929, с. 51-54.] По современной терминологии сказанное выше означает, что автор усматривал хронологическую и генетическую преемственность между памятниками тепсейского этапа таштыкской культуры III—IV вв. н.э. и объектами кыргызской культуры эпохи чаа-тас ѴІ-Х вв. н.э. Археолог С. А. Теплоухов отметил сходство между каменными стелами чаа-тасов и столбовыми плитами татарских курганов, аналогии между таштыкской и кыргызской керамикой, наличие одинаковых бронзовых двуголовых пластинок-амулетов в погребениях обеих культур.

В дальнейшем эта проблема специально изучалась С. В. Киселевым. Автор, вслед за С. А. Теплоуховым, отмечает «сильнейшую связь» кыргызской культуры с древней местной культурой, в частности, сходство конструкций татарских курганов и чаа-тасов, наличие входа у оград татарских, таштыкских и кыргызских памятников. С точки зрения С. В. Киселева, «поразительные совпадения» наблюдаются во внутреннем устройстве таштыкских склепов и чаа-тасов, в частности, наличие вертикального частокола из бревен и жердей по периметру могильной ямы, подпорного столба в центре могилы. Особенно близки чаа-тасам, по С. В. Киселеву, «позднейшие таштыкские погребения» под квадратными каменными выкладками, с квадратной ямой и срубом, содержащие по 1-2 сожжения, сосуды и кости овец и коров. Среди предметов сопроводительного инвентаря обеих культур отмечены аналогии парным головкам животных, обычно, лошадей, фигурок баранов, обложенных золотом, керамикой. По мнению автора, керамика кыргызского поселения у д. Малые Копёны и погребений у с. Тесь «целиком совпадает» с позднетагарской и таштыкской. Орнамент ювелирных изделий из копенского чаа-таса, согласно С. В. Киселеву, находится «в близком родстве» с тагаро-таштыкским искусством. [Киселев, 1951, с. 409-413.] Тесную «генетическую связь» между таштыкской и кыргызской культурами подтверждают, по данным автора, «наблюдения над таштыкскими портретными масками, которые фиксируют сложение нового физиономического типа населения», характерного для кыргызов. Переход от позднеташтыкских погребений к чаа-тасам, по С. В. Киселеву, совершился до V в. н.э.

Во второй половине 70-х годов Л. Р. Кызласов предложил выделить из состава кыргызских древностей три самостоятельные культуры, следующие одна за другой: чаа-тас - Ѵ-ІХ вв.. тюхтятская - ІХ-середина X в.. аскизская - Х-ХІѴ вв. Эти предложения были активно поддержаны И. Л. Кызласовым, предложившим именовать памятники Х-ХИ вв. Малиновским», a ХІІІ-ХІѴ - «Каменским» этапами аскизской культуры». [Кызласов, 1977, с. 122.] В дальнейшем Л. Р. и И. Л. Кызласовыми было продолжено дробление кыргызских древностей на отдельные хронологические отрезки. Ряд исследователей, восприняв первоначальную схему деления Л. Р. Кызласовым кыргызских древностей, предлагали свои варианты этого членения. [Сунчугашев, 1979, с. 100, 115.] Г. В. Длужневская предположила, что кыргызская культура в Туве в X веке «трансформируется в аскизскую». [Длужневская. 1979, с. 49.] Позднее она выделила несколько локальных вариантов в кыргызской культуре Тувы, предложив каждому из них свой период существования. Согласно ее точке зрения, бронзовая торевтика с «тюхтятской орнаментацией» и железная «аскизского облика» в Х-ХІ вв. в Туве сосуществуют, относясь к различным племенным группам кыргызов, причем «тюхтятский орнамент» был воспринят населением Саяно-Алтая от ки-даней. [Длужневская, 1985, с. 12-16.]

Вопросы периодизации рассматривались Ю. С. Худяковым на материалах кыргызских погребальных памятников Минусинской котловины. [Худяков, 1980, с. 198-204.] Для уточнения вопросов хронологии, периодизации, культурной принадлежности, культурно-хозяйственного типа кыргызов был взят в качестве объекта исследования локальный район - долина реки Табат, расположенная на юге Минусинской котловины, где кыргызские памятники находятся в непосредственной пространственной связи друг с другом, что повышает их информативность. [Худяков, 1982, с. 4.] Проведенный анализ продемонстрировал неоп-равданность членения кыргызских древностей на обособленные культуры, показал преждевременность «уточненной хронологии» с точностью до нескольких десятилетий. Абсолютная датировка многих комплексов кыргызской культуры основана на аналогиях и привязке к известным историческим событиям.

Анализ изменений в кыргызской культуре в настоящей работе охватывает периоды раннего и развитого Средневековья - с VI по XIV век н.э. В течение рассматриваемого временного интервала кыргызская культура неоднократно меняла свой облик под воздействием внутренних и внешних причин. Каждое изменение соответствует определенному хронологическому характерному типу памятников, либо наиболее значимому историческому событию, отразившемуся на облике материальной культуры кыргызов.

В эпоху чаа-тас, получившую наименование по наиболее характерному типу погребальных памятников, охватывающую ѴІ-ІХ вв. н.э., кыргызская культура характеризуется значительным разнообразием культурообразующих элементов. Наиболее известными памятниками этого времени, обратившими на себя внимание ученых еще в XVIII веке, являются курганные комплексы чаа-тас. По подсчетам J1. Р. Кызла-сова, на территории Хакасии их насчитывалось более шестидесяти. [Кызласов, 1980, с. 108-114.] Чаа-тасы представляют собой сложные наземные сооружения в виде квадратной, прямоугольной, многогранной или округлой ограды из горизонтально уложенных плит. По сторонам, на небольшом расстоянии от внешнего края стен ограды установлены вертикальные стелы. В отличие от стел на татарских курганах, они не встроены в ограду и поэтому от времени покосились в разные стороны, придавая кыргызским кладбищам совершенно своеобразный, необычный внешний вид, получив у хакасского населения названия «чаа тас» - т. е. камень войны или военный камень. Согласно хакасским легендам, во времена монгольских войн богатыри Хонгорая бросали в неприятельские полки каменные глыбы, которые поражали врага, втыкаясь в землю в виде высоких столбов.

У наиболее крупных курганов парные стелы вынесены за линию ограды, образуя «вход». Размеры курганов сильно варьируют: диаметр развала насыпи колеблется от 5 до 40 м, высота насыпей - от 0,3 до 1,3 м. Насыпь образована частичным развалом стен внутрь и вне ограды. Внутри ограды каменными плитами перекрывались могильные ямы округлой, квадратной и прямоугольной форм. В каждом кургане имелась одна, реже - две могильные ямы. Стены ям обставлены деревянными кольями, перекрыты накатом из жердей, который подпирал опорный столб в центре могилы. На дне могилы помещались 1-3 скопления сожженных костей умерших, кости овец, преимущественно задние части туш, сосуды с жидкой пищей. Прах погребенных помещался в могилу в какой-либо емкости: сосуде-урне, берестяном коробе, мешочке из ткани или кожи. Обычай кремации покойников у кыргы-зов зафиксировали китайские летописи. «При похоронах не царапают лиц, только обвертывают покойника в три раза и плачут; а потом сжигают его, собранные же кости через год погребают. После сего в известное время производят плач», - сообщалось в Таншу. [Бичурин, 1950, с. 353.] Этот обычай был связан с верой в очистительную силу огня.

В некоторых курганах на периферии могильной ямы и под насыпью устраивались тайники с наиболее ценными вещами, дорогой посудой, сбруей, украшениями, оружием. Нередко металлические предметы: удила, украшения, наконечники мотыг, сошники, серпы и др. - встречаются прямо в насыпи. Если в землеройных орудиях можно видеть средство грабежа, а в отдельных дорогих предметах - результат награбленного в могилах, то такие веши, как удила, серпы, наконечники стрел, пряслица, вполне могли специально помещаться в насыпь строителями чаа-тасов.

Чаа-тасы, несмотря на бедность находок некоторых из них и существенные различия в конструкции и размерах, принято относить к сооружениям для аристократии или родовой знати, высшему социальному слою кыргызского общества. [Евтюхова, 1948, с. 14.)В составе единовременных кладбищ курганы чаа-тас, как правило, немногочисленны и  уступают различным рядовым погребениям.

Рядовые погребения по обряду трупосожжения встречаются под насыпями небольших, округлой формы каменных курганчиков, диаметром 1-6 м, высотой - 0,1-0,5 м, под полами насыпей курганов чаа-тас и в фунтовых ямках. Они содержат по 1-2 скопления сожженных костей умерших в могилах, стены которых изредка укреплены кольями, реже аменными плитами. Прах пофебенных помещался в керамические сосуды-урны, берестяные короба, деревянные ящики, каменные ящики, в мешочки из ткани. Сопроводительный инвентарь, мясо овец и сосуды в большинстве случаев отсутствуют.

В зависимости от возраста, по-разному хоронили кыргызы детей и подростков, но всех - по обряду ингумации. Они пофебены под насыпями небольших курганчиков, до 1,5 м в диаметре и 0,2 м высоты, под полами насыпей курганов чаа-тас, в фунтовых могилах. Пофебенные костяки лежат в могильных ямах, перекрытых плитами. Малыши до трех лет захоронены без сопровождения, либо с 1-2 сосудами; дети и подростки 3-15 лет погребены с 2 сосудами и мясом овцы (найдены лопатка, крестец и берцовые кости). Если возрастная дифференциация пофебального обряда кыргызов устанавливается достаточно определенно, то различия в захоронении мужчин и женщин не совсем улавливаются. Судя по сопроводительной мясной пище, женщинам клали левые, а мужчинам правые части туши овцы. Иногда на площади кыргызских кладбищ встречаются курганы без пофебений или пологие насыпи со стелами, в могильных ямках которых обнаружены черепа лошадей. Предположительно они могут быть отнесены к символическим захоронениям - кенотафам, хозяева которых погибли на войне.

Другой вид памятников эпохи чаа-тас - поселения - изучены недостаточно полно. Большинство из известных к настоящему времени поселений представляет собой развеянные дюнные стоянки - временные летние и зимние поселения скотоводов. На поверхности жилой территории встречаются обломки кыргызской гончарной и лепной керамики, железные предметы вооружения, сбруи, инструменты, украшения. На некоторых памятниках встречены следы железоделательного производства: горны, печи, железоплавильни, шлаки. [Евтюхова, 1948, с. 75-79.] Известно одно поселение с культурным слоем мощностью до 0,3 м. Находки на Малокопенском поселении представлены, преимущественно, фрагментами керамики, обломками костей овец, лошадей, коров. Есть основания предполагать наличие следов жилищ округлой формы типа юрт. [Кызласов, 1981, с. 50-51.]

Наиболее характерная для эпохи чаа-тас гончарная керамика, встречающаяся почти в каждом могильнике, вошла в литературу под названием «кыргызские вазы». В настоящее время в музеях насчитывается около 100 целых ваз, из них 25 хранится в Минусинском краеведческом музее им. Н. М. Мартьянова. Кыргызские вазы вероятно относились к предметам роскоши, ибо являются непременной принадлежностью богатых погребений. На некоторых из них ставились тамги - юридические знаки собственности.

Как удалось установить JI. А. Евтюховой, эти сосуды формовались из спирально скручивающейся ленты с последующей доработкой, прикреплением дна и горловины. Вазы различаются по форме. Большинство из них представляет собой плоскодонные, с яйцевидным туловом и узкой невысокой горловиной и отогнутым венчиком сосуды. Встречаются бутыли с яйцевидным туловом и очень узким горлышком и шаровидные сосуды. Кыргызские вазы орнаментировались по верхней части тулова цилиндрическим штампом, с помощью которого наносились пояски елочного орнамента. Предназначались они, вероятно, для хранения вина, которое, согласно китайской летописи, кыргызы «квасили из каши». Гончарная посуда, по всей вероятности, появилась на Среднем Енисее еще на тепсейском этапе таш-тыкской культуры, а в эпоху чаа-тас широко создавалась самими кыргыза-ми, о чем свидетельствует примесь в тесте щебня у многих сосудов, характеризующая домашнее производство. Помимо гончарной, у кыргызов широко использовалась лепная керамика: банки, горшки, бокалы. Нередко встречаются вместительные тарные сосуды-хумы, которые использовались и в качестве погребальных урн. Кыргызская знать пользовалась дорогой металлической посудой, золотыми и серебряными кувшинами и кружками, блюдами. Иногда встречаются привозные лаковые чашечки, известные у хакасов под названием «хыдат чирче» - т. е. китайская чашечка. Они употреблялись в быту населением Хонгорая вплоть до XX в.

Предметы вооружения в кыргызских памятниках эпохи чаа-тас представлены различными видами. В чаа-тасах обнаружены коленчатые однолезвийные кинжалы, железные трехлопастные наконечники стрел ярусного, удлиненно-треугольного, удлиненно-ромбического, удлиненно-шестиугольного и вытянуто-пятиугольного типов, берестяные колчаны. К этому периоду относятся двулезвийные мечи, наконечники копий, боевые топоры, панцирные пластины, обнаруженные на развеянных поселениях. [Евтюхова, 1948, с. 6.]

Сбруя представлена двусоставными удилами, иногда с витыми венья-ми, с кольчатыми или двукольчатыми окончаниями, с эсовидными стержневыми псалиями и стременами с широкой подножкой, округлой или пластинчатой петлей. К сбруе относятся разнообразные уздечные седельные бляшки. Многие из них орнаментированы растительным или зооморфным орнаментом. В состав сбруйных ремней входили подпруж-ные и уздечные пряжки и бубенцы.

Пряжки и накладки являлись необходимыми элементами наборных поясов, которые вошли в обиход у мужчин-воинов. Кыргызы, как женщины, так и мужчины, носили серьги. В качеству-женских украшений носились бусы и браслеты. Сохранившиеся с таштыкских времен бронзовые амулеты с парными головками или схематическими фигурками лошадей носили мужчины.

Деревянные фигурки баранов, обложенные золотой, серебряной и медной фольгой, служили, вероятно, как и в таштыкское время, символом обильных стад, сопровождающих умерших в загробный мир.

В насыпях курганов чаа-тас встречаются землеройные орудия: чугунные сошники, костяные мотыги, железные серпы, железные наконечники заступов.

На развеянных поселениях эпохи чаа-тас попадаются бытовые инструменты: железные черешковые ножи, шилья, булавки, оселки, пряслица из стенок гончарных и лепных сосудов, куранты зернотерок, жернова ручных мельниц.

В инвентарном комплексе эпохи чаа-тас отражены существенные изменения в материальной культуре населения Минусинской котловины в сравнении с таштыкским временем. Наиболее значителен круг заимствований извне в области вооружения, сбруй, сбруйной и поясной фурнитуры, украшений, металлической посуды. Практически все перечисленные инновации привнесены на Средний Енисей из тюркского кочевого мира или из Центральной и Восточной Азии.

В эпоху чаа-тас кыргызы эпизодически осуществляли непосредственные контакты со странами земледельческой цивилизации Восточной и Средней Азии, совершая посольства ко двору империи Тан, пригоняя отменных лошадей для обмена, отправляя торговые караваны в Тибет, Восточный Туркестан и Согдиану. [Бартольд, 1963, с. 489.] Какие-то предметы восточноазиатского производства могли попадать на Средний Енисей вследствие дипломатических даров и торговли, в частности, изделия танских торевтов, лаковая посуда, монеты. Однако эти контакты не могли быть достаточно регулярными из-за дальности расстояния и политической зависимости кыргызов от тюрок и уйгуров.

Погребальные памятники эпохи «великодержавия» очень разнообразны. Большое число кыргызских курганов ІХ-Х вв. изучено в Туве. Наиболее характерным типом могильных сооружений этого времени являются курганы хыргысур, со стеной-крепидой по периметру, каменной насыпью и стелой подле кургана. Под насыпью в неглубоких могильных ямках погребались 1-2, реже 3-^4 скопления сожженых костей умерших, мясо овцы, коровы, лошади, иногда - целая туша, и сосуды с жидкой пищей. Мужские захоронения богаты инвентарем: предметами вооружения, сбруи, поясного набора. На стелах бывают нанесены изображения тамг и тексты эпитафий руническим письмом.

В эпоху великодержавия кыргызы сооружали кольцевые каменные насыпи, в основании которых прослеживается стена-крепида, с захоронениями по обряду сожжения, рассыпанными на горизонте. Такие сооружения известны у хакасов под названием «хыргыс сууктэр» (по-хакасски «хырғыс сӧӧктері» - букв, кыргызские могилы). Подобная конструкция надмогильных сооружений станет наиболее распространенной с начала II тыс. н.э.

Поселения эпохи «великодержавия» в Минусинской котловине представляют летние и зимние стоянки скотоводов-кочевников, лишенные культурного слоя. На поверхности жилой территории встречаются обломки керамики, железные предметы вооружения и сбруи, бронзовые предметы торевтики, монеты, кости домашних животных. На некоторых поселениях зафиксированы следы металлургического производства. К этому периоду, по данным JI. Р. Кызласова, должны относиться остатки глинобитного сооружения на р. Уйбат, определенные как «замок-дворец» кыргызского кагана. Вокруг «замка» отмечены следы поселения. К этому периоду относятся и отдельные фортификационные сооружения. [Кызла-сов, 1981, с. 55.]

В курганах ІХ-Х вв. встречается, хотя и очень редко, гончарная и лепная керамика. Это «кыргызские вазы», лепные горшки и банки. Применялись кыргызами металлические, серебряные и бронзовые кувшины с носиком, кувшинчики на поддонах, кружки, ковши, чарки. Дорогая серебряная посуда попадала к кыргызам в результате грабежа уйгурских городов и торговли с государствами Восточного Туркестана и Средней Азии. Кроме того, кыргызы сами изготовляли серебряные изделия.

Весьма разнообразен по видовому и типологическому составу комплекс кыргызского вооружения в эпоху «великодержавия»: палаши, сабли, копья, боевые топоры, кинжалы, луки, трехлопастные, четырехлопастные, двулопастные, плоские, трехгранно-трехлопастные, четырехгранно-четырехлопастные, трехгранные и четырехгранные наконечники стрел, колчаны, чешуйчатые панцири и кольчуги.

Сбруя включала двусоставные удила с одно- и двукольчатыми окончаниями, эсовидными и изогнутыми псалиями, стремена с округлой или пластинчатой петлей. Седельные и уздечные ремни богато украшались бронзовыми, иногда с позолотой, накладками с разнообразным орнаментом.

Пряжки и накладки входили в состав наборных поясов. Из украшений известны также серьги и бусы. В кыргызских комплексах встречаются железные ножи, напильники, долота, серпы, косы. К этому же времени, вероятнее всего, относятся лемехи и отвалы танских плугов.

Кыргызские каганы, подобно правителям других кочевых держав, пытались путем ввоза танских земледельческих орудий и монет стимулировать местное земледелие и ввести денежное обращение. С помощью чужеземных строителей была предпринята попытка градостроительства. Эти меры, преследовавшие, в основном, фискальные цели, не учитывали реальных возможностей кочевого общества и не привели к изменению культуры. Напротив, в сравнении с эпохой чаа-тас кыргызская культура ІХ-Х веков приобрела гораздо более «общекочевнический характер», утратив былую провинциальную обособленность. Инвентарный комплекс в кыргызской культуре малоспецифичен в сравнении с культурами тюрок, кимаков и других кочевников конца I тыс. н.э. в Саяно-Алтайском историко-культурном регионе.

В последующую эпоху, получившую наименование по основному типу памятников «хыргыс сууктэр» или, как мы кратко называем, «суук-тэр», охватывающую XI—XIII вв. н.э., памятники кыргызской культуры распространены, преимущественно, в Саяно-Алтае. В отличие от предшествующего времени, их немного в Туве, но значительно больше в Минусинской котловине.

Наиболее характерны для данного периода курганы типа «хыргыс-сууктэр», с кольцевой насыпью, в основании которой иногда прослеживается стена-крепида. Очень редко близ насыпи устанавливалась вертикальная стела. Под насыпью на горизонте рассыпаны остатки погребального костра: сожженные кости человека, железные детали сбруи, оружие, украшения. На горизонте встречаются остатки тризны, в основном кости овцы и лошади.

Кыргызские могильники эпохи «сууктэр» представляют собой сравнительно немногочисленные, по 5-10 объектов, кладбища воинов-дружинников, вытянутых в цепочку по гребням и увалам холмов. В некоторых из них присутствуют небольшие поминальные курганчики с округлой насыпью, сопутствующие курганам «сууктэр».

Поселения эпохи «сууктэр» на территории Минусинской котловины представляют преимущественно летние и зимние стоянки кочевых скотоводов без значительного культурного слоя. На поверхности площади поселения встречаются железные предметы вооружения, сбруи, ножи, пряжки, бляшки, накладки, кости домашних животных. Встречаются поселения со следами железоделательного производства.

Каменные личины в долине Среднего Енисея принадлежат к различным историческим эпохам, начиная от Окуневской культуры (II тыс. до н. э.) и кончая Кыргызским временем (ѴІ-ХІІІ вв. н. э.).

Современные хакасы, получившие от своих предков в наследие могильные стелы, называют их «кӧзее» или «обаа». Согласно мифологии, памятники «козее» представляют застывших в камне богатырей Хонгорая, души которых стали или звездами на небе, или горными духами на земле.

К эпохе «сууктэр» принято относить крепости-убежища на вершинах гор, куда население окрестных мест скрывалось в момент военной опасности. Эти памятники, известные у хакасов под названием «свее» («сібее» - букв, крепость), лишены культурного слоя и слабо поддаются датировке. Вблизи некоторых из них обнаружены курганы эпохи «сууктэр». что позволяет предполагать синхронность сооружения обоих видов объектов. Средневековые укрепления Хакасии носят народное название х «хыргыс орамнары» - т. е. кыргызские рвы. В литературе есть упоминания, что «замок» в долине р. Уйбат функционировал и в начале II тыс. н.э. [Кызласов, 1981, с. 206-207.]

В курганах XI—XII вв. н.э. практически отсутствует керамика. Известен лишь один случай обнаружения фрагмента лепного сосуда. По-видимому, деградация керамики, характерная для всех кочевых культур, завершилась в кыргызской культуре в начале II тыс. н.э. Взамен керамической стала шире применяться металлическая, деревянная и кожаная посуда. Известны отдельные находки привозной и награбленной в военных походах серебряной посуды.

Произошли изменения в комплексе вооружения. В ХІ-ХІІ веках кыргызские воины пользовались палашами, саблями, копьями, боевыми топорами, кинжалами, луками, стрелами с трехлопастными, плоскими, трехгранными, четырехгранными, ромбическими, прямоугольными наконечниками, колчанами, чешуйчатыми и пластинчатыми панцирями, шлемами.

В составе сбруи представлены удила со стержневыми, пластинчатыми, кольцевыми псалиями, стремена с пластинчатой петлей без перехвата и прорезным отверстием для путлища в дужке. Существенно преобразилась поясная и сбруйная фурнитура. Изменения связаны с переходом к новой технологии изготовления предметов торевтики, к ковке по железу с серебряной аппликацией. Пряжки, накладки, тройники, подвески, пса-лии, оковки седел стали украшаться геометрическим орнаментом, соответствующим возможностям новой технологии.

Из личных украшений в курганах «сууктэр» встречаются серьги, бусы, сунские монеты. На памятниках обнаружены находки железных ножей, булавок, игл, пинцетов, кресал, напильников, молотков, наконечников лопат и др.

Изменения фиксируются по сравнению с предшествующей эпохой как в погребальной обрядности, так и в инвентаре. Курганы «сууктэр» подобны кыргызским курганам эпохи великодержавия с кольцевой насыпью и захоронением на горизонте. Изменения коснулись формы насыпей и состава инвентаря. Повсеместно исчезла керамика и произошел переход на железную торевтику.

В монгольскую эпоху, в ХІІІ-ХІѴ веках, погребальные памятники однотипны с курганами «сууктэр», с пологой кольцевой каменной насыпью и погребением по обряду трупосожжения на горизонте. В захоронениях встречаются остатки тризны в виде обломков костей животных, железные предметы вооружения, сбруи, бытовые предметы. [Кызласов, 1981, с. 75.]

Поселения монгольской эпохи малоизвестны ввиду слабой дифференцированное™ инвентарных комплексов, включавших предметы бытового назначения, от материалов предшествующего времени. На развеянных поселениях кочевых скотоводов иногда встречаются железные удила, псалии, накладки, оковки седел с характерным геометрическим орнаментом, железные крючья, двузубые вилочки, серьги монгольского типа. По всей вероятности, эти памятники надо относить к летним и зимним стойбищам кочевых скотоводов.

Предметный комплекс кыргызской культуры в монгольскую эпоху мало специфичен в сравнении с предшествующим временем. Керамика в памятниках полностью отсутствует. Изредка встречается дорогая привозная серебряная посуда.

В составе комплекса предметов вооружения можно выделить наконечники стрел: плоские асимметрично-ромбические, секторные томары, ромбические боеголовковые, четырехгранные, удлиненно-треугольные. Применялись в монгольскую эпоху и другие виды оружия - палаши, кинжалы. В курганах найдены обломки панцирных пластин. К монгольскому времени относятся двусоставные удила с кольчатыми и пластинчатыми псалиями; стремена с прорезью в дужке, накладки сбруи, начельники, оковки седел, застежки, пряжки, пробои с кольцами для тороков, заклепки, обоймы. Своеобразна орнаментация вещей.

Изменения в кыргызской культуре монгольского времени мало затронули погребальную и поминальную обрядность. Кыргызские курганы этого периода аналогичны по форме предшествующим объектам эпохи «сууктэр», отличаясь некоторой уплощенностью насыпи, меньшим числом объектов в могильнике. Нередко такие курганы встречаются одиночно. Заметно уменьшается в сравнении с эпохой «сууктэр» общее количество памятников. В инвентарном комплексе новаций сравнительно немного. Изменения коснулись оформления и орнаментации железных деталей сбруи. Уменьшился видовой и типологический состав оружия.

Отсутствуют следы заметного влияния на кыргызов монгольской культуры. Вероятно, ограниченный характер изменений связан с удаленным, периферийным положением Минусинской котловины в составе Монгольского государства.

 

Источник: Очерки истории Хакасии ( с древнейших времен до современности) / гл.ред. В.Я. Бутанаев; научн.ред. В.И. Молодин.  Абакан. Издательство Хакасского государственного университета им. Н.Ф. Катанова, 2008. - 672 с. Илл.Источник материалы из сайта AskizOn.ru - сайт о Хакасии...:

Опубликовано в Археология Хакасии
Среда, 02 апреля 2014 21:17

Динлинская проблема

Динлинская проблема

Пересмотр гипотезы Г.Е. Грумм-Гржимайло в свете новых исторических и археологических материалов

Лев Николаевич Гумилёв

Опубликовано // Известия Всесоюзного Географического общества СССР. 1959. No 1.

ИЗЛОЖЕНИЕ ГИПОТЕЗЫ

Изучение древней истории Китая заставило Г.Е. Грумм-Гржимайло сделать несколько палеоэтнографических выводов.

1. "Белокурая раса, динлины китайцев, имела на заре китайской истории обширное распространение в Средней Азии ([*5], с. 38).

Это утверждение построено на ряде наблюдений и нескольких гипотезах. Китайские летописцы знают народы да, дали и динлин в долине р. Хуанхэ. По-видимому, это варианты произношения одного этнонима. Народ этот был не китайским. Себя китайцы в древности называли "черноволосыми", а динлины были белокуры и голубоглазы. Одно из этих племен называлось чади, т.е. красные ди. Тип их, восстановленный на основании сводки сведений, "характеризуется следующими признаками: рост средний, часто высокий, плотное и крепкое телосложение, продолговатое лицо, цвет кожи белый с румянцем на щеках, белокурые волосы, нос выдающийся вперед, прямой, часто орлиный, светлые глаза" ([*5], с. 34-35). Психический склад их отличался воинственностью и столь сильно развитым индивидуализмом, что динлинам никогда не удавалось создать своего государства. Они жили мелкими общинами, занимались охотой и рыбной ловлей и охотно продавали свои мечи, поставляя наемников китайским князьям. Формой брака была моногамия, религией - культ героев ([*5], с. 34-35). Они весьма напоминают древних кельтов и германцев, но языком их был как будто один из индокитайских.

2. "К динлинской расе принадлежат четыре древних народа Центральной Азии: кыргызы на верхнем Енисее, динлины в Прибайкалье, усуни, которых история застает у оз. Лобнор, но в момент передвижения их на запад - в северный Тянь-Шань, и бома в Саяно-Алтае" ([*5], с. 5).

"Все эти четыре народа имели голубые (зеленые) глаза и белокурые (рыжие) волосы. Все эти народы были более или менее смешаны с соседями. К динлинам относятся енисейские остяки-кеты" ([*5], с. 38).

3. "Появление динлинских племен на севере Гобийской пустыни связывается с проигрышем динлинами тысячелетней войны с китайцами. Племена ди зафиксированы в Китае в III тысячелетии до н.э. как аборигены" ([*5], с. 14). "За 3000 лет часть динлинов была истреблена, часть бежала, часть смешалась с китайцами. Смешение произошло в эпоху Чжоу, XII в., причем чжоуские племена состояли в большой мере из ди. Этим объясняется наличие у древних китайцев высоких носов и пышных бород" ([*5], с. 15-16).

4. "Другая часть разбитых динлинов отступила на юг, в джунгли Сикана и Юньнани. Там они превратились в лесные племена - мань китайских географов. Потомками их являются черные поло, имеющие ряд европеоидных черт, а также племена цзеляны, яо-мяо, вони, йе-жэнь, путэ и мосо" ([*5], с. 28-33).

5. Потомками динлинов, смешанных с тибетцами, монголами и китайцами, являются тангуты в Амдо и окрестностях Ганьчжоу, воинственные горцы, больше похожие на кавказцев, чем на монголов. Тангуты [+1] говорят на тибетском языке.

6. "Приближаясь по языку к народам индокитайской группы, динлины по своим физическим признакам и психическим особенностям принадлежали к той же белокурой расе, которая некоторыми антропологами считается первобытной в Европе" ([*5], с. 38).

 

Этот последний вывод, наиболее рискованный, основан на следующем соображении: "Возможно ли допустить существование двух рас, различных по происхождению, но одаренных одинаковыми физическими признаками и психическими особенностями? Конечно, нет" ([*5], с. 35). Для подтверждения последнего вывода приходится прибегнуть к положению об изменяемости расы в зависимости от природных условий, причем полагать, что такое изменение может быть очень быстрым: в течение двух-трех столетий ([*5], с. 34). Процесс исчезновения динлинов с исторической арены, если признать правильным все вышеприведенные выводы, закончился в начале II тысячелетия н.э.

Динлинская гипотеза вызвала сначала резкий отпор как в силу своей новизны, так и вследствие недостаточности аргументации. Правда, в то время аргументов за и против больше не было.

Прошло 40 лет - срок немалый. Материала накопилось, и многие положения уже поддаются проверке.

ПРОВЕРКА ДИНЛИНСКОЙ ГИПОТЕЗЫ

1. Динлины, народ, расово отличный от китайцев, несомненно существовал. Ди и дали действительно варианты одного этнонима в фонетической передаче. Однако здесь возможно уточнение: ди - аборигены северо-западного Китая; обитали они в горах северной Сычуани, в восточной Ганьсу и в Шэньси, причем в Ганьсу жили бэй-ди, т.е. северные ди ([*4], с. 13). Надо думать, что основная масса ди жила южнее. Действительно, в эпоху У-ху (IV-V вв.) в северной Сычуани держалось княжество Ву-ду, населенное отраслью ди - племенем бома. Вполне вероятно, что это - осколок некогда многочисленного народа, часть коего вошла еще в эпоху Чжоу (I тысячелетие до н.э.) в состав китайцев. Дили были, по-видимому, родственны ди, так как второе их название - чи-ди, т.е. красные ди. Это был народ степной, кочевавший в Хэси (степь к западу от Ордоса) и, возможно, восточнее. Но в историческую эпоху в Ордосе и Иньшане их уже не было. В чистом виде нам этот народ неизвестен, но мы его встречаем как доминирующий компонент прежде всего в теле (возможно, вариация этнонима дили), т.е. племенной группе, в которую входили уйгуры, и, возможно, в народе усунь и как жун-ди, которых я считаю предками тангутов. Переселение их на север - явление сравнительно позднее: в III в. до н.э. они были разлучены со своими единоплеменниками в Сычуани и вытеснены в степь, а в IV в. н.э. перешли на север в Джунгарию ([*4], с. 213-214). Однако, возможно, что они и ранее проникали на север. Археология фиксирует в "карасукскую эпоху" появление в Минусинской котловине северокитайского элемента ([*11], с. 142).

Посмотрим, что дают нам современные палеоантропология и археология. С глубокой древности до начала исторически известного периода в Саяно-Алтае сменились три культуры: афанасьевская (до 2000 г. до н.э.), андроновская (2000-1200 гг. до н.э.) и карасукская (1200-700 гг. до н.э.). Каждой из этих культур соответствует особый расовый тип. "Афанасьевцы" имели "резко" выступающий нос, сравнительно низкое лицо, низкие глазницы, широкий лоб - все эти признаки говорят о принадлежности их к европейскому стволу. От современных европейцев "афанасьевцы" отличаются, однако, значительно более широким лицом. В этом отношении они сходны с верхнепалеолитическими черепами Западной Европы, т.е. с "кроманьонским" типом в широком смысле этого термина ([*10], с. 65).

Наследниками "афанасьевцев" были племена "тагарской" культуры ([*11], с. 128), дожившей до III в. до н.э., после чего они приняли в себя несколько монголоидных примесей и создали "таштыкскую" культуру. По поводу носителей этих культур Кызласов высказал оригинальное мнение, причислив их к уграм, и, больше того, всех угров Западной Сибири он выводит с Саян и Енисея, считая их потомками тагарских динлинов ([*13], с. 13). Гипотеза Кызласова воспроизводится у Смирнова ([*20], с. 23), но и этот автор не считает нужным аргументировать это спорное положение. С этим мнением нельзя согласиться. Кызласов хочет найти подтверждение своей концепции у Дебеца, но тот категорически заявляет, что долихоцефальные черепа обских угров "отличаются от европейских и имеют особую азиатскую форму" ([*9], с. 71). Угорские же топонимы в Хакасии легче объяснить приходом угров туда, нежели наоборот.

Итак, есть все основания считать динлинов особым народом европейской, т.е. белой расы.

Но идентичность их с европейскими народами не подтверждается. Дебец приходит к выводу, что "тип этот является недифференцированным общим прототипом европейского расового ствола" ([*10], с. 67). Наконец важен третий вывод Дебеца: "Южная степная полоса (Сибири до Енисея) была заселена европейцами еще в палеолите" ([*10], с. 68; [*17], с. 56). Эти выводы, основательно аргументированные Дебецом, говорят против предположения о заселении южной Сибири эмигрантами с юго-востока, т.е. против отождествления динлинов и ди.

Носители "андроновской" культуры близки к "афанасьевцам" - динлинам, но не тождественны с ними. "Очагом формирования "андроновского" подтипа были казахстанские степи, и в Минусинском крае "андроновцы" являются западными пришельцами" ([*10], с. 70). На западе элементы "андроновской" культуры переживают ее минусинский вариант, и поэтому представляется возможным видеть в "андроновцах" древних кипчаков - кюе-ше, народ, несомненно, динлинского происхождения ([*5], с. 57-59). В древности китайцы знали об этом народе, видимо, очень мало. Он упомянут в числе племен, покоренных хуннами в 205-203 гг. до н.э. ([*4] т. 1, с. 50). Вначале мы встречаем кипчаков на Алтае, но затем, когда они смешались с черноволосым народом "канглы", получились половцы русских летописей, или куманы венгерских хроник. Самое название "половцы" сопоставляется с цветом их волос - половым, т.е. соломенно-желтым. Согласные сведения китайских и мусульманских авторов подтверждают эту характеристику ([*5], с. 57).

Таким образом, нет никаких оснований не рассматривать "андроновцев" - кипчаков как западный вариант динлинской расы, тем более что китайцы упоминают западных динлинов в бассейне Иртыша ([*27], с. 560-561), которых они отличают от восточных, им хорошо известных ([*5], с. 50). Связь их с ди не установлена, а отличие от европейских и азиатских арийцев несомненно.

В отличие от предыдущих расовый тип населения карасукской эпохи крайне смешанный. Имеется примесь узколицого монголоидного элемента, относящегося к дальневосточной расе азиатского ствола ([*10], с. 83). Такие расы сформировались в Китае в эпоху Ян Шао. Археология подтверждает данные антропологии: в карасукское время в южной Сибири встречаются вещи, сходные с северокитайскими ([*11], с. 114-116). Факт переселения с юга не вызывает теперь никаких сомнений, но любопытно и важно, что переселился уже смешанный народ. "К узколицым южным монголоидам примешан европеоидный брахикранный тип, происхождение коего неясно, так же как и место его в систематике" ([*30], с. 83).

Вопрос о монголоидном типе несложен, а вот этот загадочный брахикранный европеоидный элемент, пришедший из Китая, сам напрашивается на то, чтобы сопоставить его с ди, и тем самым возвращает нас к вопросу о тождестве ди и динлинов. Родиной динлинов китайцы считали "песчаную страну Шасай", т.е. пустыню Гоби ([*5], с. 11). Если так, то динлины не аборигены Китая, а давние обитатели Монгольской равнины. Дили же вытеснены в степь в историческое время. Значит, динлины не ди. Правда, китайцы часто называют ди динлинами ([*5], с. 11), но никогда не называют динлинов ди. Вероятно, слово "динлин" было полисемантично и имело нарицательное значение вместе с этнонимическим. В контексте оно звучит как метафора. Но вместе с этим динлины и ди имели какое-то расовое сходство. Какое?

Наличие европеоидного элемента разных типов в Сибири и в Китае как будто решает вопрос так: ди и динлины - народы европейского расового ствола, но различных расовых типов; сходные, но не идентичные.

Г.Е. Грумм-Гржимайло совершенно справедливо замечает: "Длинноголовая раса, населявшая южную Сибирь в неолитическую эпоху, едва ли имела какую-либо генетическую связь с племенами ди, т.е. динлинами (?), жившими, как мы знаем, с незапамятных времен в области бассейна Желтой реки. Скорее в ней можно видеть расу, остатки которой и до настоящего времени сохранились на дальнем востоке Азии (айно)" ([*5], с. 43). Но динлинами китайцы считали именно эту длинноголовую расу, а Саянские горы называли Динлин ([*4], с. 107). Динлины исчезли с исторической арены в середине II в. ([*5], с. 167), а дили - чи-ди вступили на нее в IV в. И надо полагать, что енисейские кыргызы были связаны именно с аборигенами Сибири, динлинами, а не пришлыми с юга ди. Южная ветвь динлинов, кочевавшая к югу от Саянских гор, перемешалась с хуннами, и не случайно китайцы внешним отличительным признаком хуннов считали высокие носы. Когда Ши Минь в 350 г. приказал перебить всех хуннов до единого, "погибло много китайцев с возвышенными носами" ([*5], с. 15; [*31], с. 350).

О судьбе западной прииртышской ветви динлинов прямых сведений нет, но, исходя из хода событий, можно догадаться, что они, смешавшись с уграми, составили народ сабир, который в V в. прорвался на Кавказ. Там сабиры долго торговали мечом, служа то императору Византии, то шахиншаху Ирана, пока не растворились среди кавказских народов.

Переходим к последнему и наиболее загадочному белокурому народу - северным бома. Бома населяли северные склоны Саяно-Алтая ([*5], с. 51, 59). Известно о них, согласно переводу Шаванна, следующее: "Они ведут кочевой образ жизни; предпочитают селиться среди гор, поросших хвойным лесом, пашут лошадьми; все их лошади пегие, откуда и название страны - Бома (пегая лошадь). К северу их земли простираются до моря. Они ведут частые войны с хагасами, которых очень напоминают лицом, но языки у них разные, и они не понимают друг друга. Дома строят из дерева. Покровом деревянного сруба служит древесная кора. Они делятся на мелкие кланы и не имеют общего начальника" ([*26], с. 29). Перевод Иакинфа имеет отличия: масть лошадей - саврасая; верхом бома не ездили, а держали лошадей только для молока; войско бома исчислено в 30 тыс. чел. ([*4], с. 350). Итак, это был народ по сибирским масштабам крупный. К счастью, мы имеем подлинные названия этого народа в китайской передаче: бице-бике и олочже ([*4], с. 350). Отсюда становится понятно, что бома - просто кличка, и сопоставление сибирских бома с ганьсуйскими необоснованно, тем более что они пишутся разными иероглифами ([*5], с. 13). Этнонимы их совпадают с бикин - древнее племя, упомянутое Рашид ад-Дином, и алакчин, о которых пишет Абуль-гази, что "у них все лошади пегие, а очаги золотые". Страну Алакчин он помещает на Ангаре ([*5], с. 353-354). Таким образом, мы не можем причислять бома ни к дили, ни к динлинам.

Локализовав алакчинов, обратимся к антропологии Прибайкалья. Там в неолитическую эпоху, вероятно, очень затянувшуюся, намечаются три типа: 1) эскимоидный - на среднем течении Ангары, где нет европеоидной примеси, 2) палеосибирский - на верхнем течении Ангары и Лены и 3) европеоидный, просочившийся из Саяно-Алтая и смешавшийся с аборигенами. Область распространения этого типа в Прибайкалье ограничивается южными его районами, прилегающими к островкам степей или черноземных почв, цепочка которых тянется от Минусинского края до Канской степи примерно вдоль линии нынешней железной дороги ([*10], с. 58-61). Сходную картину мы наблюдаем в Красноярском крае ([*10], с. 62). Итак, наличие северных бома, вернее алачинов и бикинов, подтверждается. Этническое различие их с динлинами при расовом сходстве не должно нас удивлять. Распространены они были, вероятно, очень широко: от Алтая до Байкала.

Что касается кетов, то европеоидность их сильно преувеличена. Дебец их относит к енисейскому расовому типу азиатского ствола.

Тип он считает древним ([*10], с. 313). Мои личные физиогномические наблюдения на Нижней Тунгуске подтверждают эту характеристику. Большинство кетов оказались монголоидами, только один старик имел орлиный нос и высокий рост, но и он ничем не напоминал европейца. По культуре кеты примыкают к западносибирской (угорской) группе, и если и была у них европеоидная примесь, то рассматривать их как осколок динлинов нет достаточных оснований.

Перейдем на юг, в Китай.

К степной группе ди относятся: теле, усуни и загадочные бай-ди. О племенной группе теле, к которой принадлежат, между прочим, уйгуры, нет никаких сомнений, ибо первое их название было чи-ди, т.е. красные ди ([*4], т. I, с. 214), и кочевали они первоначально в Хэси, откуда распространились по Халхе и Джунгарии. На китайском рисунке уйгур изображен "человеком с толстым носом, большими глазами и с сильно развитою волосяной растительностью на лице и на всем теле и, между прочим, с бородой, начинавшейся под нижней губой, с пышными усами и густыми бровями" ([*5], с. 18). Ныне потомки теле уцелели только в Наньшане (пров. Ганьсу); у них нет косоглазия и желтизны в лице ([*15], с. 96-97). Собственное название их сарыг-югуры, а китайцы называют их хуан-сифань, т.е. желтые западные тангуты ([*15], с. 96-97), подчеркивая антропологическую, а не лингвистическую близость, ибо последней нет. Весьма важно, что такое же сходство отмечали китайцы и тибетцы, называя некоторые племена ди динлинами. Тут мы имеем скорее фигуральное выражение, чем этноним, так как уйгуров и кыргызов, близких по облику и даже языку, китайцы никогда не объединяли. Усуни нам известны как смешанный с саками и юэчжами народ. Это подтверждается палеоантропологией. Некоторые из добытых черепов относятся к средиземноморской, другие к памиро-ферганской расе ([*10], с. 180). Однако находок так мало, что невозможно решить, принадлежат ли они собственно усуням или слившимся с ними сакам и юэчжам.

Вопрос об усунях вызвал появление разнообразной литературы ([*4], с. 13). Надо думать, что основная масса ди жила южнее. Действительно, в эпоху У-ху (IV-V вв.) в северной Сычуани держалось княжество Ву-ду, населенное отраслью ди - племенем бома. Вполне вероятно, что это - осколок некогда многочисленного народа, часть коего вошла еще в эпоху Чжоу (I тысячелетие до н.э.) в состав китайцев. Дили были, по-видимому, родственны ди, так как второе их название - чи-ди, т.е. красные ди. Это был народ степной, кочевавший в Хэси (степь к западу от Ордоса) и, возможно, восточнее. Но в историческую эпоху в Ордосе и Иньшане их уже не было. В чистом виде нам этот народ неизвестен, но мы его встречаем как доминирующий компонент прежде всего в теле (возможно, вариация этнонима дили), т.е. племенной группе, в которую входили уйгуры, и, возможно, в народе усунь и как жун-ди, которых я считаю предками тангутов. Переселение их на север - явление сравнительно позднее: в III в. до н.э. они были разлучены со своими единоплеменниками в Сычуани и вытеснены в степь, а в IV в. н.э. перешли на север в Джунгарию ([*4], с. 213-214). Однако, возможно, что они и ранее проникали на север. Археология фиксирует в "карасукскую эпоху" появление в Минусинской котловине северокитайского элемента ([*1];    [*2], с. 450-451; [*3], с. 96-100; [*5], с. 5-9; [*21], с. 137; [*29], с. 70; [*32]), но почти вся она относится к историческому периоду, когда усуни заняли Тянь-Шань. Для нас же интересно сейчас происхождение усуней и первоначальная их территория - "древние усуньские земли" [+2]. Эту территорию путешественник II в. До н.э. Чжан Цянь указывал между Дуньхуаном и Циляншанем, т.е. Восточным Тянь-Шанем ([*5], с. 99). Это подтверждает Ши Цзи, устанавливая, что в конце III в. усуни бежали отсюда под давлением юэчжей ([*5], с. 99). Это снимает мнение Аристова, считавшего усуней частью енисейских кыргызов, пришедших на Тянь-Шань из средней Монголии за полтора века до н.э. (по Грумм-Гржимайло [*5], с. 5). Основанием для сопоставления кыргызов и усуней было описание типа последних: "Усуньцы обликом весьма отличны от других иностранцев Западного края. Ныне тюрки с голубыми глазами и рыжими бородами, похожие на обезьян, суть потомки их" ([*4], т. 2, с. 190). Однако, учитывая сведения Чжан Кяня и Ши Цзи, справедливее видеть в усунях ветвь дили, а не сибирских динлинов, которым нечего было пробираться на Тянь-Шань таким кружным путем. Однако европеоидность усуней не подлежит сомнению, ибо позднейшие китайские ученые производят русских от удалившихся на север усуней ([*18], с. 224-225). Поэтому надо считать, что в Древнем Китае тип усуней не вызывал сомнений.

Наконец бай-ди, т.е. белые ди. До 636 г. до н.э. они жили в Хэси вместе с красными ди, но в указанный год были выгнаны китайским князем Вын Гуном ([*4], т. 1, с. 43). О чи-ди (красных ди) мы впоследствии много слышим, но куда же девались белые?

Они обнаруживаются, как ни странно, на Памире, в Ишкашиме и на склонах Гиндукуша, причем здесь они называются "бади", что местными персоязычными жителями осмысляется как "ветреные", от слова ветер. Нужно ли говорить, что это обычная попытка осмысления чужого слова. Столицей их был впоследствии город Бадиян, и к их числу принадлежали эфталиты; видимо, поэтому их называли "белые хунны" [*6]. Внешний вид бади вполне соответствует предполагаемому типу ди: светлые волосы, плотное сложение, голубые глаза. Бади и их южные соседи африди напоминают больше кельтов, чем своих соседей афганцев и таджиков.

Напрашивается гипотеза, что, подобно тому как чи-ди отступали в степь на северо-запад, бай-ди отошли в горы на юго-запад.

Для проверки этой гипотезы обратимся во внутренний Китай и посмотрим, какое место занимал там в древности рыжеволосый элемент и каково его отношение к племенам жунов, из которых вышли и красные и белые ди.

Тезис о тысячелетней борьбе "черноволосых" китайцев с "рыжими дьяволами" - ди в свете современной этнографической науки выглядит несколько иначе. Грумм-Гржимайло, с одной стороны, предполагает, что борьба рыжих автохтонов с черноволосыми пришельцами приняла решительный характер лишь в Чжоускую эпоху ([*5], с. 16), а с другой, считает чжоусцев народом, смешанным из ди и китайцев, причем впоследствии роль ди сводилась к участию в междоусобных войнах китайских князей в качестве авангарда ([*5], с. 16). Тут некоторое несоответствие. Затем он указывает, что многие китайские императоры имели орлиный профиль и пышную бороду. Справедливо. В "Троецарствии" точно так описаны многие герои, а один из них, рыжебородый Сунь Цюань, даже носил прозвище "голубоглазый отрок" ([*14], с. 369). Но ведь это китайская аристократия, а когда же аристократия комплектуется из числа побежденных? Если борьба имела место, то надо считать, что победили ди, а этого не было.

Скорее возможно предположить, что тесное соседство обоих народов повело к взаимной диффузии и смешанным бракам. Черные волосы доминируют над светлыми, карие глаза над голубыми и низкий рост над высоким - с течением времени тип ди должен был уступить место китайскому, монголоидному типу, и предполагать грандиозную войну нет надобности. Но в принципе Грумм-Гржимайло прав, и попытки объяснить европеоидный облик древних китайцев альбинизмом несостоятельны: слишком много должно было быть альбиносов, и при этом с высокими носами и пышной растительностью на лице.

Некоторый свет на этот запутанный вопрос проливают западные античные источники, в частности Птолемей ([*22], с. 437-439). Птолемей на территории современного Китая помещает два разных народа: сины и серы. Сины помещены южнее серов и названа столица их - Тина, лежащая в глубине от порта Каттигары.

Карта Птолемея столь приблизительна, если не сказать фантастична, что идентификация названий крайне затруднительна, но это для нашей темы не важно. Существенно другое: сины, несомненно, подлинные китайцы империи Цинь, и они не отождествляются с серами, поставлявшими шелк-серикум в Парфию и Римскую империю. Серы упоминаются раньше, чем сины, и в другой связи: греко-бактрийский царь Эвтидем около 200 г. до н.э. расширил свои владения на востоке "до владений фаунов (цянов) и серов" ([*23], с. 253). Впоследствии, когда установилась торговля шелком по Великому караванному пути, название "серы" применялось к поставщикам шелка в бассейне Тарима, а не к самим китайцам ([*22], с. 253;[*34]).

 

Следующее, еще более важное сообщение о серах, которое Томсон расценивает как "нелепое" ([*22], с. 427), основано на рассказе цейлонских послов. Согласно их словам, серы - рослые, рыжеволосые и голубоглазые люди, живущие за Эмодом (Гималаями). Это сведение отвергает как невероятное Юль ([*35], с. 200), но совершенно напрасно, ибо псевдо-Арриан ("Перипл Эритрейского моря") упоминает пути из страны серов в Бактрию и оттуда к индийским гаваням ([*22], с. 428). Таким образом, нет ничего удивительного в том, что цейлонцы встречали серов. Территория "Серики", согласно сводке, сделанной Томсоном, простирается от Кашгара до северного Китая, к северу от "баутов", т.е. тибетцев-ботов ([*22], с. 431). Это - территория, занятая, как мы видели выше, ди, которых мы имеем право отождествить с серами как по территориальному, так и по соматическому признакам. Итак, мы видим, что теория Грумм-Гржимайло подтверждается дополнительными сведениями, которые не были им учтены.

Но имело ли место распространение европеоидного типа на юг Голубой реки? Книга "Троецарствие" Ло Гуань-чжуна отмечает все раритеты: и голубой цвет глаз, и белые волосы и т.п. При описании южных маней [+3], т.е. лесных племен Сикана и Бирмы, таковые указания отсутствуют ([*14], с. 336-373). Зато весьма примечательно описание внешности князя племени фань.

"Все маньские воины, волосатые и босые, были вооружены длинными копьями и луками, мечами, секирами и щитами; во главе их стоял князь племени фань по имени Шамока. Лицо Шамоки цветом своим напоминало кровь, голубые навыкате глаза его сверкали. Он был вооружен булавой из дикого терновника, окованной железом, у пояса висели два лука. Вид у него был необычайно воинственный и грозный" ([*14], с. 285). Где же обитали фани? Одно упоминание локализует их в Шаньси ([*5], с. 108), но Шамока и его воины происходили из Сычуани.

Обитающие там тангуты по-китайски называются фань ([*4], т. 2, с. 118). Значит, вышеописанная внешность, вполне отвечающая предполагаемому облику ди, принадлежала обыкновенному тангуту.

Действительно, тангуты по типу ближе к европеоидам, чем к монголоидам ([*5], с. 27). Пржевальский нашел, что они похожи на цыган ([*19], с. 221). То же утверждают Козлов ([*12], с. 223) и Обручев ([*16], а "тангуты - народ, возникший из смешения ди и цянов (тибетцев)" ([*5], с. 26-27).

Однако материал, приведенный Грумм-Гржимайло о европеоидном элементе на юге Китая, столь обширен и разнообразен, что игнорировать его нельзя. Особенно ярко выражена европеоидность у племени лоло. Но племя это говорит на одном из наречий тибетского языка и вполне может быть поэтому причислено к тангутам. Грумм-Гржимайло считает их потомками сычуанских бома ([*5], с. 29), но если так, то противоречия с Ло Гуань-чжуном нет, так как Ву-ду, государство сычуанских ди, среди которых был указанный род, пало в VI в., т.е. после эпохи Троецарствия. На помощь нам приходит фольклор - знаменитый роман о Гэсере. Гэсер - вождь шайки удальцов в племени, живущем крайне примитивно. Племя подверглось нападению каких-то чужеземцев и разгромлено; удальцы Гэсера также перебиты, и сам он скрывается в неизвестном направлении. По легенде, он живет под землей и ждет момента для восстановления социальной справедливости.

Тибетцы датировали Гэсера временем царя Тотори, т.е. IV веком ([*25], с. 14) [+4]. Это соответствует времени нажима тоба на тангутские царства Лин и Буду. Возможно, что разгромленные тангуты частично убежали в южный Китай и черные лоло - их потомки. Но это не может относиться к аборигенам южного Китая, например к мяо и индокитайским лесным племенам. Итак, в этой части гипотеза Грумм-Гржимайло подтверждается, хотя и с некоторыми оговорками.

 

В связи со всем сказанным вскрывается загадочный этноним жуя. Благодаря описке или неточному выражению Сыма Цяня, были попытки отождествить жунов с хуннами ([*4], т. 1, с. 39), но мы видим, что всюду в источниках жуны выступают совместно с ди ([*5], с. 45), так что их, может быть, правильно Иакинф переводит как единый народ - жун-ди. Больше того, есть легенда, согласно которой чи-ди и цюань-жуны были одного происхождения ([*5], с. 15). Жуны и ди, по-видимому, так мало отличались друг от друга, что китайцы называли некоторые роды ди западными жунами. С древности, вплоть до III в. до н.э., жун-ди были распространены по всему северному Китаю, от оз. Кукунор до Иньшаня, где они назывались шань-жуны, т.е. горные жуны. Эти последние, будучи отрезаны от основной массы своего народа, слились частью с восточными монголами дун-ху ([*5], с. 85), частью с хуннами, что, видимо, и дало основание отождествлять два последних народа. Не менее интенсивно сливались они с китайцами и на западе с тибетцами. В последнем случае они превращались в исторический народ - тангутов. Таким образом, загадочная белая раса в Китае открывается: тангуты в древности имели значительно большее распространение, чем теперь, когда они сохранились как небольшой островок около оз. Кукунор.

Указанная точка зрения расходится с высказываниями европейских и американских историков. В частности, Мак-Говерн считает жунов и ди хуннами ([*31], с. 87), удивляясь лишь, что их этнографические особенности не совпадают. Подробный и обстоятельный разбор этой темы дан у Латтимора ([*30], с. 340-349), причем он приходит к выводу, что жуны и ди обитали внутри Китая и были горцы, а не кочевники, т.е. отнюдь не хунны, но о расовой их принадлежности он не говорит ничего.

Совсем игнорирует жунскую проблему Чебоксаров ([*23], с. 30-70), но напрасно, так как этим образуется пробел в поставленной им задаче - этногенезе китайцев. Полную определенность вносит цитата из Цзинь-шу (гл. 97), сообщающая, что хунны на западе граничат с шестью жунскими племенами ([*3], с. 219), указывающая на то, что это разные народы.

Однако все авторы затрудняются определить различие жун-ди от китайцев внутри Китая и от хуннов вне его, тогда как из хода истории ясно, что это различие было очевидно для современников. Тут полностью решает вопрос точка зрения Грумм-Гржимайло, так как расовое различие, с одной стороны, очевидно, а с другой - не поддается формулировке при отсутствии научной антропологии, которой в Древнем Китае не было.

СОРОК ЛЕТ СПУСТЯ

С тех пор как Грумм-Гржимайло поставил вопрос о тождестве "динлинской" и "северной" рас, прошло немало времени, и наши взгляды на антропологию радикально и вполне закономерно изменились. Прежде всего проблема расогенеза представляется нам гораздо более сложной и темной, чем нашим предшественникам 50 лет назад. Нам известна конвергенция признаков, причем генетически разные этнические группы могут в развитии давать сходные ситуации, сходные сочетания признаков. Сами признаки рассматриваются нами по-иному: физические в зависимости от среды (например, рост составляет функцию питания и может варьировать, а цвет волос и глаз наследствен и изменяется мутационно); психические черты стоят в зависимости от образа жизни и уровня развития народа. Так, например, "сильно развитое чувство индивидуальности" динлинов, мешавшее им создать свое государство, неприменимо к древним европейцам, которые создали несколько разных типов государств, например, полисы, племенные союзы, варварские королевства и т.п. Даже кельты, наиболее, казалось бы, похожие на динлинов ([*5], с. 70), имели деспотическую власть друидической церкви, подавлявшую светскую аристократию и объединявшую Галлию и Британию. Наоборот, по характеру жизни динлинов напоминают алгонкинские племена Северной Америки, бедуины доисламской Аравии и черноволосые иберы античной Испании. Они также были воинственны, продавали шпагу, не терпели деспотизма и легко переселялись из страны в страну. Но ясно, что сходство тут только внешнее.

Так же дело обстоит с физическим типом. Восточные арийцы, как долихоцефалы (туркмены), так и брахицефалы (согдийцы), черноволосы и никак на динлинов не похожи. Когда же динлины встретились с русыми арийцами, а это случилось в 1056 г. около г. Киева, то эти последние, несмотря на внешнее сходство, восприняли появление кипчаков как приход совершенно чуждых иноплеменников, а в то же время не только рыжих скандинавов, но и черноволосых греков русские считали народом, к себе близким. Дарвин совершенно правильно указывает, что при определении расы главнейшую роль играет физиогномика ([*8], с. 275-303), а нюансы, отличавшие динлинов от арийцев, были, по-видимому, настолько значительны, что современникам и в голову не приходило считать половцев народом, родственным европейцам. Надо полагать, что наряду со сходством азиатской и европейской белокурых рас существовали и различия, достаточно глубокие для того, чтобы эти расы не смешивать.

Мне представляется это так. Существовали две расы, динлины в Сибири и ди в Китае, причем последнюю следует для ясности называть тангутской, хотя этнонимы ди и дансян-тангут не покрывают друг друга. Обе расы имели много черт сходства, что давало китайцам основание для фигурального наименования бай-ди динлинами. И тангуты и динлины так относятся к североевропейской расе, как семиты Аравии или туареги (хамиты) Сахары, которые также, несомненно, принадлежат к белой расе, но отнюдь не к скандинавскому типу.

Предлагаемая точка зрения находит себе подтверждение в палеоантропологии. Дебец считает долихоцефальный южносибирский тип, т.е. динлинов, протоевропеоидным, "близким к кроманьонскому" ([*10], с. 83), а сходство его с "северным" объясняет конвергенцией ([*10], с. 128). Действительно, тип этот уходит в глубокую древность, предшествуя по времени формированию арийского языкового единства (середина III тысячелетия). Вместе с этим он отмечает европеоидный брахикранный тип, смешанный с монголоидным узколицым типом, причем эта смесь попадает в Сибирь из Китая примерно в XVII в. до н.э. ("карасукцы"). В это время китайская история констатирует выселение из Китая на север сторонников низвергнутой династии Ся. В 1764 г. до н.э. царевич Шун Вэй и его спутники поселились с кочевниками и приняли их образ жизни ([*4], т. 1, с. 40). Легенда подтверждается археологией, но они обе подтверждают гипотезу Грумм-Гржимайло. Очевидно, брахикранный европеоидный тип принесли из Китая ди. Другая разновидность ди - усуни - также короткоголова ([*10], с. 180). Таким образом, можно констатировать, что "динлинская гипотеза", пройдя сорокалетнюю проверку, подтвердилась, хотя с важными оговорками и поправками. Теперь это уже "теория".

Весьма жаль, что взгляды Грумм-Гржимайло встретили необоснованно недоверчивое отношение и иногда игнорировались (Ярхо [*24]). Этот пробел необходимо восполнить. Из числа многочисленных открытий Грумм-Гржимайло одна постановка и разработка динлинской проблемы достаточна, чтобы заслужить благодарность потомства.

ВЫВОДЫ

1. Гипотеза Григория Ефимовича Грумм-Гржимайло о существовании в Центральной Азии в период до Х в. н.э. европеоидного местного населения нашла подтверждение как в археологии на территории СССР, так и в новых исторических сведениях, касающихся территории Китая. Древняя белая раса в Центральной Азии действительно существовала. Южносибирская долихоцефальная (динлины) и северокитайская брахицефальная (ди) относились друг к другу как расы второго порядка европейского расового ствола.

2. Прямой связи с европейцами динлины не имели, являясь ветвью, отклонившейся еще в палеолите.

3. Наследники динлинов - енисейские кыргызы во II тысячелетии н.э. были поглощены монголами с юга и уграми с севера. Наследники жун-ди частично вошли в состав древних китайцев в I тысячелетии н.э., частично ассимилировались восточными тибетцами, образовав при смешении племена тангутов.

4. Степные динлины вошли в состав хуннов, сообщив им некоторые европеоидные черты (высокие носы, пышные бороды), а степные ди - усуни и теле - были ассимилированы монгольскими племенами в IX-XII вв. (после разгрома Уйгурского ханства в 840 г.).

5. История и этногенез народов Центральной Азии не могут быть ни поняты, ни продвинуты вперед вне учета исследований Грумм-Гржимайло.

Примечания

[+1] Самоназвание их ми-хоу, тибетское название миняг, китайское - дансян, монголо-тюркское - тангут ([*5], с. 26).

[+2] Грумм-Гржимайло ([*5], с. 168) ищет "древние усуньские земли в Хангае, но я не могу согласиться с тем, что китайские ученые так сильно и единодушно ошибались. Напротив, юэчжи, которых он помещает в этом районе, видимо, пришли из Джунгарии, так как они соприкоснулись с княжеством Цинь лишь в IV в., что не могло бы быть, если бы они издревле населяли Хэси, куда китайцы проникали еще в VII в. до н.э.

[+3] Мань не этноним, а общее название всех лесовиков, живших к югу от китайцев (см. Грумм-Гржимайло [*5], с. 27).

[+4] Может быть, даже начало V в., так как Тотори-нянцзан жил 120 лет ([*33], с. 45-46). Ныне Дамдисурен [*7] предложил идентификацию Гэсера с князем Госраем, жившим в XI в., но, помимо несходства имени, происхождения и биографий, эта концепция опровергается замечанием ладакской хроники до 950 г., что в это время в верхнем Ладаке княжили потомки Гэсера ([*28], с. 47).

Литература

[*1] Аристов Н.А. Опыт выяснения состава киргиз-казахов Большой Орды и кара-киргизов // Живая старина. III-IV. 1894.

[*2] Аристов Н.А. Заметки об этническом составе тюркских племен и народностей. СПб., 1896.

[*3] Бернштам А.Н. Очерк истории гуннов. Л., 1951.

[*4] Бичурин (Иакинф). Собрание сведений о народах, обитавших в Средней Азии в древние времена. Т. I-III. М.-Л., 1951-1953.

[*5] Грумм-Гржимайло Г.Е. Западная Монголия и Урянхайский край. Т. II. Л., 1926.

[*6] Гумилев Л.Н. Эфталиты и их соседи в IV веке нашей эры // Вести, древн. ист. 1959. No 1.

[*7] Дамдисурен Ц. Исторические корни Гэсериады. М., 1957.

[*8] Дарвин Чарльз. Соч. Т. V. М., 1953.

[*9] Дебец Г.Ф. О древней границе европеоидов и американоидов в южной Сибири // Сов. этногр. 1947. No 1.

[*10] Дебец Г.Ф. Палеоантропология СССР. М.-Л., 1948.

[*11] Киселев С.В. Древняя история южной Сибири. М., 1951.

[*12] Козлов П.К. Монголия и Кам. М., 1947.

[*13] Кызласов Л.Р. Таштыкская эпоха / Автореф. канд. дисс. М., 1953.

[*14] Ло Гуань-чжун. Троецарствие. Т. 1. М., 1954.

[*15] Малов С.Е. Отчет о путешествии к уйгурам и саларам // Изв. Русск, комитета для изучения Средней и Восточной Азии. Сер. II. No 1. СПб., 1912.

[*16] Обручев В.А. В дебрях Центральной Азии. М., 1956.

[*17] Окладников А.П. История Якутской АССР. Т. 1. М.-Л., 1955.

[*18] Паркер Э.Г. Китай, его история, политика и торговля с древнейших времен до наших дней. СПб., 1903.

[*19] Пржевальский Н.М. Монголия и страна тангутов. Т. 1. М., 1946.

[*20] Смирнов А.П. Некоторые спорные вопросы финно-угорской археологии // Сов. археол. 1957. No 3.

[*21] Толстов С.П. По следам древнехорезмийской цивилизации. М.-Л., 1948.

[*22] Томсон Дж. История древней географии. М., 1953.

[*23] Чебоксаров Н.А. К вопросу о происхождении китайцев // Сов. этногр. 1947. No 1.

[*24] Ярхо А.И. Алтае-саянские тюрки. Антропологический очерк. Хакасск, н.-и. инст. Абакан, 1947.

[*25] Bell Charles. The religion of Tibet. Oxford, 1931.

[*26] Chavannes Ed. Documents sur les T'ou-kiue (turcs) Occidentaux // Сб. Трудов Орхонской экспедиции. Т. VI. СПб., 1903.

[*27] Chavannes Ed. Le pays d'Occident d'apres Wei-lio // T'oung Pao. Ser. II. V. 6.1905.

[*28] Francke А.Н. A History of Western Tibet. London, 1907.

[*29] Kingsmill W. The intercourse of China with Eastern Turkestan and adjacent countries in the second century before Christy // The Journal of the R. Asiatic Soc. of Great Britain and Ireland. New serie. XIV. London. 1882.

[*30] Lattimore Owen. Inner Asian Frontiers of China. New York, 1940.

[*31] McGovern. The early empires of Central Asia. London, 1939.

[*32] Shiratori К. Ueber den Wu-sum Stamm in Central Asien // Keleti Szeinie. III. 1902.

[*33] Schiaginlweit E. Die Konige von Tibet. Munchen, 1860.

[*34] Soothill W.E. China and West. London, 1925.

[*35] Yule H. Cathay and the way thither / New ed., red. by H.Cordier. London. 1915.

Опубликовано в История Хакасии